Часть 1
Советский правящий слой, при всей своей внешней монолитности, никогда не был единым. Внутри него постоянно происходила борьба, причем зачастую она велась не только между отдельными личностями, но и целыми «ветвями коммунистической власти»…
Истоки
Широко распространенное мнение о том, что советские органы безопасности на протяжении всей свой истории были всесильными и крепко «держали за горло» всю страну, мягко говоря, не совсем верно.
История ЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ знала самые разные периоды – и годы небывалого взлета, и времена упадка, и моменты довольно острого противостояния с другими властными структурами СССР.
Безусловная влиятельность ЧК, вполне естественная в беспощадных условиях гражданской войны, довольно быстро была ограничена после ее окончания – ОГПУ 20-х годов мало чем напоминала всепроникающую спецслужбу тоталитарного образца. Правда, в 30-е годы ситуация, как всем хорошо известно, стала меняться…
Классический взгляд на период репрессий, выдвинувший органы безопасности на первый план в государстве, известен.
Согласно традиции, установившейся со времен XX съезда, все приписывается Сталину, который якобы и являлся главным источником и вдохновителем государственного террора. Хрущев, основной автор версии, мотивы Сталина объяснял просто – борьба за власть, устранение конкурентов и устрашение. С той поры версия Хрущева была принята на вооружение и никем особому сомнению не подвергалась. Она была удобна со всех точек зрения – главный «виновник» лежал в могиле и на него можно было списывать и быль, и небыль.
Конечно, оставалось много вопросов. О какой, например, борьбе за власть можно говорить, если Сталин ее выиграл задолго до начала репрессий (последние реальные партийные оппозиции наголову разгромлены им уже к началу 30-х, причем разгромлены отнюдь не при помощи расстрелов и тюремных камер)?
Сталин уже с самого начала 30-х годов был безусловным и непререкаемым лидером СССР. Его авторитет не подвергался (да и не мог быть подвергнут) сомнению никем. Опасаться ему было некого. И потому объяснение событий 30-х годов борьбой за власть или «устранением конкурентов» выглядело по меньшей мере наивным.
Вообще, феномен «37 года» – тема отдельного долгого разговора; разговора неудобного, потому как эта тема (как и вообще тема Сталина) искусственно замалчивается почти на всем постсоветском пространстве. Удобнее жить с историческими штампами о «массовых репрессиях» и «кровавом сталинизме». Подробно и внимательно разбираться в реальных событиях гораздо труднее.
Тем не менее, мы к этой сложной и тяжелой теме обязательно вернемся. Пока же заметим одну вещь – каковы бы ни были причины репрессий второй половины 30-х, именно эти годы стали первым эпизодом невиданного усиления органов безопасности, на короткое время почти заслонивших (и даже отчасти заменивших) собой партийный аппарат – стержневую властную вертикаль страны.
Эти годы (точнее месяцы), получившие название «ежовщины» (по имени наркома-карлика Николая Ежова, возомнившего себя вторым диктатором страны), стали одним из самых опасных периодов в истории советского государства.
Органы НКВД начали явно выходить из-под контроля партии не только на местах, но и в центре (при этом ежовские репрессии были направлены не только вовне, но и внутрь самих органов безопасности). Складывалось ощущение, что нарком Ежов и несколько его приближенных намеренно «разгоняли» террор, чтобы разрушить традиционные механизмы управления (и, как утверждают наиболее смелые историки, в обстановке нарастающего хаоса захватить власть).
В последнее время появилось немало исследований (к сожалению, широкой публике неизвестных), в которых довольно убедительно ставится под сомнение старый постулат о том, что Сталин «обо всем знал» и лично провоцировал широкий масштаб репрессий.
Конечно, говорить о полной «слепоте» и «глухоте» вождя никак не приходится. Нет сомнений в том, что Сталин осознанно санкционировал знаменитые «московские процессы». Также глупо спорить и с тем, что он открыто одобрял жесткую политику по выявлению шпионов, вредителей и противников советской власти (что, учитывая враждебное окружение, в котором находился СССР, в общем, было вполне объяснимо).
Сталин был безусловно жестким, точнее жестоким руководителем. И сложно сказать, можно ли было в его время вести себя иначе. Во всяком случае, среди мировых лидеров той эпохи трудно найти кого-то, могущего поспорить со Сталиным своим гуманизмом.
Жестоким был Черчилль, осознанно отдавший приказ о варварских бомбардировках мирного немецкого населения, абсолютно бессмысленных с военной точки зрения (счет погибшим шел на десятки и сотни тысяч детей, женщин и стариков…).
Жестоким был американский президент Трумэн, отдавший приказ об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки (кстати, и в Европе американцы совместно с англичанами весьма охотно участвовали в опустошающих налетах на мирные кварталы немецких городов, где не было ни войск, ни военных заводов).
О тогдашних лидерах Германии, Италии, Японии или Китая и вовсе говорить нечего…
Обвинители Сталина так и не смогли дать убедительный ответ на вопрос: зачем советскому вождю понадобилось пускать репрессии «вглубь и вширь»?
Усмирял страну и госаппарат? А разве хоть где-то были признаки неповиновения до начала репрессий?..
Что же касается известной теории о «грандиозной чистке старых кадров», то при всей своей внешней убедительности она также вступает в противоречие с реальными фактами. Если предположить, что Сталин и впрямь хотел расчистить площадку для прихода новых людей (и, соответственно, якобы был категорически недоволен старыми), то зачем же он в МАССОВОМ порядке реабилитировал их после ежовщины и многих возвращал на службу в 1938–39 годах?
Отдельно скажем несколько слов по поводу «ленинской гвардии» (дескать, в 37-м Сталин истребил тех, кто помнил его не вождем народов, а просто Кобой).
Дело здесь вот в чем. Никакой нужды специально истреблять «ленинцев» Сталин не имел. И в ранние годы советской власти он был одним из вождей большевиков (конечно, не первым и не вторым (эти места занимали, соответственно, Ленин и Троцкий), но на 3–5 место, вместе с Зиновьевым и Каменевым, вполне мог претендовать). Во время болезни Ленина Сталин устойчиво выдвинулся на первые роли – он явный соперник и Троцкого, и Зиновьева с Каменевым. И один из совершенно легитимных претендентов на «ленинское наследство».
Троцкого он победил в открытой политической борьбе в 1924–25 годах. Партийный аппарат открыто стал на сторону Сталина. Чуть позже поражение в схватке с генсеком (кстати, вполне открытой, а не подковерной) потерпели Зиновьев и Каменев.
Все иные фигуры никогда вровень со Сталиным в большевистской иерархии не стояли.
Иными словами, Сталин на кремлевском троне не был каким-то самозванцем – он реально являлся одним из вождей Октября, а с 1928–29 годов (т.е. почти за десятилетие до 37-го) стал признанным лидером страны (и «ленинская гвардия» при этом проявляла к нему полную лояльность и почтение). Так что рассуждения о том, что Сталин устроил нечто вроде «резни старого поколения», мягко говоря, сомнительны.
Есть еще одно объяснение – якобы вождь желал запугать страну и особенно партийный аппарат.
Однако, как известно, все хорошо в меру. И когда страх превосходит все разумные пределы, он перестает «подстегивать», а наоборот парализует всех и вся.
Вряд ли кто-то рискнет предположить, что Сталину (форсированными темпами готовившему страну к мировой войне и осуществлявшему грандиозное техническое перевооружение армии и промышленности) нужна была парализованная страна или обездвиженный госаппарат.
Разгул «ежовщины» продолжался недолго. Именно Сталин (и об этом обычно не любят вспоминать) остепенил разбушевавшегося наркома. Но он не просто убрал Ежова. И не просто свернул репрессии. Была объявлена весьма широкая по тем временам амнистия. А НКВД вернули под контроль партийных органов.
В 1938–39 годах фактически были упразднены многие механизмы внесудебного рассмотрения дел, существенно обновился кадровый состав НКВД. Влияние госбезопасности на политику государства значительно ослабло. Одновременно возвращение в военные части комиссаров уменьшило контроль НКВД за вооруженными силами.
Сталин всегда стремился к соблюдению баланса между «различными ветвями советской власти»: между «хозяйственниками» и «партийцами», между партаппаратом и спецслужбами.
И в предвоенный, и в военный, и в послевоенный периоды органы безопасности беспрерывно делили, объединяли и вновь делили. И это был не просто административный произвол. Сталин внимательно следил за тем, чтобы ежовская ситуация (когда почти все спецслужбы были сконцентрированы в одних руках и смогли составить реальный противовес партии) не повторилась. Одновременно Сталин в определенных пределах поощрял конкуренцию между спецслужбистами.
В противовес Берии и его выдвиженцу Всеволоду Меркулову Сталин постепенно укреплял фигуру Абакумова, во время войны возглавившего военную контрразведку СМЕРШ.
В 1947-м внешнюю разведку и ГРУ Министерства обороны передали секретному Комитету информации при Совмине во главе с Молотовым. В 1949-м военную разведку отдали генштабу, а КИ подчинили МИДу во главе с Вышинским. И лишь незадолго до смерти вождя МГБ удалось вернуть контроль над разведчиками. Это знаменовало собой усиление бывшего шефа НКВД Берии, специально под которого было создано новое суперминистерство внутренних дел. После смерти Сталина вновь возникла ситуация, при которой органы безопасности сравнялись по силе с высшим партийным руководством.
В этот момент спецслужбы, подчиненные Берии, действительно, представляли собой силу, способную не только потеснить партийную власть, но и в перспективе поставить вопрос о постепенном сворачивании в СССР социалистического строительства.
Сегодня уже известны многие планы Лаврентия Берии, открыто призывавшего начать пересмотр самого фундамента советской внешней и внутренней политики.
Столкновение Берии и Хрущева – это не просто столкновение двух личностей. За Берией стояло большинство советских спецслужб. За Хрущевым – партийный аппарат.
Интересно, что после смерти Сталина Хрущев переиграл своих противников примерно тем же методом, которым после кончины Ленина воспользовался Иосиф Виссарионович.
Сталин в свое время взял в свои руки именно партийную власть. Не молодые спецслужбы, которые создавал Дзержинский. Не армию, во главе которой стоял Троцкий. Не Москву и Питер, в которых до поры до времени правили бал Каменев и Зиновьев. И не хозяйственную часть (то бишь правительство), которым де-факто руководил Рыков. Сталин стал генсеком партии (изначально должность проектировалась Лениным как сугубо техническая) и в конце концов переиграл всех, даже основателя Красной армии и вождя Октября Троцкого.
Примерно также поступил и Хрущев при дележе власти, состоявшемся буквально в последние часы жизни уходящего вождя. Он оставил Маленкову контроль над правительством, смирился с тем, что Берия забирает под себя почти всю силовую часть. Хрущеву, к которому до поры до времени немногие относились серьезно, важно было иное – то, что он оказывается во главе партии (точнее, для начала во главе партаппарата, что тоже было немало).
И в конце концов именно Хрущев, представлявший партию, а не Берия (силовик №1) и не Маленков (хозяйственник №1) оказался в выигрыше.
После падения Берии Хрущев (впрочем, как и другие члены высшего руководства) начинает планомерную и системную атаку на органы безопасности.
Причем в данном случае речь идет не просто о перемене руководящих лиц и смене фамилий, а о продуманном ослаблении спецслужб как таковых с тем, чтобы они всегда занимали подчиненное место и были полностью подконтрольны партийной верхушке.
Для начала суперминистерство Лаврентия Берии раскололи. Разведка и контрразведка, шифровальная и дешифровальная службы, управления охраны руководителей партии и правительства, пограничных войск, отдел правительственной связи отошли к специально созданному КГБ под управлением генерала Серова – старого соратника Хрущева еще по работе на Украине. За МВД остались полицейские функции.
В феврале 1956-го Серов доложил ЦК КПСС об увольнении в течение двух лет 16 тыс. сотрудников. Характеристика им была дана волчья: «Не внушающие доверия, злостные нарушители социалистической законности, карьеристы, морально неустойчивые, малограмотные и отсталые работники». К июню 1957-го цифра уволенных увеличилась до 18 тыс. человек, причем более 2300 сотрудников были изгнаны из органов госбезопасности «за нарушение советской законности, злоупотребление служебным положением и аморальные поступки». 40 бывших ответственных работников органов госбезопасности были лишены генеральских званий, а из центрального аппарата КГБ уволено 48 начальников отделов и управлений. На эти должности более 60 человек направлены ЦК КПСС с партийной работы.
Серова сняли с должности после того, как он отказался проводить третье сокращение. После его снятия стали обсуждать вопрос о полной ликвидации КГБ, а пока Хрущев заявил: «Наши органы государственной безопасности мы значительно сократили, да и еще нацеливаемся их сократить…»
Вскоре новым председателем становится выходец из комсомола Шелепин. Желая понравиться начальству, он активно продолжает начатое. Первое, о чем заявил новый шеф, – это о сокращении еще 3200 сотрудников. Позже Комитет лишился трех управлений.
За успешную борьбу с государственной безопасностью Шелепина отправили на повышение, а его преемником стал Семичастный, старый друг предыдущего председателя.
Как показали дальнейшие события, это было роковой ошибкой Хрущева…
