Славное море, священный Байкал
Весь июнь 1643 года отряд казаков из Верхнеленского острога пробирался на восток через тайгу. Его предводитель, казак Курбат Афанасьевич Иванов, да и прочие казаки не раз слышали от местных жителей об огромном пресном озере, расположенном в этих краях. Уже притершиеся к местным реалиям, походники ожидали увидеть действительно большой водоем, но открывшееся им 2 июля 1643 года зрелище было воистину величественным. «Океан-море большое» – единодушно решили казаки, увидев невероятно прозрачные сине-зеленые воды озера в обрамлении лесов и горных вершин. Вид с обрывистого западного берега открывался воистину потрясающий.
За «океан-морем» не сразу утвердилось название Байкал. Курбат Иванов назвал его так же, как и эвенки, которые рассказали русским о великом озере, – Ламу, что на их языке и означало «море». Однако, познакомившись с населявшими берега озера бурятами, русские землепроходцы переняли их название – Байгал. Имя озеру буряты дали то ли от слов «бай» – стоять и «гал» – огонь, так как, по их легендам, раньше на месте озера была огнедышащая гора, то ли от «багаал-далай» – «большой водоем, подобный морю». Версий происхождения названия существует немало – важно же то, что с середины XVII века это название стало официальным, заодно обрусев до более привычного нашему уху «Байкал», а с открытием озера началось освоение Прибайкалья, а затем Забайкалья и Даурии – то есть, по-современному, Приамурья.
Преемственность
Курбат Афанасьевич Иванов славен не только открытием Байкала. Енисейский казак был совсем не прост. В марте 1642 года он встретился с Иваном Москвитиным и по его рассказам вычертил первую карту Восточной Сибири. Затем опросил местное население – и через год с небольшим отправился на поиски великого озера, примерно представляя, в какой оно стороне и на каком расстоянии.
Дела байкальские
Встреченные Ивановым буряты отнеслись к появлению казаков очень благосклонно и уже в 1643 году без сопротивления приняли русское подданство – атаман, похоже, был неплохим дипломатом. Однако то, что сделал один, всегда может испортить другой – в данном случае присланный из Енисейска атаман Василий Колесников. Правда, по другой версии, «постарались» представители власти из Верхнеленского острога, и атаман прибыл в уже охваченный волнениями край.
Миссия у Колесникова была деликатная – до енисейского воеводы дошли слухи о серебряной руде, имеющейся на южных берегах Байкала. Дело было, как тогда говорили, «государево» – в случае успеха атаман мог бы рассчитывать на многое, ну а в случае неудачи… Неудивительно, что сотня казаков Колесникова не особо миндальничала с бунтовавшими (а может, просто мешавшими им) бурятами.
Тем не менее, в 1645 году пробиться к южному побережью Байкала казакам не удалось – пришлось зимовать на северо-западном берегу, как раз в тех местах, где впервые вышел на берег озера Курбат Иванов.
Весной 1646 года Колесников повторил попытку: разбив по дороге войско «князца» Котуги и заставив его перейти «под царскую руку», атаман все же добрался до Ангары, где основал Верхнеангарский острог. Почти половину своего отряда он отправил в Енисейск за припасами, 19 человек посадил в остроге гарнизоном, а с остальными продолжил поиски серебра. Однако ничего похожего не находилось. Зато местные жители с охотой рассказывали казаку, что дальше, у озера Еравны, кочуют монголы, у которых этого добра – видимо-невидимо.
На поиски монголов и серебра был отправлен Котуга с четырьмя казаками и наказом – встретиться с Колесниковым у реки Баргузин следующей весной. Монголов они отыскали, а вот с драгоценными металлами вышла незадача. Монгольский князь Туркай одарил казаков небольшим количеством золотого песка и двумя серебряными чашами, пояснив заодно, что сам металл монголы получают у китайцев. Чтобы оказать почтение незваным гостям, а заодно побыстрее выпроводить их из своих владений, он даже выделил сопроводительный отряд, который провел русских на Баргузин и передал Колесникову.
Такой результат экспедиции не мог удовлетворить атамана, но что-то предъявить воеводе было необходимо – поэтому четверо казаков были снова отправлены на поиски, а сам Колесников поспешил в Енисейск.
Иван да Яков
В 1902 году в Иркутске прошли торжества в честь 250-летия основания города казаком Иваном Похабовым. А в 2011 году в городе был открыт памятник основателю города Якову Похабову. Тоже, кстати, казаку. А в донесении, отправленном в Москву в 1661-м, написано: «Государя царя и великого князя Алексея Михайловича… Ивану Ивановичу енисейский сын боярский Якунька Иванов Похабов челом бьет. В нынешнем году июля в шестой день против Иркута реки на Верхнеленской стороне государев новый острог служилыми людьми ставлю… и тут место самое лучшее…»
Так Яков или Иван?
Никакого «или» нет – в Прибайкалье одновременно действовали два первопроходца с такой фамилией – Яков и Иван. Братьями друг другу они не приходились, хотя, возможно, состояли в дальнем родстве. Иркутск основал именно Яков – и больше ничего о нем не известно. Об Иване мы знаем больше: он был сыном стрелецкого сотника Ивана Александровича Похабова. В 1652 году примерно в том же месте он заложил небольшое зимовье, что и позволило довольно долгое время считать его основателем Иркутска. Именно от этой даты и отсчитывали основание города при отмечании его юбилея в 1902 году.
Еще Иван Похабов прославился в Прибайкалье жестоким обращением с местными жителями: пока он заправлял в Баргузине, окрестные тунгусы сбежали с насиженных мест подальше в тайгу, а в 1657 году, когда он перебрался в Балаганск, здешние буряты ушли к монголам. «Озоровал» Похабов настолько сильно, что его в срочном порядке пришлось сменять Яковом Тургеневым, да еще и придать ему отряд из 150 человек – не для усмирения разбежавшихся бурятов, а чтобы атаман и его верные казаки не вздумали чего учудить.
В погоне за серебром
Тем временем в Енисейске посчитали, что Колесников с оставшимися при нем казаками погиб, – до воеводы дошли слухи о том, что ангарские и верхнеенисейские буряты подняли самое настоящее восстание. И по следам атамана был отправлен в 1646 году боярский сын Иван Похабов с 84 казаками и служилыми людьми. К зиме отряд вышел все на тот же северо-западный берег Байкала, по дороге усмиряя верхнеленских бурят и собирая с них дань, а затем по льду пересек озеро и вышел на его южный берег, где с ходу сцепился с монголами князя Турукая. На счастье, у того как раз гостили колесниковские казаки. Один из них прибыл к Похабову для разговора, и тому пришлось не только отпустить плененных монголов, но и ехать к Турукаю завязывать дружбу. Наладить отношения с князем было просто жизненно необходимо – Похабов узнал, что серебро прибайкальским монголам попадает из владений хана Цизана, родственником которому приходился Турукай. Предводителю русского отряда удалось уговорить последнего дать ему проводников, и Иван Похабов – первым из русских – побывал в Урге. Правда, этим его достижения и исчерпались: в Монголии не оказалось ни золота, ни серебра – драгоценные металлы монголы покупали у китайцев. Зато с подачи Похабова хан Цизан согласился отправить посольство в Москву, а сам Иван поспешил с донесением в Енисейск.
Впрочем, нетерпеливый енисейский воевода снова не дождался возвращения экспедиции и отправил по ее следам новую – на этот раз под командованием Ивана Галкина – со строгим наказом: «чтоб на новых народов наложить ясак, а что главнейшее было предметом, золотых и серебряных искать жил». Атаман обогнул Байкал с севера и в 1648 году основал Баргузинский острог, а через год, как уже писалось ранее, его казаки добрались и до Шилки. Так и не получив известий от Галкина, енисейский воевода в 1650 году вновь отправил в Прибайкалье Колесникова, а в 1652-м на смену ему опять прибыл Иван Похабов. Он заправлял тут до 1559 года и умудрился не только восстановить против себя крестьян и промышленников, но и снова поставить бурят на грань бунта. Будучи снят с должности Яковом Тургеневым и отправлен под конвоем в Енисейск, Иван бежал из-под караула на Шаманском пороге и подался в Илимский острог. Потом он оправдался перед енисейским воеводой и, в конце концов, в 1661 году вернулся в Енисейский уезд, где получил собственное поместье. Здесь, в окружении семьи, Иван Похабов и скончался то ли в 1667-м, то ли в 1668-м – единственный из трех искателей серебра, кто умер своей смертью. Галкин со своими казаками пропал в тайге, а Колесников погиб в стычке с бурятами.
Поход людоедов
«История России с древнейших времен» С. М. Соловьева упоминает некоторые вызывающие оторопь обстоятельства похода Пояркова по Амуру. «Вместе с пышными рассказами Пояркова о Пегой Орде (как называли приамурские страны) слышались страшные рассказы спутников его о поведении самого Пояркова во время похода. «Служилых людей он бил и мучил напрасно и, пограбя у них хлебные запасы, из острожка их вон выбил, и велел им идти есть убитых иноземцев, и служилые люди, не желая напрасною смертию помереть, съели многих мертвых иноземцев и служилых людей, которые с голоду померли, приели человек с пятьдесят; иных Поярков своими руками прибил до смерти, приговаривая: «Не дороги они, служилые люди! Десятнику цена десять денег, а рядовому два гроша». Когда он плыл по реке Зие, то жители тамошние его к берегу не припускали, называя русских людей погаными людоедами. Когда весною в устье Амура снег с лугов сошел и трава обтаяла, то остальные служилые люди начали корень травной копать и тем кормиться, но Поярков велел своему человеку выжечь луга, чтобы служилые люди покупали у него запас дорогою ценою». Но соответствуют ли они действительности? Насколько же сильный страх должен был вызывать у собственных спутников Поярков, если казаки, предпочитавшие голодать, но не есть «поганую» медвежатину и оленину, по его приказу поедали мертвые человеческие тела?
На «хлебную» реку
Несмотря на волнения среди бурят, освоение прибайкальского края шло довольно быстрыми темпами. За короткий срок были построены Балаганский, Иркутский, Телембинский, Удинский, Селенгинский и Нерчинский остроги. Одновременно с этим началось и проникновение русских в Приамурье.
Так же, как в случае с Байкалом, об Амуре русским землепроходцам было уже кое-что известно от местного населения. Лет за 10 до первой экспедиции в эти края по сибирским острогам уже вовсю ходили слухи о «хлебной» реке. В воображении казаков и промышленников рисовался этакий рай на земле – богатые дичью и соболем края, переполненные рыбой воды, пригодная для пахоты земля, серебро, медь и минеральная краска в недрах.
Поход Москвитина к устью Амура в конце 30-х годов еще больше подлил масла в огонь – рассказы вернувшихся казаков о сказочных рыбных богатствах этой реки прекрасно укладывались в легенду о «хлебном» крае. Москвитин планировал исследовать весь Амур, но вместо этого был отозван в Москву и первый поход на «хлебную» реку возглавил «письменный воевода» Василий Поярков.
По сибирским меркам в поход выдвинулась настоящая армия – Пояркова сопровождали 130 человек, поголовно вооруженных пищалями, а пушка с сотней ядер к ней в тех краях поднимала огневую мощь отряда на недосягаемую высоту. Правда, все это снаряжение весило немало, а учитывая то, что только за время пути по рекам Алдану, Учуру и Гонаму лодки с грузом пришлось 40 раз перетаскивать на себе через пороги, люди Пояркова скоро прокляли и пушку, и ядра, и пищали.
Выйдя в путь из Якутска 13 июля 1643 года, к осени Поярков добрался только до верховьев Гонама. И тут слухи о богатствах «хлебной» реки сыграли с казаками злую шутку. Понадеявшись на амурскую дичь и рыбу, воевода оставил 40 человек на зимовку с большей частью припасов, наказав нагнать его по весне. А сам налегке с девятью десятками спутников зимой на нартах двинулся через Становой хребет. В декабре отряд вышел к Зее. И тут же повздорил с местными даурами, приказав им платить дань московскому государю, представителем которого тут является Поярков, да еще в довесок взяв в заложники нескольких знатных дауров – чтобы остальные соображали побыстрее и в нужном направлении.
Дауры оказались строптивы и вместо изъявления покорности в январе 1644 года взяли зимовье Пояркова в осаду. Несколько попыток штурма были отбиты русскими – сказалась огневая мощь отряда. Тогда дауры сменили осаду блокадой. Выйти из зимовья, чтобы проверить, насколько «хлебными» оказались окрестные края, было смертельно опасно. Оставаться в блокаде – тоже. Казаки не раз прокляли свою торопливость и оставленные за Становым хребтом припасы. В муку вскоре пришлось добавлять кору, в пищу пошли выкопанные поблизости от зимовья коренья и падаль. Начался мор. За время осады и блокады погибло больше половины спутников Пояркова. Продержи дауры в блокаде поярковцев чуть дольше – и те бы, вполне вероятно, поумирали сами, но местные жители снова решили попытать счастья и пойти на штурм. Несмотря на бедственное положение казаков, он также закончился неудачей, все нападавшие так и остались лежать в снегу перед зимовьем. А через несколько дней к ужасу и отвращению осаждавших, голодные казаки начали поедать и трупы дауров, и тела своих товарищей. К весне осада рассыпалась – возможно, дауры не хотели связываться со страшными людоедами. Впрочем, возможно, казаки, талантливые на военные хитрости, лишь делали вид, что едят мертвечину, напугав тем самым своих противников до того, что те сняли осаду… Возможно все.
Весной Поярков разделил выживших на три группы – 26 человек отправил вперед на разведку, нескольких казаков – за Становой хребет поторопить арьергард, а сам с основным отрядом остался в зимовье. Разведчикам снова не повезло: передовая партия столкнулась с дючерами и почти вся была перебита. Однако, объединив отряды, Поярков продолжил свое движение к Амуру и к июню 1644 года все-таки добрался до «хлебной» реки.
Впрочем, оценить ее богатства поярковцам снова не удалось: слава «трупоедов» летела впереди их, и местные жители не давали им приблизиться к берегу, засыпая стрелами и оскорблениями. Пояркову пришлось отказаться от мысли зимовать на Амуре – его дощаники стремительно двигались вниз по течению и осенью 1644 года достигли устья реки. В этих краях, населенных рыболовами-гиляками, о зимних подвигах поярковцев ничего не знали. Гиляки охотно присягнули на верность русскому царю и принесли Пояркову богатый ясак, а заодно рассказали о населенном «волосатыми людьми» Сахалине. Дела, казалось бы, налаживались – но зимой среди казаков опять начался голод и Поярков попытался решить проблему дополнительным побором с новоявленных царских подданных. Дело закончилось стычкой с гиляками, в которой воевода потерял половину отряда, но одержал верх. Казаки смогли дотянуть до конца зимы на захваченных припасах. В мае 1645 года, наскоро подготовив к морскому плаванию один из дощаников, остатки поярковского отряда вышли в Амурский лиман и через три месяца добрались до устья реки Ульи. Перезимовав тут последний раз, в 1646-м они вернулись в Якутск.
Сколько спутников Пояркова пережило это путешествие, толком неизвестно: по одним данным, назад вернулось 20, по другим – 33 казака. Сам же воевода больше не пытался организовывать экспедиции. До 1648 года он служил в Якутске, а после был отозван в Москву, где получил титул московского дворянина, полное обеспечение и дожил до 1668 года в покое и достатке.
Ерофей Хабаров
То, что биографии русских землепроходцев содержат в себе немало белых пятен, уже привычно. Данные о жизни Ерофея Хабарова тоже неполные. Год его рождения мы знаем только ориентировочно – 1603-й, место рождения лишь примерно – Устюгский уезд Вологодской губернии, деревня то ли Дмитриево, то ли Курцево, то ли Святица. Последний вариант кажется более вероятным, так как прозвище Хабарова было Святитский. В возрасте примерно 23 лет он уже совершил первый поход на коче из Тобольска в Мангазею. В 1628 году уже возглавил экспедицию на реку Хету, в 1630-м снова совершил морское путешествие – на этот раз из Мангазеи в Тобольск. В 1632-м перебрался в верховья Лены, где занимался скупкой пушнины. Через 7 лет ему удалось открыть в устье Куты соляные источники и поставить соляную варницу. Наконец в 1641 году он построил в устье Киренги мельницу и занялся хлебным бизнесом. На этой почве у Ерофея случился конфликт с воеводой Петром Головниным, который постоянно требовал увеличить процент с бизнеса Хабарова, который тот отдавал воеводе по уговору. Закончилось дело тем, что Хабаров был арестован и до 1645 года просидел в остроге, а его имущество Головнин забрал себе.
Храбрые, как тигры
Рассказы поярковцев всколыхнули якутских казаков и промышленников, однако прошло целых три года, прежде чем на Амур отправилась новая экспедиция. Возглавил ее Ерофей Павлович Хабаров.
Надо сказать, что у Хабарова не ладились отношения с прежним якутским воеводой – несколько лет будущий исследователь Амура провел в Якутском остроге. Новый воевода Дмитрий Андреевич Францбеков оказался настроен более конструктивно. Он не только разрешил Хабарову отправиться с отрядом в даурские земли, но и выдал в кредит оружие и снаряжение. В 1649 году экспедиция отправилась в путь. В 1650-м Хабаров добрался до Амура, произвел разведку в даурских землях и, оставив здесь большую часть своего отряда, вернулся в Якутск за пополнением. Назад он привел уже две сотни казаков. До 1653 года Хабаров исплавал всю реку, подчиняя даурские племена и собирая с них ясак. В отличие от Пояркова, Ерофей Павлович знал, где пустить в ход пищаль, а где – дипломатию. Все было бы хорошо, но в самом отряде, который разросся еще больше за счет включения в него нескольких встреченных по дороге небольших ватажек, назревал раскол. 1 августа 1652 года 136 человек под предводительством Стеньки Полякова взбунтовались и отправились в гиляцкую землю. Хабаров с оставшимися ему верными казаками бросился в погоню. Настигнуть бунтовщиков удалось, уже когда они стали на зимовье и возвели острог. Хабаров расположился рядом и, обстреляв беглецов из пушек, начал приготовления к штурму. Дюжину смутьянов его люди поймали за стенами острога и в назидание остальным насмерть забили палками, после чего бунтовщики капитулировали. У своего бывшего командира они вытребовали письменное обещание не убивать участников мятежа и не забирать собранный ими ясак, однако после того, как острог был взят, Хабаров приказал заковать в железо предводителей, а мятежников бить батогами.
Воссоединение войска Хабарова произошло как нельзя более вовремя: в том же 1652 году Хабарову пришлось столкнуться с большим отрядом маньчжуров, нередко наведывавшихся в Приамурье и считавших его своей вотчиной. Имея на вооружении аркебузы и артиллерию, они представляли серьезную угрозу для русских землепроходцев, а численное превосходство еще более усиливало ее. Однако хабаровцы разгромили маньчжуров – те отступили, оставив на поле боя 676 погибших, казаки же потеряли в этом деле всего 10 человек.
Однако через год бунт получил неожиданное и неприятное продолжение. Прибывшему на Амур московскому дворянину Дмитрию Ивановичу Зиновьеву было подано множество челобитных на Хабарова – и к местному населению он был жесток, и донесения в Якутск приукрашивал, и с подчиненными своими жестоко обходился. Ерофей Павлович был снят с командования, его имущество конфисковано, а сам он отправлен в Москву, где до 1655 года шли судебные разбирательства. Закончились они оправданием Хабарова.
Вольница Амурская
Тем временем берега Амура начали активно обживаться русскими. Следом за отрядом Хабарова, которым после его отстранения командовал Онуфрий Кузнец, потянулись более мелкие ватажки, а за ними – промышленники и крестьяне. В 1665 году в Албазине возникла вольная казацкая община, которая просуществовала до 1674 года, когда Албазин стал центром одноименного уезда. Еще через несколько лет сложилась парадоксальная ситуация – из всех забайкальских земель Приамурье оказалось наиболее густо заселено. Конфликты и стычки с маньчжурами случались все чаще, но победителями из них почти неизменно выходили русские. В 1686 году 6-тысячная армия маньчжур при 40 орудиях подступила к Албазину. За время осады за счет подкреплений она увеличилась почти вдвое. Противостояли им 800 казаков и служилых людей под командованием Афанасия Бейтона. Из них к концу осады 500 умерло от цинги, а держать в руках оружие могли лишь 150 человек, но маньчжурам так и не удалось взять Албазин. Понеся огромные потери, они отступили.
Однако судьба Приамурья решилась не на поле боя, а за столом переговоров. В 1689 году был подписан Нерчинский договор, согласно которому владения России в Приамурье на долгие годы были ограничены его верхними притоками.
