Окончание. Начало в №2(70)
Часть седьмая. Суровые боги Карфагена
Карфагеняне поклонялись множеству богов – и не все они были «вывезены» из далекой Финикии. Как и многие язычники, пунийцы охотно пополняли пантеон за счет верований ближайших соседей. В городе можно было найти храмы Деметры и Коры, Диониса и Афродиты. Кроме греческих богов популярностью пользовались выходцы из знойного Египта – Осирис, Исида, Гор, Анубис и особенно бородатый карлик Бес.
Однако «верхушка» карфагенского пантеона имела, несомненно, финикийское происхождение – причем некоторые культы пунийцев на их прародине были прочно и основательно забыты. Это позволило историкам предположить, что Карфаген был основан некой группой сектантов, перебравшихся в Африку, чтобы жить по своим убеждениям и верованиям.
Так же как и в Тире, который можно назвать «отцом Карфагена», в пунийской столице было несколько храмов Мелькарта, но главным божеством местного пантеона был Баал-Хаммон. Его изображали в виде могучего бородатого старца на троне – правда, это была дань греческой моде. До V века до н.э. единственным символом божества считался бетил – священный конический столб. По верованиям карфагенян, Баал-Хаммон был наделен триединой сущностью и царил над небом, землей и потусторонним миром. Кроме него почитали бога-врачевателя Эшмуна и Решефа – по-видимому, покровителя бури и небесного света.
Однако была в карфагенском пантеоне и богиня «местного» происхождения – Таннит, покровительница города, дарительница дождя, плодородия и жизни, охранительница покоя мертвых. Ее атрибутами считались хлебные колосья и плод граната. Со временем она обогнала по популярности даже Баал-Хаммона. Культ Таннит вышел за рамки крепостных стен Карфагена и распространился в колониях.
Об обликах карфагенских храмов почти ничего не известно – кроме легенд о золотых колоннах и ручных змеях, сторожащих богатства. Так же немного знаем мы и о роли жрецов и служителей культа. Известно, что настоятели крупных храмов считались уважаемыми людьми и имели право занимать государственные должности, однако в политической жизни Карфагена жреческое сословие не играло значительной роли.
Победители-римляне не посчитали нужным сохранить эту информацию – зато рассказали всему миру о человеческих жертвоприношениях в карфагенских храмах. Какой ужасный обычай! Мало того, что в угоду богам убивали людей – они сжигали даже детей! За время существования Карфагена, по оценкам античных авторов, в жертву было принесено пятьдесят тысяч младенцев. Но, как обычно, эти данные оказались «слегка преувеличены».
На особом кладбище, тофете, где хоронили жертв, действительно обнаружены останки и детей, и взрослых. Однако раскопки показали, что гораздо чаще на алтарях убивали ягнят, птиц и быков. Или даже приносили туда плоды и злаки. К человеческим жертвоприношениям прибегали только в исключительных случаях – когда городу угрожала опасность. Таким образом, история с сожжением младенцев оказалась раздута до чудовищных масштабов – скорее всего ради того, чтобы лишний раз оправдать в глазах потомков уничтожение целой цивилизации. Между прочим, сами римляне тоже не гнушались жертвовать богам людей. Достаточно вспомнить, что знаменитые гладиаторские игры первоначально были именно таким культовым действом. А когда Ганнибал разгромил римское войско при Каннах, первое, что сделали «цивилизованные» римляне – это принесли в жертву двух греков и двух кельтов, закопав их живьем на римском Форуме. И это не говоря уже о праздниках эпохи империи, когда сотни людей гибли даже не в угоду богам, а на потеху толпе!
Античные авторы свидетельствуют
Диодор и Юстин писали, что отобранных для жертвоприношения новорожденных детей подносили к статуе Баал-Хаммона и клали на ее медные руки. По ним те соскальзывали в огонь, который бушевал внутри статуи-жертвенника. Жар был настолько сильным, что даже не достигнув пламени, «жертвы исчезали как капли воды на раскаленном металле, и белый дым поднимался среди багрового пламени». Во время жертвоприношения родителям запрещалось плакать – считалось, что любая слезинка умаляет ценность жертвы. Глядя на гибель детей, родители должны были радоваться, а перед жертвоприношением облачаться в праздничные одежды. Такими злодеяниями карфагеняне отвратили от себя богов – заключают античные писатели.
По свидетельству Геродота
Геродот писал, что персидский правитель Камбиз сначала подумывал о завоевании Карфагена, но финикийские города под различными предлогами отказались дать ему корабли. Ксеркс поступил более дальновидно. Готовясь к завоеванию Греции, он предложил пунийцам заключить военный союз, чтобы совместным ударом с запада и востока сокрушить эллинскую цивилизацию.
К такому решению Ксеркса подтолкнуло то, что сиракузский правитель Гелон обещал прислать на помощь грекам двадцатитысячную армию, флот из 200 кораблей и в течение всей войны помогать полисам Эллады хлебом. Чтобы не допустить этого, Ксеркс и правители Карфагена договорились о совместных действиях. И вот одновременно с вторжением полчищ Ксеркса в Грецию карфагеняне высадились на Сицилии.
Часть восьмая. «Второй фронт» Эллады, или неизвестная война
Однако вернемся к внешней политике североафриканской державы. Карфагену удалось установить господство во всем юго-западном Средиземноморье, и лишь Сицилию приходилось «делить» с греками. Очередную попытку захватить этот остров целиком карфагеняне предприняли как раз когда в другой части Средиземноморья – восточной – кипели греко-персидские войны. Если принять на веру свидетельства античных историков, эта операция стала элементом сложной политической игры, в которую были втянуты персидская держава Ксеркса, греческие полисы, Сиракузы и Карфаген. В 480 году до н.э. персы и пунийцы начали одновременное вторжение в Грецию и на Сицилию.
Геродот утверждает, что численность карфагенской армии, которой командовал Гамилькар, сын Магона, составила 300 тыс. человек – столько же было и в армии Ксеркса. Впрочем, давно замечено, что даже на фоне своих «собратьев по перу» этот автор отличался любовью к очень большим цифрам. Особенно если речь шла о вражеских армиях.
Далее античные историки «врут как очевидцы». Если верить им, сиракузский тиран вынужден был отказаться от помощи Элладе и двинуться навстречу армии Гамилькара. Решающее сражение произошло около городка Гиммера в тот же день, что и Саламинская битва. Несметные полчища карфагенян так же, как и их союзников-персов, были разбиты небольшими армиями греков. Согласно Геродоту, хитроумный Гелон сумел до начала битвы обезглавить вражеское войско, убив Гамилькара, а по Диодору – наоборот, Гамилькар бросился в огонь жертвенника, увидев, что его армия обращена греками в бегство.
На самом же деле одновременные действия Карфагена и Ксеркса были не более чем стечением обстоятельств. Карфагенская армия – размеры которой надо «урезать» как минимум в десять раз – снова попыталась расширить сферу влияния пунийской державы на Сицилии, но потерпела поражение от войска Сиракуз. Однако борьба за власть над островом не прекратилась.
Часть девятая. Сицилийские войны
Следующую попытку захватить Сицилию Карфаген предпринял в 409 году до нашей эры. И снова крайне удачно «подгадал» время. Грецию сотрясала Пелопонесская война. Пунийскую армию возглавлял Ганнибал, внук разбитого при Гиммере Гамилькара. Вскоре под его ударами пали и Гиммера, и Силенут. А жители второго после Сиракуз полиса эллинской Сицилии – Акраганта – в ужасе бежали перед его армией, бросив все свои богатства. Сами Сиракузы со дня на день ожидали появления под стенами карфагенской армии. В городе царила паника. Этим блестяще воспользовался двадцатипятилетний Дионисий. Он организовал мятеж и, отстранив от власти прежних стратегов, установил в городе свою тиранию. Местное население видело в нем спасителя от карфагенской угрозы, но и в следующем сражении армия Сиракуз была разбита войском Ганнибала. Пал еще один город эллинской Сицилии – Гела. Сиракузы были осаждены – но в армии карфагенян внезапно вспыхнула эпидемия, и одной из первых ее жертв пал главнокомандующий. С Сиракузами пришлось заключить мир. Однако он был недолог – за первой сицилийской войной вспыхнула вторая, за ней – третья и четвертая. Сиракузы оказались для Карфагена крепким орешком.
Так и не добившись успеха силой оружия, в 317 году до нашей эры карфагеняне попытались поставить во главе города «своего» человека. Авантюрист Агофокл с удовольствием воспользовался чужим золотом и через тринадцать лет захватил власть в Сиракузах. Однако, став «царем сицилийцев», он немедленно объявил Карфагену войну. Вначале события развивались по уже привычному сценарию. Но когда пунийцы в очередной раз осадили Сиракузы, Агофокл пошел на отчаянный экспромт – взяв с собой четырнадцать тысяч отборных воинов, он высадился в Африке – и в свою очередь осадил Карфаген. Как гласит легенда, он приказал сжечь корабли, чтобы у солдат не было и мысли об отступлении. Вскоре ему удалось захватить весь восточный Тунис. Однако сам Карфаген без флота осаждать было бесполезно. А дела в Сиракузах складывались все хуже и хуже. Агофокл вынужден был вернуться на Сицилию, оставив африканскую армию под началом своего сына Архагата. Вскоре после его отплытия она была разбита. Пришлось «царю сицилийцев» заключать с Карфагеном мир и выплачивать немалую контрибуцию.
Так год за годом Сиракузы и Карфаген истощали силы, решая – по-финикийски или по-гречески будет говорить население Сицилии. Но история распорядилась иначе – вскоре весь остров заговорит на латыни.
Ганнон великий
Карфагенскому полководцу Ганнону неизменно сопутствовал успех. Ему удалось захватить центральную часть острова. Кроме военных талантов стратег обладал и недюжинными политическими способностями. Когда между жителями Сиракуз и изгнанным ими тираном Дионисием Младшим вспыхнула война, Ганнон немедленно предложил защиту от тирании. Пунийская армия наконец-то вошла в город. Однако «отцы» Карфагена не воспользовались сложившейся ситуацией. Разгневанный полководец организовал заговор и попытался захватить власть. Но мятеж не удался. Ганнон был схвачен и после жестоких пыток распят. Так же были казнены его сыновья и все родичи мужского пола. Тем временем на Сицилии карфагеняне потеряли все завоеванные им территории.
«Казус белли»
В 289 году до н.э. умер правитель Сиракуз Агофокл – и горожане немедленно выгнали его наемников. «Осиротевших» воинов немедленно пригласили к себе жители сицилийской Мессаны. Но вместо того, чтобы служить нанимателям, «солдаты удачи» захватили город и из слуг стали хозяевами. Вскоре они подчинили всю северо-восточную часть острова и попытались захватить Сиракузы – однако потерпели поражение. Разбитые наемники (которых соседи называли мамертинцами) начали искать покровителей. Одни предложили обратиться за помощью к Карфагену, другие – к Риму. Оба государства проявили трогательную заботу о мамертинцах и послали им на помощь войска. Карфагеняне успели несколько раньше – быстро заняв Мессану, они договорились о прекращении войны с Сиракузами. Но тут подошли римляне. Им удалось захватить в плен командующего карфагенскими силами и вынудить его вывести из города своих людей.
По договору с Карфагеном Риму запрещалось высаживать войска на Сицилии. Таким образом, вина в развязывании первой Пунической войны лежит однозначно на нем. Но «победителей не судят» – поэтому римские историки начиная с Полибия просто утверждали, что никакого договора не было.
Часть десятая. Рим – союзник, друг, враг
Не сумев разобраться за без малого двести лет, кому же будет принадлежать Сицилия, Сиракузы и Карфаген начали искать себе союзников. Первые сделали ставку на знаменитого эпирского царя Пирра. Вторые все теснее сближались… с Римом. Да-да, прежде чем стать заклятыми врагами, эти государства успели побывать союзниками и едва ли не лучшими друзьями. Сначала договоры между Римом и Карфагеном определяли, где плавают чьи корабли. Когда же над ними нависла угроза нашествия Пирра, они заключили и военный договор. Произошло это в 280 году до н.э.
Почему же союзники стали врагами? Можно сказать, что одной из причин стало поведение Карфагена и Рима в войне с Пирром. Пунийцы пытались договориться с агрессором и даже готовы были отдать ему часть сицилийских владений, а когда царь Эпира перебрался в Италию, участвовали в войне «на вторых ролях» – предоставляли римлянам грузовые и военные суда, помогали продовольствием. Римские же легионы сходились с Пирром «грудь в грудь» и, в конце концов, одолели его. Так Рим убедился в собственной силе, а Карфаген продемонстрировал свою слабость.
Дружеским отношениям Рима и Карфагена не суждено было продлиться долго. Объединив Апеннинский полуостров, римские патриции начали засматриваться на богатый остров, отделенный от их владений всего-то четырехкилометровым проливом. На ту самую Сицилию, за которую Карфаген веками боролся с греками – и не собирался отказываться от своих планов. Война была неминуема – надо было только найти повод.
И он появился – правда, несколько неожиданно для обеих сторон.
Для всего Средиземноморья разгром Карфагена оказался полной неожиданностью. Он вынужден был полностью отказаться от владений на Сицилии и выплатить контрибуцию. Однако с потерей острова повод для вражды между двумя государствами вроде бы пропал…
Испанский деликатес
Воды новокарфагенской бухты кишели макрелью и скумбрией. Выловленную рыбу местные рыбаки рубили на куски и кидали в бассейн с насыщенным солевым раствором. Через некоторое время ее вместе с рассолом разливали по глиняным сосудам и на несколько дней выставляли на солнце. Потом смесь процеживали. Полученный соус назывался гарум и пользовался большим спросом – в том числе и в Риме.
Часть одиннадцатая. Испания – вотчина Баркидов
Несмотря на то, что война закончилась для Карфагена неудачно, на его политическом небосклоне ярко зажглась звезда полководца Гамилькара Барки. Пожалуй, даже слишком ярко – не следует забывать про «Совет ста четырех». В своей борьбе против «призрака тирании» Совет дошел до того, что даже успехи отдельных полководцев страшили его больше, чем поражение собственного государства. Гамилькару отказывали в подкреплениях, его солдатам задерживали жалование, а когда война закончилась, быстренько сняли с командования. «Отцы» Карфагена вспомнили о полководце только когда в стране вспыхнуло восстание наемников и судьба города повисла на волоске. Его срочно поставили во главе армии, дали возможность разбить войско наемников – и тут же отправили в Испанию – «мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Неудивительно, что больше всего на свете Гамилькар Барка ненавидел Рим… и карфагенских олигархов.
В Испании полководец действовал почти на свой страх и риск. Захваченная в войнах с местными племенами добыча не отсылалась в Карфаген, а шла на содержание и усиление армии. К моменту своей гибели в 229 году до н.э. он фактически заложил основы полунезависимой от Карфагена «вотчины». Дело Барки продолжил его зять Гаструбал. Не столько воин, сколько политик, он укрепил власть Баркидов в Испании, а после смерти жены – дочери Гамилькара – породнился с одним из иберийских вождей. Вскоре его владения достигли реки Ибера (Эбро). Под Карфагеном, а вернее сказать – под Баркидами оказалась почти половина Пиренейского полуострова. Гаструбал и Гамилькар действовали без оглядки на членов карфагенского Совета. Они на свой страх и риск заключали и расторгали договора, самостоятельно содержали войско – на деньги, которые тоже чеканили сами.
Центром и столицей вотчины Баркидов долгое время была палатка главнокомандующего, но в 226 году до н.э. Гаструбал начал строить на юго-восточном побережье город, названный Новым Карфагеном (сейчас – Картахена). Обнесенная могучими стенами, с огромной и удобной гаванью, столица росла с невероятной скоростью и за несколько лет стала крупным поселением. Помимо торговли основой богатства Нового Карфагена стали расположенные неподалеку серебряные рудники, где добывалось до 80 килограммов драгоценного металла ежедневно.
Клятва Гаструбала. Античные авторы свидетельствуют
«Обе стороны договорились, что границей карфагенских владений в Иберии является река Эбро, что ни римляне не должны переходить эту реку с целью войны, так как эти земли подчинены карфагенянам, ни карфагеняне не должны переходить Эбро, чтобы там вести войну», – писал Аппиан.
За какие-то двадцать лет численность населения баркидской столицы выросла до 25 тыс. человек – и это не считая десятитысячного военного гарнизона. В скором будущем город мог сравняться с Карфагеном и даже затмить его – если бы не война…
Карфагенские олигархи и «Совет ста четырех» вынуждены были сквозь пальцы смотреть на «художества» Гаструбала в Испании. Как говорится, «хоть видит око – да зуб неймет». Вызовы в метрополию самозваный правитель Пиренейской державы просто игнорировал, а взять его в Испании было невозможно. Популярность в войсках и поддержка иберийских племен обеспечивали Гаструбалу полную неприкосновенность. В конце концов на испанские дела в Карфагене просто махнули рукой – пусть Баркиды правят на Пиренеях – лишь бы нам не мешали.
Степень независимости Нового Карфагена стала окончательно ясна, когда на север Пиренейского полуострова стали проникать римляне. Чтобы избежать столкновений с карфагенянами, римский Сенат напрямую обратился к Гаструбалу с предложением о разграничении сфер влияния в Иберии. Причем послы Сената даже не настаивали на том, чтобы договор был утвержден правителями Карфагена!
Договор был просто личным соглашением между Гаструбалом и Сенатом Рима и никак не связывал его наследников – и правителей Карфагена. Фактически иберийский правитель договорился с римлянами, что все Пиренеи вплоть до реки Эбро являются его личным владением. Исключение было сделано только для города Сагунт – он располагался южнее Эбро, но отошел в «сферу интересов» Рима.
С этого момента власть Гаструбала возросла настолько, что он стал лакомой добычей для «Совета ста четырех». Но как бы ни хотел он править самим Карфагеном, покинуть границы своей «вотчины» он не мог – в Иберии правитель был в безопасности, но в Северной Африке его, без сомнения, ожидали арест, пытки и казнь.
Правой рукой Гаструбала стал сын Гамилькара Барки Ганнибал. Воспитанный отцом в духе ненависти к Риму, он не понимал, почему родич вместо того, чтобы выбить латинян из Испании, заключил с ними какое-то соглашение. Ведь в то время италийская держава намертво сцепилась с кельтами и возможностей для «окончательного решения римского вопроса» было более чем достаточно. Тем более что еще Гамилькар разработал план военной операции с вторжением в Рим через кельтские земли и Альпы – с севера. Но Гаструбал медлил, а тем временем римляне разбили кельтов. Момент был упущен.
Неизвестно, как бы повернулась дальнейшая история, если бы не внезапная гибель Гаструбала – по-настоящему незаурядного политика. Он был убит неизвестным рабом-кельтом – то ли во время охоты, то ли прямо у себя во дворце. Схваченный раб утверждал, что мстил за казненного по приказу Гаструбала господина, но кто на самом деле направил этот удар – карфагенские олигархи, «Совет ста четырех» или эмиссары Рима, Ганнибал – так и осталось неизвестным…
Часть двенадцатая. Война как частная инициатива
После смерти Гаструбала молодой Ганнибал унаследовал власть над пиренейской державой Баркидов. Наверное, это ярчайший пример того, как человек оказывается в неподходящее время в неподходящем месте и на неподходящей должности… Блестящий полководец, любимый войсками и иберийскими союзниками, Ганнибал был крайне посредственным политиком. В своем желании сокрушить Рим он не отдавал себе отчета в том, что сейчас, мягко говоря, не время. Если Гаструбал предпочитал дипломатию, новый Баркид делал ставку только на силу. В 220 году до н.э. он осадил Салмантику и вторгся в земли вакеев (близ современного Вальядолида). Местное население обращалось в рабство, города разрушались… Первая кампания едва не стоила молодому полководцу жизни и армии, но ему удалось перехитрить противников. С огромной добычей он вернулся в Новый Карфаген, завоевав почти все земли к югу от Эбро. Ожидавшие его там римские послы были в ужасе – «буферная территория» между карфагенскими и римскими владениями исчезла. Тем не менее, клятва Гаструбала не была нарушена, и римские послы удалились, лишний раз напомнив Ганнибалу о неприкосновенности Сагунта. Тот как будто бы только и ждал этого напоминания. Этой же зимой он ударил по Сагунту. Фактически Ганнибал начал войну с Римом по собственной инициативе, поставив карфагенских олигархов перед фактом. Ведь трудно было ожидать, что римляне не поддержат город, неприкосновенность которого оговаривали особо. Несмотря на противодействие «партии мира», правителям пунийской державы пришлось объявить Риму войну. Уж слишком вызывающе вели себя послы Сената. И слишком высока была популярность Ганнибала в народе.
От берегов Эбро молодой полководец начал свой знаменитый поход, который привел его к славе, а для Карфагена закончился катастрофой. К концу второй Пунической войны осажденный войсками Сципиона город вынужден был отказаться от всех испанских владений. Он выплатил огромную контрибуцию, флот его был ограничен десятью кораблями. Даже начинать войны Карфаген мог только с разрешения римского Сената.
Античные авторы свидетельствуют
Правители Карфагена отказали римскому послу Квинту Фабию Максиму выдать Ганнибала как преступника. Даже представители «партии мира» возмутились, услышав такое. Тогда Квинт Фабий указал на складки своей тоги и сказал: «Здесь я ношу для вас, карфагеняне, мир и войну; выбирайте, что из этих двух вы хотите». «Что ты сам хочешь, то и давай», – ответили ему олигархи Карфагена. Тогда посол протянул к ним руку и молвил: «Я даю вам войну». «Принимаем!» – в один голос воскликнуло собрание.
Заключение. Карфаген умер. Да здравствует Карфаген!
Второе поражение – как и первое – не сломило Карфаген до конца. И снова ничему не научило его олигархов. Казалось бы, самое время взять пример с извечного врага – Рима. Когда Ганнибал стоял у ворот, его жители забыли распри и в кратчайшее время собрали двадцать пять легионов, в которые зачислялись все – от детей патрициев до рабов и гладиаторов… Но ради будущей победы и даже ради существования города олигархи не хотели пожертвовать и самой малостью богатств и власти. Ганнибал, пытавшийся мобилизовать Карфаген, вынужден был бежать и умер на чужбине. Дальнейшая судьба полиса зависела от воли римского Сената.
А в последнем кипели нешуточные страсти. Сторонники Сципионов предлагали сделать Карфаген союзником. Играя на жадности и властолюбии олигархов, Рим мог бы получить ключи от торговых путей вглубь Африки. Так бы и произошло, если бы не Марк Порций Катон, раз за разом упрямо повторявший: «Карфаген должен быть разрушен!». Так и случилось. После третьей Пунической войны на месте огромного полиса осталась безжизненная пустошь. А память о нем должна была исчезнуть в веках.
Но не исчезла. Император Октавиан Август повелел основать на проклятом месте новый город. На склонах Бирсы и Мегары вознеслись к небу колоннады римских храмов. И память ожила. Через несколько десятков лет колонию императора Августа уже называли не иначе как Новый Карфаген. А вскоре и слово «новый» как-то потерялось…
