– Негоро?! О нет, я не Негоро! Я капитан Себастьян Перейра!
Торговец черным деревом! Негоциант! Компаньон великого Альвеса!
Х/ф «Пятнадцатилетний капитан»
«Жизненная необходимость, которая в условиях существования общества обусловила справедливость права собственности, была той самой необходимостью, которая обусловила и справедливость права рабовладения», – писал не в таком уж и далеком XVIII веке португальский епископ Азереду Континио. В те времена (впрочем, к сожалению, такое мнение можно услышать и сейчас) весь вид homo sapiens четко делили на две категории – меньшую, представителей которой негоже было продавать в рабство, и большую, которую вполне можно было в этом качестве использовать. Меньшая принадлежала к «цивилизованным народам», большая – к «варварским». «Варварские народы не имеют ни искусства, ни науки, ни промышленности, ни какой-либо постоянной торговли (или столь малую, что она не заслуживает названия торговли). Их труд не выходит за рамки удовлетворения простых жизненных потребностей… Ввиду этого эти народы после выполнения работы, удовлетворяющей их жизненные потребности, предаются лени и безделью, как животные, не зная, как использовать свое время и свои руки», – продолжал свою мысль тот же епископ.
Ничего кардинально нового в таком мировоззрении не было: и греки, и римляне, а до них египтяне и много кто еще руководствовались теми же принципами. Но Континио и его современникам пришлось все же посложнее, чем «гигантам античности». Ближайшие соседи были христианами, обращать которых в рабство было как-то не комильфо. С мусульманами же связываться оказалось небезопасно (сами правоверные подобными комплексами не страдали), да и невыгодно – затраты большие, риск немалый, а на выходе – пара десятков невольников. Другое дело – темнокожие жители Африки, которые и под определение «варваров» подходили, и внешне отличались от европейцев.
Такая логика привела к тому, что на протяжении 400 лет этот континент стал основным источником бесплатной рабочей силы для западного мира.
Источники свидетельствуют
Первая охота на людей даже удостоилась пера португальского хрониста Зурара: «И случилось так, что ночью, спустившись на берег, они подошли к месту, где расположились два лагеря туземцев… и, приблизившись, наши с яростью атаковали их, крича во все горло: «Португалия» и «Святой Яго». Туземцы были так напуганы, что бросились кто куда, удирая без оглядки, защищались дротиками. Тот, что схватился с Нунью Триштаном, дрался до последней капли крови. Кроме него португальцы убили еще троих и взяли в плен десять мужчин, женщин и мальчиков. Несомненно, они бы уничтожили и захватили много больше, если бы с самого начала действовали более дружно».
Охотники на людей
Постольку португальцы первыми прорвались к богатствам тропической Африки, сомнительная честь первых работорговцев Нового времени также принадлежит им. Отважный капитан из когорты первооткрывателей Энрике-Мореплавателя Антан Гонсалвиш впервые доставил в Лиссабон живой товар, который позже будут деликатно именовать «черным деревом» или «черной слоновой костью». Гонсалвиш привез всего 12 невольников, но это, как говорится, были только «первые ласточки». Сначала спрос на живой товар был невелик – темнокожий раб казался лишь заморской диковиной, которую престижно держать в доме. Все изменилось после того, как их стали использовать в строительстве, сельском хозяйстве, горном деле. В XVI веке в Португалии даже крестьяне имели своих рабов. Но главным «потребителем» живого товара стали колонии – в первую очередь, острова Зеленого Мыса, Мадейра и Сан-Томе. Близость к Африке и постоянная нехватка рабочих рук сделали свое дело – уже в 1460 году жители Сантьягу получили от португальского короля «концессию» на торговлю с побережьем. Ну, а папская булла от 1452 года, официально разрешившая обращать в рабство туземцев вновь открытых земель, сделала жителей африканского континента живым товаром. Поначалу «бизнес» был не отлажен. Занимались им единичные авантюристы и пираты. С риском для жизни они высаживались на африканское побережье и пытались своими силами захватить как можно больше пленников. При таком подходе к делу добыча была невелика, однако из-за постоянного спроса приносила неплохие барыши.
Доселе неизвестно, кто из португальцев первым обратил внимание на местные обычаи и понял, что не обязательно рисковать самому, добывая «черное дерево». Ведь у африканцев уже есть рабы – захваченные в войнах пленники и осужденные соплеменники. Большой пользы в хозяйстве от них не было, и местные царьки с удовольствием отдавали их португальцам за алкоголь, ткани, бусы и прочие «колониальные товары». После этого португальцам оставалось лишь подогревать интерес своих «торговых партнеров» и убеждать их, что разбрасываться ценным товаром не имеет смысла – необходимо как можно быстрее провести законодательные реформы, заменив наказания за все преступления одним-единственным – продажей в рабство. А затем еще сходить пограбить соседей. Вожди прибрежных племен охотно выполняли рекомендации бледнолицых советников, тем более что сами имели от этого выгоду. Португальские работорговцы тоже были довольны, как и плантаторы Мадейры и островов Зеленого Мыса. Количество «черного дерева» на рынке увеличилось, издержки упали, прибыли выросли.
Впрочем, радовались работорговцы недолго. Посмотрев на процент чистой прибыли с торговли людьми, португальская корона жадно подгребла этот бизнес под себя, объявив «королевской привилегией». Немалый налог и государственный контроль вскоре разительно видоизменили работорговлю.
Без сахара нет Бразилии, а без Анголы нет сахара
В 1500 году португальцы абсолютно случайно открыли Бразилию. Капитан Педру Алвариш Кабрал, как говорится, «свернул не туда». Это перевернуло с ног на голову всю экономику Португалии и колоний. Ее основой стал бразильский сахар. Плантационные хозяйства требовали огромного количества рабочих рук. Португальские колонисты не могли, да и не хотели, закрывать эту потребность. Местное население яростно сопротивлялось любым попыткам обратить себя в рабство. Неудивительно, что первые африканские невольники появились в Бразилии не то в 1531, не то в 1538 году. На рынке африканский раб стоил в 10 раз дороже раба-индейца. С этого момента и до 1850 года сюда будет ввезено из Африки 12 млн. рабов, основным занятием которых станет работа на сахарных плантациях.
Под королевскою рукою
В 1481 году работорговля была объявлена королевской монополией, а в 1482 году на африканском побережье выросла первая крепость – Сан-Жоржи-ди-Мина. Следом вдоль побережья Гвинеи и Анголы возник целый ряд фортов, укрепленных поселений и торговых факторий, ставших опорой «государственной работорговли». Каждый их житель – клерк, чиновник, кладовщик, солдат, ремесленник или купец – должен был иметь специальное королевское разрешение, этакий вид на жительство. Это делалось для того, чтобы ни одна монета из полноводного ручья полученных за работорговлю денег не проплыла мимо внимательного ока королевского казначейства. В обязанности губернаторов таких поселений входил контроль за торговлей «живым товаром». А армейские гарнизоны должны были содействовать тому, чтобы его поток никогда не иссякал. Надо сказать, что губернаторы и сами были кровно заинтересованы в ревностном исполнении этой части своих обязанностей: успех приводил к повышению, что, в свою очередь, давало шанс выбраться из африканского захолустья. С открытием Бразилии и началом «сахарного бума» многие губернаторы обзавелись плантациями на американском побережье и стали еще более заинтересованы в исполнении «государевой воли». «Самую большую торговлю португальцев составляют рабы, которых они транспортируют в Америку, чтобы заставлять их работать на сахарных заводах, в рудниках, так как эта работа столь тяжелая, что она быстро подтачивает европейцев и только эти негры Анголы могут ее выдержать в течение некоторого времени. Именно кровью этих несчастных португальцы приобрели великие блага, которыми они владеют в Новом Свете. Уверяют, что, когда хозяевами были испанцы, они ежегодно транспортировали из Анголы в Америку 15 тыс. рабов, и думают, что португальцы сегодня обезлюдивают эту страну не меньше», – писал в XVII веке голландский путешественник Даппер.
Ткани, скобяные изделия и прочие безделушки, за которые в Африке XVII века можно было приобрести одного темнокожего невольника, стоили около 4 фунтов. В то же время в Бразилии он продавался за 20. Неудивительно, что рабы стали основным «экспортным товаром» тропической Африки. В последней четверти того же века из португальских колоний ежегодно вывозилось около 24 тыс. невольников. Учитывая, что на одного вывезенного приходилось не меньше трех погибших при транспортировке из глубин континента к побережью, получается, что «благодаря» только португальцам Африка ежегодно теряла более 80 тыс. человек.
На те же грабли
Удивительно, но факт: губернаторы и военные, «приняв» в свои руки работорговлю, не воспользовались наработанным опытом и снова попытались развернуть охоту на рабов, привлекая наемников и гарнизоны фортов. За войсками следовали скупщики. Но простой, как перпендикуляр, способ часто давал сбои. На дворе все же был еще не конец XIX и не начало ХХ века, когда оснащенные магазинными винтовками, митральезами и пулеметами европейские солдаты могли относительно легко разогнать любую африканскую «армию» (вспомните Киплинга: «У нас есть пулемет, а у них его нет»). Оружие XVII века не обеспечивало европейцам такого подавляющего превосходства, и в случае поражения военных отрядов скупщики в лучшем случае терпели убытки, а в худшем – расставались с жизнью. После битвы при Нголеме в 1590 году, когда объединенная армия ангольских племенных вождей устроила португальцам кровавую баню, работорговцы горько сожалели о понесенных убытках, равных стоимости 24 кораблей с грузом.
Нголем охладил немало горячих голов и количество военных экспедиций за «черным деревом» пошло на убыль. Конечно, португальцы продолжали объяснять несговорчивым вождям особенности европейской политики при помощи пушек и мушкетов, и пленные (если они были) становились вынужденными эмигрантами в Новый свет. Но основными способами добычи невольников из Африки стали хорошо изученные «вольными охотниками» приемы.
В глубинные районы страны начали засылать небольшие отряды или даже просто одиночных эмиссаров – как правило, африканцев или мулатов, которые сколачивали банду охотников из местного населения. Такие отряды нападали на мирные селения, похищали путников и, собрав достаточное количество пленников, гнали их к побережью с максимально возможной скоростью. Смертность в таких «полонах» достигала 50%, а один особо незадачливый эмиссар потерял как-то 600 из 900 пленников. Такие набеги разоряли целые области. Африканские правители пытались взывать к португальскому королю, но их жалобы оставались без ответа.
Документы свидетельствуют
«Сеньор, Ваше Величество должно знать, что нашему королевству наносится такой урон, что мы должны принять необходимые меры. Это вызвано тем, что ваши факторы и чиновники предоставили людям и торговцам, прибывшим в это королевство, полную свободу открывать торговые лавки и продавать многие вещи, запрещенные нами, которые распространились по нашим королевствам и владениям в таком изобилии, что многие вассалы, обязанные нам повиноваться, восстают, так как имеют этих вещей больше, чем мы… Нам наносится большой ущерб, ибо упомянутые торговцы ежедневно уводят уроженцев страны, сыновей земли и сыновей наших дворян, вассалов и наших родственников, как воров и негодных людей, сознательно крадут их, чтобы получить таким путем вещи и товары этого королевства, которые они желают иметь, а похитив их, ведут продавать, и поэтому, сеньор, наша земля опустошается и обезлюдевает», – писал король Конго Альфонсу I королю Португалии Жуану III в 1526 году, подразумевая под «вещами» огнестрельное оружие.
Нелегкий труд помбейруши
Помбейрушами португальцы называли торговцев, занимающихся скупкой рабов на рынках в отдаленных селениях. Основным из них был рынок в Мпумбу. От этого названия и возникло словечко «помбейруш», а все отдаленные рынки начали называть «помбо». Скупщики проводили в пути недели и месяцы, скупая рабов, пока не собирался «полон» в 400–600 человек. После этого они направлялись к побережью – в Сан-Сальвадор или порт Пинда, где передавали караваны невольников своим компаньонам.
Ремесло помбейруши нельзя было назвать спокойным – мало того, что невольники при каждом удобном случае норовили разбежаться, так и их соплеменники, несмотря на «законность» сделки, иногда пытались отбить пленных обратно. Неудивительно, что в 1720 году королевским декретом был запрещен обмен рабов на порох и оружие.
Треугольная торговля по-португальски
Португальцы не только первенствовали в деле работорговли, но и первыми использовали «треугольный» способ. Он заключался в том, что из Европы в Африку купцы везли табак, бусы, ткани, скобяные изделия и прочие безделушки, которые обменивались на рабов. Тех же, в свою очередь, везли в Бразилию, где за них получали золото, серебро, шкуры и сахар, которые потом продавались в Европе.
Но деятельность помбейруши приобрела такой размах, что африканские вожди начали использовать в торговле с европейцами невольников вместо денег. «Короли и сеньоры всей Эфиопии посылают на эти ярмарки для продажи своих рабов… причем они служат вместо денег для покупки одежды и всего необходимого. Наиболее распространенные основания и причины того, что сеньоры обращают черных в неволю и продают другим, следующие: первое, если какой-либо вассал изменяет сеньору, или собирается восстать, или совершает адюльтер с женами сеньора, то его убивают, а все его потомки становятся рабами. Второе, как король, так и соба имеют определенное число рабов, распределенных по различным деревням, оставленным им их предшественниками, и это число увеличивается посредством войн и покупок. Их детей используют как деньги и посылают на продажу на ярмарки», – писали жившие в Анголе монахи еще в конце XVI века. Впрочем, что тут говорить о нравах туземных царьков, если даже португальские губернаторы предпочитали брать подати с окрестных племен «живыми деньгами». Живыми – в прямом смысле этого слова.
Работорговля по-африкански
Как известно, спрос рождает предложение. Стоило местной аристократии понять, что белые больше всего интересуются «живым товаром», как тут же в западной части Центральной Африки – от Берега Слоновой Кости до Анголы – стал раскручиваться гигантский маховик бесконечных войн и межплеменных усобиц, целью которых было добыть как можно больше пленных. Африканцы с таким пылом взялись за дело истребления, захвата и продажи в рабство себе подобных, что очень скоро именно этот источник «черного дерева» стал основным. По подсчетам ряда историков, три четверти невольников, вывезенных из страны за 400 лет существования работорговли, были захвачены в результате межплеменных войн и с великой охотой проданы белым колонизаторам. Так что фраза «стыд за работорговлю и рабство следует разделить поровну между черным вором и белым покупателем», сказанная одним из английских исследователей, не лишена основания. При этом не следует забывать, что на одного пойманного и проданного невольника приходилось от 2 до 10 африканцев, убитых во время междоусобных войн. И это только прямой ущерб, который принесли жадные до наживы вожди жителям тропической Африки. Что уж тут говорить о косвенном – о нерожденных детях, непостроенных домах, невспаханных полях, пришедших в запустение городах и так и не успевших оформиться государствах!
Работорговля и мода
Работорговля наложила отпечаток даже на африканскую моду. Дико выглядящие со стороны оттянутые мочки ушей, оттопыренные губы и прочие уродовавшие африканок «украшения» появились именно в эпоху работорговли, чтобы сделать своих обладательниц непривлекательными для многочисленных охотников за рабами.
Время компаний
В 1592 году – через 100 с небольшим лет после введения королевской монополии на торговлю «черным деревом» – для короля был подготовлен доклад, согласно которому с 1575 по 1591 год из Анголы в Бразилию было вывезено 52 053 раба. Доход, который они принесли королевской казне, составил 156 159 мильрейсов. 1 мильрейс равнялся 1000 реалов, или 1,6 г чистого золота. Доход для казны был, несомненно, неплохой. Но бразильские сахарные плантации требовали еще больше рабочих рук. В течение следующего столетия португальская корона еще цеплялась за свою монополию, но эта хватка становилась все слабее. В 1669 году монополия была отменена, а уже через год была основана «Компания-де Кашеу и Кабу Верди», попытавшаяся подмять под себя прибыльный бизнес. Однако конкуренты не дремали, и в 1724 году пальма первенства перешла к «Компании Африки и Бразилии», а еще через четверть века ее окончательно вытеснила «Компания Гран-Пара и Мараньяна». Успех последней был практически предрешен, так как одним из ее основных вкладчиков был тогдашний португальский премьер-министр.
В отличие от губернаторов, представители компаний не стали снова наступать на те же грабли и пытаться сделать все сами. Вместо этого они взяли на вооружение отработанные схемы науськивания африканских вождей на соседей и скупки захваченных рабов. Дело пошло настолько быстро, что зачастую работорговцам не хватало кораблей, чтобы перевезти «живой товар» в Бразилию. Добыча «черного дерева» существенно опережала возможности его перевозки, а из глубин континента шли все новые караваны.
Крещение по-португальски
Перед погрузкой на борт невольничьего корабля африканских невольников обычно наскоро крестили в ближайшей церкви и давали им христианские имена. Португальцы ревностно исполняли указ Жуана III, в котором он повелевал «крестить негров, отправляемых из Гвинеи, на каравеллах, на которых они едут, или в лавках и домах, куда их помещают, ибо некоторые заболевают и умирают в пути, не будучи крещеными». Следом за крещением сразу шло клеймление каленым железом и погрузка на корабли.
Плавучая могила
«Португальцы были более умелыми и гуманными транспортерами живого груза, чем другие нации», – отмечали в XVIII веке голландские «коллеги по ремеслу». Умелость португальских капитанов сомнений не вызывает, а вот гуманизм… Дадим слово очевидцам. В 1684 году лично король Португалии отмечал: «Меня информировали, что при перевозке пленных негров в государство Бразилию погрузчики и капитаны судов имеют обыкновение держать их столь прижатыми и прикованными один к другому, что у них нет необходимой для жизни свободы движений… и от этой тесноты, а также от дурного обращения многие из них умирают, а те, которые остаются живы, прибывают в самом жалком состоянии». «На судах, приходивших в Рио-де-Жанейро с невольниками, сделаны были в трюме, к борту клетками нары, из которых в каждую влезал негр через узкое четвероугольное отверстие, и там лежал он, запертый вьюшкой с запором. В сем тесном положении страдальцы сии не только не имели возможности быть между собой в сообщении… но и едва ли могли поворачиваться. Таким образом нагружали их иногда до 900 человек. На одном судне я видел 747, на другом 850 и еще на малом бриге 450. Воздух у них был до такой степени сперт, что… при всей моей крепости я не мог сойти в трюм», – писал русский мореплаватель. Загрузив «черное дерево» в эти «пеналы», португальские капитаны, опасаясь бунта, не выпускали из них невольников на протяжении всего плавания, которое могло продолжаться от двух недель до двух месяцев. И только в бразильских портах трупы не выдержавших плавание невольников сбрасывали за борт, а живые африканцы по своему состоянию не сильно отличались от мертвых. Снова обратимся к документам: «8 июля в этот порт прибыло судно… с грузом негров из Анголы и выгрузило 500 негров.… Но из них были живы лишь 368, большинство – мальчики. Все они прибыли с лихорадкой и столь отощавшие, что больше похожи на скелеты, чем на живые существа». Неудивительно, что «умелые» и «гуманные» португальцы называли корабли работорговцев «тумбейрос» – «могила»…
Закат португальской монополии
Иностранные негоцианты никак не желали упускать такой лакомый кусочек, как поставки рабов в Бразилию. Уже в XVII веке конкуренцию португальским торговцам «черным деревом» начали составлять голландцы, французы и англичане. К концу XVIII века Англия вышла на первое место среди поставщиков африканских невольников, второе заняла Голландия, а третье – Франция и Португалия. Наступала новая эпоха – эпоха английской работорговли.
