На чистую воду всех вывел кризис. Разом обрушились дутые репутации и ложные авторитеты. Теперь у любого гуру от экономики можно спросить: «А что, дружище, предвидел ли ты кризис? Или вслед за всеми повторял прописные истины об эффективности либеральной модели и кредитных рейтингах Moody’s?»
Как оказалось, тех, кто смог предвидеть кризис (и значит что-то на самом деле смыслит в экономике) совсем немного. Считанные единицы по всему миру. И Михаил Хазин – один из них. А посему говорить с ним интересно и поучительно.
Хазин Михаил Леонидович
Родился в 1962 году. В 1979-м поступил в Ярославский государственный университет. В 1980 году перевелся в МГУ, в 1984-м окончил механико-математический факультет (кафедра теории вероятностей). В 1984–91 годах работал в системе АН СССР (РАН). В 1992-м возглавил аналитический отдел «ЭЛБИМ-банка».
С 1993 по июнь 1998 года – на государственной службе (Рабочий центр экономических реформ при Правительстве России, затем Министерство экономики, Экономическое управление Администрации Президента Российской Федерации). Действительный государственный советник РФ III класса в отставке.
С 1998 года – профессиональный консультант. С осени 2002 года – президент компании экспертного консультирования «Неокон».
– Михаил Леонидович, сейчас о Вас все пишут так: «…это тот самый Хазин, который предсказал кризис». Говорят еще, что в свое время Вы предупреждали и о российском дефолте 98 года? Это так?..
Михаил Хазин: Первые наши (на тот момент – группы сотрудников Экономического управления Президента РФ) размышления на тему неизбежности этого кризиса были летом и осенью 97 года, когда мы готовили доклад президенту Ельцину о состоянии российской экономики. И в октябре 97-го написали, что при продолжении той политики, которую ведет правительство в конце лета–начале осени 98-го неизбежен дефолт… И тогда же мы обратили внимание, что аналогичные эффекты, пусть в других масштабах, в других сроках, но аналогичные, имеют место в Соединенных Штатах Америки.
Первая наша публичная работа, в которой мы доказывали неизбежность кризиса, была опубликована в июле 2000 года. А собственно теория кризиса, уже с точными цифрами, была сделана к 2001 году. С тех пор никаких принципиальных изменений в эту теорию мы не вносили, потому что они не требовались. Чуть-чуть можно было менять цифры. Если в 2001 году мы считали, что в результате этого кризиса американская экономика сократится на четверть, то сегодня мы уже смело можем говорить о трети, а то и больше.
– А не могли бы Вы назвать точный срок, когда инфекция попала в мировую экономику и болезнь начала развиваться?
М.Х.: Начиная с 1981 года, с момента, когда президентом США стал Рональд Рейган. Он проводил политику, которая получила название «рейганомика», одной из принципиальных особенностей которой было стимулирование избыточного спроса за счет эмиссии денег.
Проще говоря, США печатали деньги и выдавали их в кредит домохозяйствам, чтобы они потребляли и развивали тем самым производство. В результате накопился колоссальный долг. Нельзя долго потреблять больше, чем ты зарабатываешь. Если ты так делаешь, то рано или поздно ты на какое-то время перестаешь потреблять, потому что вынужден отдавать старые долги.
При этом эти старые долги распределены по экономике. Если, скажем, их списать с домохозяйств, то обанкротятся банки, у которых эти долги в качестве активов, или компании, ну и т.д. То есть на самом деле структура экономики замкнутая. Деньги гуляют по замкнутым контурам. И как только вы в каком-то месте этот контур разрываете – все потоки идти прекращают. Это очень похоже на то, что происходит сейчас в России.
В результате сегодня мы имеем гибель той части экономики, которая была создана в расчете на избыточный спрос и, соответственно, сокращение этого спроса и приведение его в естественное состояние. Поскольку за 30 лет – с 81 года – много чего было создано под этот спрос, то в результате этот переход будет крайне болезненным. Очень болезненным.
Еще раз повторяю – американская экономика сократится как минимум на треть. Но сегодня весь мир зависит от Штатов. Причин три: США – это мировой технологический центр, США – это мировой центр потребления (они потребляют существенно больше, чем производят), и, наконец, третье: национальная валюта США является мировой валютой. Так вот, поскольку мировая экономика замкнута сегодня на США, то в результате, конечно же, все страны мира находятся в сложном положении.
– На Обаму возлагают слишком много надежд. Оправдает ли? Команду, судя по всему, он собирает старую, клинтоновскую. Можно ли ждать от нее действительно новых идей и настоящего прорыва?
М.Х.: Нет, конечно. Обама оказался операцией прикрытия для старой клинтоновской шайки коррупционеров. То, что они коррупционеры, я говорю с полной ответственностью: я работал на госслужбе в России в 90-е годы, как вы знаете, по линии МВФ и всего остального мы очень тесно общались с американской администрацией, и я поэтому очень хорошо себе представляю степень адекватности и коррумпированности этих господ. Один Саммерс чего стоит! В этом смысле я не жду никаких ни прорывных решений, ни чудес.
Есть такая злобная циничная шутка: «Трейдер Х, разорившись, выбросился с 30-го этажа небоскреба на Уолл-Стрит. Но упав, он подскочил до 12-го этажа, чем несколько сократил свои первоначальные потери».
Здесь надо четко совершенно понимать: вопрос не в том, насколько упадет, вопрос идет о том, упадет через два года или через пять. Можно период распада чуть-чуть растянуть, чуть-чуть сократить, но он все равно будет. И можно под это дело развязать много войн и пролить много крови, а можно попытаться этого избежать. Я склонен считать, что, несмотря на то, что Обама шел под лозунгом, сильно более миролюбивым, чем Буш, он тоже прольет много крови. В этом смысле Буш является куда более ответственным и патриотичным человеком, чем Обама. Ведь он, Буш, пришел на уже разрушенную экономику, он 8 лет ее тянул, он выпрыгивал из штанов для того, чтобы спасти Америку. Но у него не было теории кризиса, поэтому он не понимал, что избежать его нельзя.
– Наш Президент Александр Лукашенко, комментируя кризис, сказал, что одна из его причин – международная коррупция. Потом эту же мысль повторил Пан Ги Мун. Каково Ваше мнение?
М.Х.: Давайте смотреть. Вы печатаете деньги. Сотнями миллиардов в год. И при этом сидите на их распределении. Трудно ожидать, что вы при этом не будете «выстраивать» всех вокруг, используя эти деньги. Именно этим и занималась администрация Рейгана, потом Клинтона. Да и Буша тоже.
Надо отметить, что министры финансов США в подавляющем большинстве случаев были руководителями одного из крупнейших инвест-банков Уолл-Стрит «Голдман Сакс». Кстати, нынешний, Полсон, тоже. Глава экономических советников Белого дома при Буше тоже из «Голдман Сакс». Более того, когда речь шла о распределении денег по плану Полсона – я напомню, 700 млрд. долларов – мне позвонил один мой товарищ и сказал:
– Михаил Леонидович, тут только что объявили, кто будет распределять деньги по Плану Полсона. Знаете, кто он?
Я ответил:
– Я не знаю, как его зовут, но я знаю, где он работает. В «Голдман Сакс».
– Правильно, ему 35 лет, и он начальник службы информационной безопасности «Голдман Сакс».
– А, – говорю я, – он не только работает в «Голдман Сакс», он еще и специалист по укрытию концов.
В этом смысле, безусловно, эти «левые» деньги («левые» – в смысле не берущиеся из экономического оборота, имеющие не экономическое происхождение) дико развратили и всю мировую политическую элиту, и всю элиту международных организаций, особенно тех, которые работают с мировыми финансами. МВФ, Мировой банк и т.д. И, конечно же, это настолько сильно бьет по всему миру, что в этом смысле Лукашенко, конечно, был прав.
Другое дело, нужно понимать, что избавиться от этой коррупции практически невозможно. Потому что под нее выстроены все системы управления. То есть если ее убрать, то все эти организации можно закрывать, потому что они станут неэффективны. Они не работают без этого. И в этом смысле, конечно, нужно сказать несколько слов по поводу Лукашенко. К нему есть претензии, у него есть безусловные успехи. Но если смотреть на всю ситуацию холодным взглядом, то можно сказать, что последние 30 лет – это были годы (может, даже чуть раньше на Западе, в СССР – немного по-другому), когда управление миром (экономикой в первую очередь, но и миром в целом) переходило от государств к транснациональным корпорациям – промышленным, а потом банкам. Сегодня, как мы видим, в условиях острого кризиса государство начинает брать на себя долги этих самых корпораций и тем самым автоматически начинает брать на себя, перехватывать рычаги управления… Но сама система управления государством за эти годы радикально изменилась. Сравните того же Никсона в США с Клинтоном или Бушем. Небо и земля. Причем дело даже не в том, что Никсон был человеком совершенно другого уровня образования, еще чего-то, дело еще в том, что он был государственный деятель. А Клинтон и Буш – это наемные менеджеры при компании транснациональных корпораций. Единственный человек, который был у Буша не с Уолл-Стрита, О’Нил, был уволен с замечательной формулировкой «за то, что в своих действиях недостаточно учитывал мнение финансовой элиты…» Куда уж откровеннее…
Сегодня менеджеров, которые умели бы управлять государством, в мире практически не осталось. А надо предъявлять сегодня миру новую модель управления именно государством. И очень мало осталось стран – есть Куба, есть Северная Корея, есть какие-то режимы в Африке, диктаторские, но у них у всех очень специфическая модель, они все очень бедные. А страна, которая обеспечивала в индустриальную эпоху реально высокий уровень развития, и при этом управление в которой осуществляется именно государственным механизмом, – это только Беларусь. Одна-единственная страна. Ну еще, может быть, Казахстан. Они по размерам экономики практически одинаковые, но в Казахстане все-таки более коммерчески управляемая экономика.
Так вот, сегодня, я считаю, у Беларуси есть очень серьезный шанс выступить инициатором неких изменений модели управления и на уровне стран, и на уровне регионов. То, что было с точки зрения Запада минусом – у Лукашенко неожиданно объективно становится плюсом.
Уже и ЕС пытается напрямую управлять, и США пытается напрямую управлять, но как это делать? Госплана нету, системы оценок нету, все экспертные институты контролируются коммерческими структурами. И поэтому все время гнут свою линию – даже системы государственной оценки ситуации в экономике нету. И что с этим делать – совершенно непонятно. Поэтому я считаю, что у Беларуси есть серьезный шанс очень сильно выиграть. Именно в рамках мирового масштаба.
Для этого Лукашенко нужно понять, что нужно выходить из изоляции. Он все эти годы был в состоянии глухой обороны. Хотя было смешно: читаю западную аналитическую статью, там написано «да, конечно, мы, поборники демократии, выступаем за то, чтобы в Беларуси прошли демократические выборы». Но давайте вспомним, что у Лукашенко в последние годы темпы роста экономики были 8–10%. За кого народ проголосует? Ну да, можно спорить, что из-за того, что не было демократии в их понимании, вместо 75% он получил 82%. Условно. Но он все равно выиграл. Даже там, в рамках элитных разборок, все понимали. Лукашенко ругали за то, что это человек, который не хочет вписываться в западную вертикаль власти, а вовсе не за то, что он реально делает.
Но сегодня может оказаться, что Беларусь станет тем местом, на котором можно пытаться отрабатывать те инструменты, которые всем придется вводить, потому что в Беларуси уже есть отлаженный инструментарий. Грубо говоря, если вот так попробовать: ребята, вы отдаете себе отчет – для того чтобы это ввести во Франции или Великобритании, нужно менять всю систему управления, это стоит бешеных денег, а мы еще даже не знаем, если ввести этот инструмент, он будет работать или нет. Вот есть Беларусь, давайте попробуем. Спросим? Вот у вас такой инструмент есть? Нету. А может, попытаться? Проверить, как он будет работать. И так далее. Беларусь – место, которое могло бы стать центром испытания новых методов преодоления кризиса… Потому что к той экономике, которая была последние 30 лет, больше не вернуться.
– А правильно ли поступили белорусские власти, разом девальвировав белорусский рубль на 20%?
М.Х.: Я у себя в текстах, в том числе в прогнозах, неоднократно писал, что спецификой этого кризиса будет так называемый парад девальваций. Страны будут ослаблять свою валюту, чтобы защищать отечественного производителя. И тем самым поддерживать внутренний уровень жизни. Для России это работает меньше, потому что Россия живет на импорте. А у Беларуси есть внутренние производители… И в этом смысле она от этого безусловно выигрывает. Надо четко совершенно понимать, что это идет в русле мировой практики, т.е. этим занимается и Европа, и США, причем в Беларуси происходит это сильно более грамотно, потому что быстрая девальвация позволяет избежать ряда негативных последствий. Так что Лукашенко – молодец.
– Вы еще несколько лет назад предрекли доллару печальную судьбу. Что будет с американской валютой?
М.Х.: Давайте разбираться. Я предсказывал крах доллара как мировой валюты. Книжка называется «Закат империи доллара или конец Pax Americana». Речь идет не о том, что доллара не будет, доллар – национальная валюта США. И пока существует США, будет доллар. Даже если они проведут денежную реформу и устроят «амеро» – все равно это будет доллар. Но сейчас доллар играет роль единой меры стоимости, мировой резервной валюты, мировой торговой валюты. Вот от этих своих функций он будет уходить. Разумеется, постепенно – доллар делали мировой валютой много десятилетий. То есть мир шел к этому от 1913 года, по мере создания ФРС, через Первую мировую войну, через Вторую мировую войну и, наконец, через Бреттон-Вудские соглашения 44-го года. Доллар захватил мир только в 50–60-х. Сейчас, я думаю, не несколько десятилетий, конечно, а несколько меньше, но речь идет о годах. Доллар будет постепенно терять свои позиции. Собственно, этот процесс происходит, он уже невооруженным глазом виден. Поэтому какой у него курс – какая разница. Вас же не интересует курс киргизского маната или монгольского тугрика или даже австралийского доллара…
– Скажите, Богом дарованная России нефть – это все-таки хорошо или плохо? Спасение или проклятие, как Гайдар писал?
М.Х.: Ну, Гайдар… а вот дворник дядя Вася, который у нас двор подметает, говорит, что нефть – это хорошо, когда не воруют. Гайдар создал воровскую экономику. Причем создавал ее целенаправленно, начав с того, что обесценил сбережения граждан. А потом отдал за бесценок при приватизации компании жуликам. Причем он не просто отдал жуликам, он создал класс людей, которые считают, что могут заниматься не предпринимательством, а воровством. Нужно дать денег чиновнику и получить от него кусок, который стоит намного больше, чем дал денег.
Так вот, если в стране воровская экономика, то нефть – это проклятие. А если строить экономику нормальную – то все нормально. Я думаю, если бы нефть была в Беларуси, то эффективность была бы намного выше. А может быть, там был бы такой же Гайдар. Я не исключаю, что появление Лукашенко – это следствие того, что нефти нет.
– Экономика какой страны на сегодняшний день Вам кажется наиболее здоровой?
М.Х.: Это вопрос очень сложный. Почему? Ну вот, например, вам может казаться здоровой немецкая экономика. Но она во многом живет за счет экспорта США. Как экспорт США кончается, экономика «вылетает». Самая здоровая экономика – это какая-нибудь африканская республика. Иными словами, те экономики, которые не вовлечены в мировое разделение труда. Потому, что на них этот кризис практически не скажется. А все остальные – очень сложно сказать, потому что мы не знаем структуру мировой экономики через 10 лет. Если бы мы это понимали, могли бы сказать: у этой экономики структура наиболее оптимальная по отношению к тому, что будет через 10 лет. Но и тут есть проблема: не исключено, что структура мировой экономики сначала пойдет в одном направлении и отомрут или пострадают одни страны, а потом она пойдет в другом направлении – пострадают другие. А в итоге она придет в состояние, которое напоминает начальное. Грубо говоря, могут быть страны, у которых все замечательно, но им нужны резервы, чтобы пережить кризис. Если резервов нет, ничего не получается. То есть теоретически надо бы конечно этим заняться, но это достаточно трудное исследование в смысле объема. А для этого нужен заказчик. Я мог бы этим заняться – теоретически. Но практически – для этого нужны гранты, институты и т.д. Или их надо создавать, но для этого нужно финансирование, а современные институты под современное финансирование такие вопросы не задают. Они предпочитают платить Гайдару, чтобы он в 25-й раз объяснил, почему его политика была единственно правильной.
– Все очень любят говорить о Китае. Последние лет десять, по крайней мере. Одни прочат ему чуть ли не мировое господство. Другие вспоминают об СССР. И говорят, что где-нибудь в начале 80-х сложно было предположить, что и 10 лет не пройдет, а Советский Союз развалится… Не произойдет ли тоже самое с Китаем, где новая экономическая система войдет в противоречие с жесткой политической конструкцией.
М.Х.: В 80-м году все уже было плохо. Пиком СССР экономическим был период 57–60 годов. Потом постепенно, а потом все сильнее и сильнее начались проблемы. Тем не менее, кризис у нас развивался медленнее, чем в США, поэтому в 70-е годы мы могли выиграть. И проиграли. Из-за слабости Политбюро ЦК КПСС. Что касается Китая, то у Китая есть две фундаментальные слабости. Слабость первая: СССР в 30-е годы развивался в рамках догоняющего развития. То есть создания своего центра технологического роста. Китай не создает свой центр технологического роста. Он встраивается в западную систему разделения труда и пытается в ней получить преференции за счет колоссального объема дешевой рабочей силы. Это слабость.
Слабость вторая: СССР обращался ко всему миру, к каждому человеку, говорил ему: «Мы тебе поможем избавиться от эксплуататоров, ликвидируем угнетение человека человеком, и построим социалистическое общество».
США обращаются к каждому человеку в мире: «Мы строим для тебя, мы обещаем тебе свободу и демократию». И неважно, что они под этим понимают, важно, как люди понимают. Они считают, что американская свобода и американская демократия – это хорошо, – тогда они попали на крючок. Считают, что плохо, – значит, они должны сопротивляться.
А китайская идеологема обращается только к китайцам. По этой причине у них фундаментальная слабость и по отношению к России, и по отношению к Европе, и по отношению к США, и по отношению к Латинской Америке. Ребята, хотите, чтобы мы с вами работали – становитесь китайцами. Это тоже слабость. Иными словами – социалистический проект глобален, западный проект глобален, а китайский – национален. Это принципиальная слабость.
Поэтому я считаю, что экономические проблемы у них, безусловно, есть, и очень серьезные. Они их решат. Китай сегодня – самая крупная экономика в мире. Я склонен считать, что они выиграют, но при этом гегемоном они не будут. Они будут одним из нескольких центров силы. А вот как, соответственно, эти центры силы перераспределятся по итогам кризиса – это очень интересный вопрос. Теоретически, если бы удалось восстановить Союз России, Беларуси и Украины, то автоматически к нему подключится Средняя Азия, а в нынешней ситуации, скорее всего, мы получим еще в рамках экономического плана Иран и некоторые страны Ближнего Востока, то у нас есть серьезный шанс. Но ни Украина, ни Россия не могут быть ни идеологами, ни методологами такого объединения. А Лукашенко может. И Беларусь.
– Вы в Союз России и Беларуси верите?
М.Х.: Нужно четко понимать, что основной проблемой союза России и Беларуси было то, что Россией управляет прозападная команда, у которой была основная цель своровать как можно больше и сбежать на Запад, а в Беларуси был национальный лидер – Лукашенко. Причем население российское это понимает. За год до последних президентских выборов был такой опрос: за кого бы вы проголосовали сегодня в случае выборов президента в союзном государстве. Путин получил много голосов – 20 с лишним процентов. Первое место занял Лукашенко – 60 с лишним процентов. Как вы понимаете, после этого рассчитывать на любовь Путина к Лукашенко стало достаточно сложно. Кроме того, надо понимать, что с точки зрения Лукашенко категорически нельзя принимать российский рубль. Чтобы эти либеральные деятели из российского Центробанка своей идиотской политикой разрушили все то хорошее, что Лукашенко создал? Это бред. У Лукашенко есть свои проблемы, но, скажем прямо, его политика куда ближе к той гипотетической единой политике, которая могла бы быть.
– Сегодня тысячи чиновников по всему миру придумывают антикризисные программы. А вообще, на Ваш взгляд, чиновники от экономики способны родить что-нибудь «разумное, доброе, вечное»?
М.Х.: Для того чтобы придумать что-то путное по поводу кризиса, надо хотя бы понимать, из-за чего он произошел. Классический образчик – вот наша модель кризиса, написанная в 2001 году, она опубликована, вот книжка 2003 года, вот статья позапрошлого года, вот факт. Читайте, критикуйте, я за, но на базе этой работы я могу дать антикризисную программу. Теперь давайте смотреть. 15 ноября 2008 года – собрание G-20 в Вашингтоне. Крупнейшие страны, крупнейшие экономики мира собрались. Это был консилиум у постели больной мировой экономики. Первое, что должен сделать консилиум – поставить диагноз. Что говорят специалисты? А они говорят: «Мы дали больному полтора кило таблеток. Лучше не стало, но мы планируем дать еще три с половиной кило и рассчитываем, что станет лучше». Почему так? Где диагноз? Диагноза нету. Нет диагноза – нет и лечения. Еще одна старая поговорка: для капитана, у которого нет цели, никакой ветер не будет попутным.
В чем проблема? Я уж не говорю, какую цель вы хотите? Какую вы хотите экономику через 10 лет? Собственно говоря, то, что теоретически можно сейчас сделать – это собрать группу, которая должна констатировать диагноз, сделать вывод, что вернуться к тому, что было раньше, уже нельзя, и начать думать о том, что можно построить через 10 лет. Мы вернемся к XIX веку? Или к началу ХХ? К 30-м годам ХХ века? К чему? Непонятно.
– Понятно, что все исторические параллели хромают. Но ведь это не первый кризис в человеческой истории. Быть может, поискать рецепт от болезни в опыте прошлого?
М.Х.: Очень похоже начинался кризис 29–30 годов. Очень похоже. Но этот кризис будет сильнее. Кроме того, тот кризис был кризисом долларовой зоны, а теперь долларовая зона – весь мир. Это мировой кризис.
Похоже. Но тот кризис все-таки был циклический. Сегодняшний кризис только очень относительно похож, а по большому счету, он не циклический.
Еще один аналог – 70-е годы. В США. 10 лет. И тогда они вышли рейганомикой. Сегодня уже никаких аналогов быть не может. Потенциал рейганомики исчерпан. В этом смысле я не вижу таких уж простых аналогов. Можно, конечно, строить более глубокие теории, но это уже нужны экономические знания и понимание действующих мотивов.
Собственно говоря, этот кризис, как и в 70-е годы, – падение эффективности капитала. Предсказанное еще Марксом. При капитализме всегда капитал растет быстрее, чем спрос, и в результате вкладывать деньги становится невыгодно. Куда бы вы ни вложились – все, у вас нету денег. В этом вся проблема. И эту проблему решить нельзя – тут надо менять саму модель капитализма. А вот как это делать – совершенно непонятно. Есть, конечно, выход – строить социализм. Настоящий. Дело в том, что экономическая модель СССР была все-таки капиталистической: государство–корпорация. Социализм там был в распределении. Грубо говоря, все граждане СССР были реальными акционерами этой корпорации – то есть каждый получал свои деньги. Разными способами. А надо менять. Именно поэтому СССР испытал такой же кризис, как и Запад. Абсолютно параллельно развивались. Тут надо строить реально не капиталистическое. Надо построить социалистическую модель экономики. Как это делать – пока непонятно. И это нужно обсуждать.
– Есть такое мнение, что профессиональный аналитик или эксперт – это человек, в совершенстве владеющий искусством с важным видом часами рассказывать о том, что дважды-два – четыре. А профессиональный экономист – это человек, способный сделать сложной даже самую простую вещь…
М.Х.: Я не аналитик. У меня было в жизни несколько моментов, которые существенно изменили такой подход.
Момент первый. Когда я оканчивал университет – а я математик по образованию – я должен был куда-то идти работать. Я шел работать в институт физической химии Академии наук СССР. Мои учителя, по-настоящему выдающиеся математики в мировом и даже в историческом масштабе, мне задавали вопрос:
– Миша, что ты там будешь делать?
– Как что, отвечать на вопросы физиков, химиков, биологов.
– Миша, ты идиот, ты не сможешь ответить на их вопросы, потому что они будут у тебя спрашивать совсем не то, что они имеют в виду, и при этом их вопросы еще будут неправильно сформулированы.
В результате будет то, что сейчас бы назвали «когнитивный диссонанс»: ты понимаешь их вопросы одним способом, говорят они совсем другое, а понимают совсем третье. В результате, когда ты даешь ответ на то, что ты понимаешь, все они будут не удовлетворены. В конце концов тебя начнут считать бессмысленным болтуном. Аналитиком, выражаясь современным языком. Я спросил:
– А что мне тогда делать?
– Вот смотри: это физики, химики, биологи, они, в отличие от тебя, знают свои науки. По этой причине твоя задача – внимательно выслушивать весь тот поток сознания, который они несут. Причем они сами знают, что это поток сознания и частично вообще бред. Но они его несут просто потому, что они ставят эксперименты, размышляют. Культуры мысли у них нет и быть не может, потому что их этому никогда не учили. Культура эксперимента у них есть, но поскольку они не знают, зачем они экспериментируют, в итоге у них получается непонятно что. Так вот, твоя задача грамотно сформулировать вопросы, для которых эти эксперименты могли бы служить ответами. Если ты сформулируешь вопрос грамотно, то они тебе на него сразу ответят сами.
Я сказал «понял» и пошел формулировать вопросы.
Второе обстоятельство в моей жизни состояло в том, что я окончил математическую школу. По традиции, принятой в московских математических школах, потом, уже будучи студентом и в первые годы работы, я там же преподавал. Достаточно долго – 7 лет. Работа со школьниками требует высокой четкости ума. Потому что уже даже студент четко знает, что профессора нужно слушать, а не то будут негативные последствия. А школьнику ты это не объяснишь. Ему надо не только объяснять четко и понятно, но еще так, чтобы ему было интересно, в противном случае он тебя просто не будет слушать. Вообще.
И наконец, пункт третий. Когда развалился СССР, я оказался без работы, без денег, без квартиры, но зато с молодой семьей на руках – нужно было искать работу. И так получилось, что я попал на госслужбу. Это была некая случайность. Представьте математика, который привык работать с прикладниками, т.е. задавать вопросы, который попал на госслужбу. Я начал задавать вопросы, грубо говоря, Гайдару и его единомышленникам: «А зачем вы делаете это? А почему вы делаете это?» Они мне стали давать какие-то ответы, от которых у меня глаза лезли на лоб. «Это глупо! От того, что вы урезаете денежную массу, вы не мешаете инфляции, а ее увеличиваете, потому что кроме монетарной инфляции есть еще инфляция издержек! Нельзя сокращать кредит, надо его наоборот расширять!» Ну и т.д. В результате у меня с ними вышел конфликт, из-за которого в конце концов я был вынужден уйти. Но поскольку я успел сделать какую-то карьеру, то кое-что я в экономике понял. Дальше вот это свое понимание, которое выражено даже не столько в ответах на вопросы, сколько в вопросах, я и использую для разговора об экономике. И надо совершено четко понимать, что я исхожу из того, что слышат мой ответ школьники. И я им должен объяснить, чтобы, во-первых, они поняли, а во-вторых, чтобы им было интересно. Чтобы они поняли, что экономика – это страшно интересно.
Еще одно обстоятельство: когда я был еще моложе, еще даже только был студентом, мне мои учителя – те же самые – говорили совершенно замечательную фразу. Они говорили: «Миша, запомни, если ты не в состоянии объяснить, чем ты занимаешься, людям, которые никогда в жизни математикой не занимались, то значит, ты сам в своей науке чего-то не понимаешь. Если ты не в состоянии без формул объяснить, что ты делаешь, значит, ты в своей профессии несостоятелен».
Вывод из всего этого следующий: если экономический аналитик начинает нести что-то совершенно непонятное, то это, скорее всего, означает, что он сам не очень понимает ту тему, в которой работает. Что отлично продемонстрировали все наши монетаристы, которые еще летом заявляли, что никакого кризиса быть не может.
Так что вся наша теория кризиса – это просто адаптация для школьников, как устроена сегодняшняя экономика. И я надеюсь, что мир все-таки сумеет отойти от сложных и во многом бессмысленных теорий и простым языком сформулирует, что и как нужно делать, чтобы выйти из кризиса и начать строить новый мир.
К СЛОВУ
Вот цитата Михаила Хазина из журнала «Эксперт» от 24 июля 2000 года: «Фондовый рынок находится во власти спекулянтов. Когда их нервы сдадут, ничто не удержит хозяйство США, а вместе с ним и все мировое хозяйство от кризиса, подобного кризису 1929 года».
Амеро – гипотетическая единая валюта США, Канады и Мексики. Североамериканский аналог Евро. Официально о подобных планах никто никогда не заявлял, но экономическим аналитикам эта теория весьма приглянулась и с тех пор периодически всплывает в прессе.
ГОРЕ-ОПТИМИСТЫ
«Никаких предпосылок для кризиса, никаких намеков на потрясения даже не предполагается. Перепады на зарубежных рынках – это повод обсуждать, даже делать на этом бизнес, но не повод для того, чтобы каждое лето заводить разговор о кризисе или дефолте в России», – Гарегин Тосунян, президент Ассоциации российских банков, 29 августа 2007 года.
«Финансовый кризис, как и ослабление доллара, к лету закончится. При этом кризис никак не скажется на России», – Александр Лившиц, бывший министр финансов России, 31 января 2008 года.
«Я полагаю, какие-то банкротства будут… Но я не думаю, что они затронут международные банковские активы, которые составляют значительную часть нашей банковской системы», – глава Федеральной резервной системы США Бен Бернанке, февраль 2008 года.
Без комментариев.
«Считаю, что полностью в силах России, как государственных органов, так и представителей бизнес-сообщества предотвратить возникновение и расширение кризисных явлений. Нет опасений получить кризисную ситуацию ни в ближайшие месяцы, ни в более долгосрочной перспективе, когда будут создаваться инструменты дальнейшего устойчивого развития экономики», – глава Экспертного управления президента РФ Аркадий Дворкович, 18 марта 2008 года.
«Я думаю, что опасности в деле «Freddie Mac» и «Fannie Mae» сильно преувеличены. Перед ними не стоит угроза падения… Думаю, что они в хорошей форме и будут двигаться дальше», – глава комитета по финансовым операциям Конгресса США Барни Франк, 14 июля 2008 года.
В сентябре «Freddie Mac» и «Fannie Mae» стали черными символами глобального финансового кризиса…
