Чем больше государство стремится укрепить и расширить свою власть, тем важнее становятся те его специальные службы, деятельность которых не предназначена для посторонних взглядов. Российская империя в XIX веке наглядно иллюстрировала этот тезис.
Канцелярские дела
Еще в начале XVIII века Петр I учредил собственную канцелярию, тогда называвшуюся Кабинетом. Постепенно она трансформировалась в министерства и как отдельный орган закрылась в 1802 году. На протяжении всего прерывистого существования императорской канцелярии ее чиновники находились на особом положении и обладали большой властью, но в то же время ничего экстраординарного в их обязанностях не было. По сути, канцелярия породила ряд вспомогательных органов, упрощавших государю выполнение его непосредственных обязанностей. Такое положение дел сохранялось до 1826-го.
В 1825 году декабристы вышли на Сенатскую площадь. Восстание подавили, но император Николай I остался недоволен работой полиции. Министр неоднократно получал доносы на заговорщиков, но для того, чтобы остановить их, не было сделано ничего. Учтя этот опыт, император расширил свою канцелярию, чтобы иметь возможность лично контролировать подобные ситуации. Так появилось Третье отделение.
Сферой деятельности нового отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии стали политические расследования, внутреннее наблюдение за иностранцами и «подозрительными лицами» и поддержание в обществе угодных императору настроений. Императору были угодны лояльность к власти и доминирующее положение Православной церкви. Помимо иностранцев, иноверцев и уже проявивших себя оппозиционеров, в ведении Третьего отделения оказались литераторы-либералы, с которыми боролись при помощи цензуры, и государственные преступники, находившиеся в заключении или ссылке.
Идейными предшественниками Третьего отделения были разнообразные Тайные и Особые канцелярии российских императоров и императриц. Однако указ Николая I об учреждении этой организации предусматривал наделение ее большей властью, чем решались дать его предшественники-монархи. Третье отделение имело в своем распоряжении вооруженные отряды жандармов. Ранее жандармский полк состоял при войсках, а жандармские команды – при внутренней страже. Теперь управление ими сосредоточилось в руках главы Третьего отделения императорской канцелярии.
Этот пост занял генерал-адъютант Александр Христофорович Бенкендорф. За его плечами было блестящее военное прошлое и активное участие в расследовании дела декабристов. Последнему обстоятельству он и был обязан благожелательным вниманием императора к своей персоне.
Существование Третьего отделения никогда не было тайной. Его официальный штат не только не прятал лиц – назначение под начало Бенкендорфа и его преемников считалось почетным. Однако своих осведомителей они скрывали самым тщательным образом.
Примечательно, что даже во второй половине века, когда партии социалистического толка грозили разорвать империю на части, Третье отделение считало главной угрозой не их, а… иноверцев и инородцев. В высших кругах было распространено мнение о том, что именно они ослабляют великое русское государство и грозят его погубить. Когда радикально настроенные политические партии все же признали внутренней угрозой №1, было уже поздно: страну неудержимо несло к революции.
Борьба за Балканы
Военная разведка в России развивалась с переменным успехом. Война 1812 года послужила прекрасным стимулом для образования разведывательных частей. Информацию добывали не только солдаты регулярных войск, но и члены партизанских отрядов. Участники войны позднее сходились на том, что именно благодаря действиям разведчиков были приняты многие решения, повлиявшие на исход войны.
После Венского конгресса 1815 года военная разведка перешла в руки первого отделения Управления генерал-квартирмейстера Главного штаба. В мирное время сбором данных занимались, в основном, члены российских дипмиссий, среди которых были и действующие офицеры. Их методы работы отличались от принятых у дипломатов, что усугубляло без того натянутые отношения между разведчиками Генерального штаба и Министерства иностранных дел. К тому же и дипломаты, и военные были озабочены не только выполнением задания, но и собственной карьерой. А из-за их интриг страдало содержание донесений. Не добавляло результативности и то, что первое отделение не могло само проводить операций. Фактически, оно занималось обработкой информации, полученной из министерства иностранных дел.
В 1863 году Александр II пошел на эксперимент и на 2 года учредил Главное управление Генерального штаба. В его ведении находилась военная разведка. Агенты получили большую самостоятельность и теперь значительно меньше зависели от Министерства иностранных дел.
Сбором информации занимались второе и третье отделения ГУГШ. Главным интересом третьего были технические новшества в армиях соседних держав. Это дело оказалось сродни промышленному шпионажу, только ставки были выше. Здесь оценивалась опасность военных новинок для России и давались соответствующие рекомендации. Однако не ко всем из них высшие чины прислушивались. Работа была крайне напряженной: официальный штат военно-ученого отделения состоял всего из 14 сотрудников.
Не легче приходилось и второму отделению – азиатскому. Внимание 8 штатных офицеров было целиком сосредоточено на восточных и южных областях Российской империи и соседних державах. Император имел территориальные претензии к Османской империи и Персии; было ясно, что начало войны – только вопрос времени. Крымская неудача требовала решительных и непременно победоносных действий. Обеспечить их обязаны были разведчики азиатского отделения.
Разведка в Причерноморье после Крымской войны 1853–1856 годов стала довольно проблематичной. Отсутствие российских военных баз вынуждало агентов измышлять все новые варианты прикрытия. Некоторые разведчики входили в состав исследовательских экспедиций Географического общества. Другие прикрывались личинами торговцев, странствующих монахов и даже дервишей. Местные христиане охотно помогали русским. И Генеральный штаб не только развернул обширную агентурную сеть на турецкой территории, но и смог составить довольно точную карту европейской части Турции.
В 1875–1876 годах на Балканском полуострове одно за другим вспыхивали национальные восстания. После их жесткого подавления Россия сочла возможным выступить в защиту православного населения и поддержать национальные интересы балканских народов. Штат российского посольства в Константинополе пополнился еще одним офицером-разведчиком. В Румынию был послан Бобриков. Ему предстояло договориться о проходе российских войск через румынскую территорию.
Помимо нескольких высокопоставленных лиц, проводивших переговоры, в Бухарест под вымышленным именем прибыл русский офицер по особым поручениям Парсенов. Заручившись помощью местных болгар, он наладил связь с другим берегом Дуная и создал там мощную агентурную сеть. Сведения, которые он добывал, могли бы быть чрезвычайно полезными. Однако генерал-майор Левицкий, получавший донесения разведчика, часто не умел или не желал воспользоваться ими.
В 1877 году Российская и Османская империи официально вступили в состояние войны. Разведка отошла под кураторство Артамонова. Вот тут и пригодился опыт Парсенова. Вместе с Артамоновым и Бобриковым он вошел в число главных фигур разведки в полевом штабе. Рекомендация, подписанная одним из них, была необходима любому, кто желал стать проводником или переводчиком. Болгары, которых Парсенов завербовал до войны, помогали найти надежных людей. Такие меры предосторожности сильно усложняли работу турецким лазутчикам, засланным в российскую армию.
Стараниями Артамонова российская армия обзавелась глазами и ушами в глубоком тылу османской армии. Главным осведомителем стал грек Константин Фаврикодоров. Он свободно говорил по-турецки и внешне легко мог сойти за турка – безусловное преимущество перед многими другими разведчиками. Фаврикодоров беспрепятственно перемещался между городами и крепостями Турции, отмечая их укрепления, численность и вооружение гарнизонов. Все эти сведения регулярно поступали в штаб. Одним рейдом в тыл дело Фаврикодорова не ограничилось. Он возвращался в Турцию несколько раз, добывая для российских военачальников необходимую информацию.
С началом войны российские консулы были высланы из Константинополя и поступление информации из вражеской столицы прекратилось. Ориентироваться можно было только при помощи военных разведчиков. Но далеко не все в высшем руководстве понимали это. Часть военачальников считала, что война будет стремительной и победоносной; они не видели особенного смысла тратиться на услуги лазутчиков из местного населения. Из-за этого маневры турецкой армии нередко оказывались для русских полной неожиданностью. Даже на сообщения Парсенова, бывшего не последней фигурой в Генеральном штабе, могли не обратить внимания. Его предупреждения о готовящемся наступлении турок на Ловчу проигнорировали как безосновательные. В итоге город был занят, а многие жители-болгары убиты. Апогеем стало столкновение на Шипке, когда внезапные действия осман едва не стоили России армии.
Несмотря на отсутствие единогласия в полевом штабе, война окончилась в 1878-м безусловной победой Российской империи и Берлинским конгрессом, определившим новую расстановку сил в Европе. А уже в следующем году военная разведка пережила очередную реформу. Штат расширился, увеличилось и количество заграничных агентов. К началу ХХ века в Россию регулярно стекались донесения из трех десятков государств, и это позволяло ей чувствовать себя почти в безопасности.
Таинственные оплошности
ХХ век начинался напряженно. Особенно это чувствовалось в Европе. В воздухе витала угроза войны, хотя никто еще не предполагал всерьез, каковы будут ее масштабы. В качестве наиболее вероятного агрессора все разведки мира указывали Германскую империю или Австро-Венгрию. К ним и были прикованы самые пристальные взгляды секретных агентов. Российские шпионы не были исключением.
Одним из осведомителей был полковник Альфред Редль. Он пришел в австрийскую разведку в 1900 году, а уже через 2 года передал первые сведения из Австрии в Россию. Чем именно его привлекла роль двойного агента, до сих пор неясно. Возможно, дело было в деньгах – российская сторона щедро оплачивала его услуги. Не исключен и шантаж: позднее он сам упоминал о своих извращенных наклонностях, с которыми вовсе не желал знакомить ни широкую публику, ни собственное начальство.
Как бы то ни было, Редль снабжал конкурентов весьма ценной информацией. За 10 лет в Петербург поступили планы австро-венгерской мобилизации, доклады о материальном состоянии армии и другие стратегически важные данные. Не обошлось и без прямой игры против своих: о самых опасных шпионах, командированных в Россию, там сразу же становилось известно. Дошло даже до открытой дезинформации австрийского генштаба. Когда один из русских офицеров продал австрийскому военному атташе план наступления России на Австрию и Германию, он передал его Редлю. А тот приложил к донесению фальшивку вместо настоящего документа. Оригинальный же план вернулся в руки российских разведчиков.
Редль был большим поклонником технических новинок и активно применял их для шпионажа. Все разговоры в его кабинете записывались на фонограф, а лица посетителей фотографировались. Вошедших Редль приглашал присесть и предлагал им закурить: на подлокотники кресла и папиросы был нанесен тонкий слой специального порошка, позволявшего снять отпечатки пальцев. Полковник даже написал подробную инструкцию по шпионажу, которая стала настольной книгой для всех австрийских агентов.
Редля погубили случайности. Однажды на венский почтамт поступило письмо на имя Никона Ницетаса. Получатель за ним не явился. Тогда, по официальной версии, оно вернулось в пункт отправки – небольшой город Эйнкуден на российско-прусской границе, где было вскрыто работниками почты. Но более вероятно, что конверт распечатали еще в Австрии сотрудники «черного кабинета» – службы почтовой цензуры, занимавшейся просмотром личной корреспонденции граждан. Но кто бы ни открыл конверт, содержимое его ошеломило. Вместо письма там лежало несколько новеньких купюр – 6 тыс. австрийских крон. К ним прилагалась короткая записка с двумя адресами.
Адреса были уже знакомы агентам – ими пользовались некоторые из засланных в Австрию шпионов для отправки донесений. Так что письмо вернулось на венский почтамт в качестве наживки. Через дорогу находилось полицейское управление, и оба ведомства по такому случаю соединили прямым проводом. Теперь почтовый служащий мог нажать на кнопку – и через две минуты в зале почтамта появились бы полицейские. Так и предполагалось взять таинственного Ницетаса.
Между тем пришло еще два письма – оба с солидными суммами. Служащие почты и разведки сидели как на иголках – и все же пропустили момент. Когда почтамт, наконец, подал сигнал, полицейские среагировали не сразу. В результате они вошли в здание почтамта, когда господин Ницетас уже покидал его, забрав все три письма. Агенты увидели его только со спины, садящимся в единственное на улице такси.
Когда таксист вернулся к почтамту, его уже ждали три крайне возбужденных пассажира. Они повторили маршрут Ницетаса и нашли в машине оброненный кем-то чехол от перочинного ножа. Поиски привели агентов к отелю «Кломзер». По их просьбе швейцар спрашивал постояльцев, не терял ли кто чехол, похожий на находку агентов. Признал его полковник Альфред Редль. Увидев агентов, он, по-видимому, сразу оценил ситуацию и выбежал на улицу. Один из разведчиков потребовал телефон, чтобы срочно оповестить начальство. Другие последовали за Редлем.
Наблюдатели видели, как полковник разорвал на клочки какую-то бумагу и разбросал обрывки по улице. Агентам удалось собрать все кусочки записки и восстановить ее. Но это не было последней случайностью в деле. Когда Редль после исповеди другу вернулся в отель, его уже ждали потрясенные сослуживцы. Он коротко указал, что все интересующие их документы находятся в его доме в Праге, и попросил оставить его. Покидая номер, один из офицеров оставил свой револьвер. И проводив «гостей», Редль им воспользовался.
Труп полковника нашли на следующее утро в том же номере. Все указывало на самоубийство и, вероятнее всего, им и являлось. Разведчики уже обыскивали пражскую резиденцию Редля. Замки на сейфах оказались настолько сложными, что даже приглашенный слесарь не сразу смог их открыть. Когда агенты получили бумаги, масштабы деятельности покойного полковника показались им катастрофическими. Все высшее командование старалось как можно скорее разобраться в деле и в то же время максимально его замолчать. Информация, которую прятал Редль, не была исчерпывающей, и разведчики, вероятно, не раз пожалели о том, что проявили офицерскую солидарность и позволили полковнику наложить на себя руки.
Сначала о предательстве не сообщили даже императору Францу-Иосифу. Тем более о нем не должны были знать простые граждане. Однако загадочные случайности спутали планы разведки. Пражский слесарь оказался заядлым футболистом. В день, когда разведчики обыскивали дом Редля, он должен был играть в составе своей команды, но не смог прийти. Позднее он объяснил расстроенному капитану команды причину своего отсутствия. А тот оказался редактором одной из пражских газет и обладал потрясающим нюхом на сенсации. Жесткая цензура в прессе не давала возможности напечатать материал о предателе-полковнике прямо, и редактор пошел окольными путями. Вскоре его газета опубликовала опровержение якобы распространяющихся слухов об этом предательстве. До сих пор никто, кроме непосредственно вовлеченных в дело агентов, не знал о нем. Но теперь по всей Европе пронеслась новость: полковник австрийской разведки шпионил в пользу России.
Глупый и полный случайностей провал выглядел бы естественно для шпиона помельче, но Альфред Редль был мастером своего дела. Каким образом агент его уровня мог допустить столько ошибок – не явиться вовремя за письмами, потерять чехол? Действия австрийских разведчиков также неоднозначны. Почему они промедлили, не арестовав Редля во время получения писем? Как смогли собрать клочки разорванной записки? Зачем Редлю дали возможность застрелиться, не потребовав показаний и даже шифров от его сейфов? Наконец, почему болтливого слесарь не предупредили о необходимости молчать – ведь военные были прекрасными мастерами убеждения? Австрийская разведка, казалось бы, старалась не предать дело Редля огласке. Но невероятное количество случайных совпадений заставляет заподозрить обратное: операция могла оказаться спланированной и направленной против российской разведки. В конце концов, до начала Первой мировой войны оставалось всего 14 месяцев.
