Побег из плена – поступок неординарный, требующий недюжинной храбрости, решительности и выдержки. А если беглец вдобавок принадлежит к старшему командному составу, то это настоящая сенсация. Из 66 генералов русской императорской армии, захваченных врагом в ходе Первой мировой войны, только один отважился на побег – начдив-48 Лавр Георгиевич Корнилов, будущий вдохновитель Белого движения, личность яркая и неоднозначная. Это был уникальный случай в военной истории: никогда прежде генералы из плена не бежали.
Лавр Георгиевич Корнилов относился к тому типу людей, которые, говоря современным языком, сделали себя сами. Будучи четвертым ребенком в многодетной семье коллежского регистратора из захолустного Усть-Каменогорска Семипалатинской губернии, он с малых лет привык всего добиваться собственными силами. Отец Корнилова, Георгий Николаевич, служивший некогда хорунжим в 7-м Сибирском казачьем полку, не видел для сыновей иной судьбы, чем военная. Поэтому в 1883 году Лавр поступил в Сибирский кадетский корпус в Омске. Первое время он посещал корпус как приходящий слушатель, поскольку не смог выдержать вступительный экзамен по французскому языку. Но за год не только устранил отставание, но и попал в список лучших учеников. В 1889-м Лавр закончил корпус с отличием, обеспечив себе право выбирать дальнейшее место учебы. Взвесив все за и против, Корнилов остановился на престижном Михайловском артиллерийском училище в Петербурге, хотя понимал, что жизнь в столице на нищенское содержание юнкера будет непростой. Застенчивый от природы, он все свободное время отдавал учебе, и результаты не заставили себя ждать. В марте 1890-го юноша стал унтер-офицером, а в ноябре 1891 года повышен до портупей-юнкера. Параллельно с обязательными предметами Корнилов изучал восточные языки, которые давались ему гораздо легче европейских. Он овладел киргизским, казахским и монгольским, позже к ним добавились урду и фарси.
4 августа 1892 года Корнилов надел офицерские погоны. Выбирая место службы, он предпочел столице Туркестанский военный округ. Но через два года вернулся в Петербург, став слушателем Николаевской академии Генерального штаба – главного военного учебного заведение того времени. Отбор был строжайший, однако молодой офицер блестяще сдал вступительные экзамены. В 1896-м он сделал предложение дочери титулярного советника Таисии Марковиной. Жили молодожены бедно, экономить приходилось на всем. Петербург тяготил обоих супругов. Неудивительно, что открывшуюся после окончания академии перспективу делать карьеру в столице Лавр Георгиевич и в этот раз отверг и снова выбрал Туркестан, причем не безопасный и обжитый русскими Ташкент, а городок Керки на границе с Афганистаном. Его прямым начальником стал известный исследователь Азии и Памира командир 1-й Туркестанской линейной бригады генерал-майор М.Е. Ионов.
На волне растущих англо-российских противоречий афганская армия усиленно вооружалась. По линии границы при участии англичан возводились современные фортификации. Любая информация об этих приготовлениях чрезвычайно интересовала Генеральный штаб. Специфическая азиатская внешность и знание языков позволили Корнилову выдать себя за туркмена-добровольца, направляющегося в полк эмира Абдурахмана. Тщательно осмотрев новейшую крепость Дейдади, он составил обстоятельный план ее укреплений. Эти карты и планы до сих пор хранятся в Российском государственном Военно-историческом архиве. Летом 1899 года навыки Корнилова как умелого разведчика вновь оказались востребованными. Лавр Георгиевич предпринял ряд длительных экспедиций по Кашгарии, Афганистану и Персии, результатом которых стал обстоятельный труд «Кашгария, или Восточный Туркестан. Опыт военно-стратегического описания». За него Корнилов получил свой первый орден – Станислава 3-й степени, чин подполковника и должность офицера для поручений при штабе округа. Целью следующей экспедиции стали пустынные районы восточной и северной Персии, которые местные называли «Степью отчаяния». Корнилов стал первым европейцем, пересекшим эту пустыню с юга на север.
9 февраля (27 января по старому стилю) 1904 года началась Русско-японская война. Корнилов получил назначение в столицу, но вскоре добился отправки в действующую армию. Поздней осенью в качестве штаб-офицера 1-й стрелковой бригады Сводно-стрелкового корпуса он прибыл в Манчжурию, где принял участие в сражениях под Сандепу и Мукденом. За личное мужество, проявленное при прорыве из окружения под деревней Вазые в феврале 1905 года, Корнилов был награжден орденом св. Георгия 4-й степени и произведен в полковники. Но, несмотря на подвиги и самопожертвование, война была позорно проиграна. К последовавшей за ней революции Корнилов отнесся негативно. Будучи убежденным военным, он считал народный бунт злом, какие бы цели он ни преследовал.
В январе 1907-го в качестве военного агента Корнилов выехал в Китай, где провел без малого 4 года, занимаясь аналитической и разведывательной деятельностью. В феврале 1911-го Лавр Георгиевич оставил дипломатическую деятельность и был отправлен в Заамурский округ Отдельного корпуса пограничной стражи. По распоряжению начальника округа генерал-лейтенанта Мартынова он проводил расследование ненадлежащего снабжения войск, в результате чего были выявлены массовые подлоги, воровство и взяточничество. Командующий корпусом генерал Пыхачев и министр финансов граф Коковцев поспешили вмешаться и погасили скандал. Не видя других способов борьбы с кумовщиной, либеральный Мартынов организовал утечку информации в прессу. Корнилов, хотя и был яростным противником коррупции, посчитал действия начальника несовместимыми с офицерской честью. Разразился грандиозный скандал, Мартынов был уволен из вооруженных сил и предан военному суду. Корнилов же подал рапорт о переводе из пограничной стражи в армию.
Первая мировая застала Лавра Георгиевича во Владивостоке. В соответствии с мобилизационным предписанием, он немедленно убыл на Юго-Западный фронт, где вступил в командование 48-й пехотной дивизией. Известие о начале войны было встречено в России с невиданным оптимизмом и воодушевлением. Идея защиты братского славянского народа овладела всеми слоями общества. На следующий день после объявления войны Николай II поклялся на Евангелии, что не подпишет мирный договор до тех пор, пока на русской земле останется хоть один враг. Тысячи людей, собравшиеся на Дворцовой площади, в едином порыве встали на колени и пели «Боже, царя храни». Однако сокрушительный разгром армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии быстро охладил восторги ура-патриотов.
На южном фланге ситуация складывалась значительно лучше. Русским войскам удалось захватить значительную часть Галиции и нанести австрийцам ряд болезненных поражений. 48-я пехотная дивизия прошла путь от Галича до Карпат, отличившись во многих операциях фронта. Корнилов – диктатор по природе – не склонен был жалеть подчиненных. Однако и к себе самому он был не менее требователен и безжалостен, чем заслужил уважение и любовь не только офицеров, но и солдат. Дивизию Корнилова вскоре стали именовать Стальной, а Лавр Георгиевич был произведен в генерал-лейтенанты.
К весне 1915-го ситуация на Юго-Западном фронте изменилась. Австрийская армия получила немецкое подкрепление и перешла в наступление. После ожесточенных боев в Карпатах русские войска отошли к Днестру и Пруту. 48-я дивизия шла в арьергарде, прикрывая основную армию. 23 апреля, имея приказ на немедленное отступление, Корнилов ввязался во встречный бой, результат которого стал плачевным для дивизии. «Стальная» попала в окружение. Лавр Георгиевич предпринял попытку прорыва и лично возглавил штыковую атаку, получив ранение в руку и в ногу. Нескольким батальонам удалось вырваться и даже спасти все полковые знамена дивизии. Но оставшаяся часть дивизии оказалась в плотном кольце. Не в характере Корнилова было капитулировать, но дальнейшее сопротивление привело бы лишь к бессмысленной гибели солдат. Поэтому генерал предпочел сложить с себя полномочия командующего и с небольшой группой офицеров скрылся в лесах. Позже противники Корнилова назвали этот поступок трусливым и малодушным. Но как бы то ни было, он сумел сохранить и свое понятие о чести, и жизни подчиненных, которые подняли белый флаг сразу после ухода командира. Корнилов и сопровождавшие его бойцы, проплутав несколько дней без пищи и медикаментов, 28 апреля попали в руки австрийцев.
В полевом госпитале Корнилову оказали первую помощь, после чего генерала переместили в лагерь для военнопленных, оборудованный в замке Нойленгбах в 40 км западнее Вены. Это был так называемый «рекламный» лагерь, условия содержания в котором сильно отличались от прочих концентрационных лагерей Австрии и Германии. Сюда привозили пленных, имевших, по сведениям австрийской военной администрации, связи при дворе и в правительстве. Нойленгбах использовался для демонстрации сносного положения военнопленных делегациям Красного Креста. Лавра Георгиевича также попытались привлечь к этому шоу. Ему было предложено посетить ряд лагерей и предложить меры по облегчению участи русских пленных. Скоро генералу стало ясно, что его используют. Он решительно отказался продолжать инспекцию и был возвращен в Нойленгбах. Однако то ли по забывчивости, то ли по недосмотру, администрация не стала изымать штатский костюм, выданный Корнилову в самом начале поездки. Уложенный на дно походного сундучка, он ожидал своего часа.
Несмотря на почти санаторные условия, Корнилова ужасно тяготил плен, и с первого дня пребывания в Нойленгбахе он изыскивал способ бежать. Вместе с Лавром Георгиевичем в замке содержался летчик Александр Васильев, знаменитый своим перелетом Москва – Петербург. Он добровольно вступил в армию, но во время первого же разведывательного полета над вражескими позициями был сбит и попал в плен. Примечательно, что наблюдателем в аэроплане Васильева был бывший начальник Корнилова – генерал-лейтенант Мартынов. Из-за давнего скандала отношения между генералами были напряженными, а разница во взглядах на будущее России не способствовала примирению.
Сообща Корнилов и Васильев разработали план побега. Они собирались проникнуть на военный аэродром близ Вены, захватить один из аэропланов и улететь на нем, предварительно испортив остальные аппараты для затруднения преследования. У Васильева в летной куртке была зашита крупная сумма денег, которую можно было использовать для подкупа охраны. Но все провалилось. Кто-то донес австрийскому командованию о планах генерала и летчика. Лишь чудо не позволило австрийцам захватить беглецов с поличным. Васильева заключили в казематы крепости Терезиенштадт в Чехии, а Корнилова перевели сначала в Йозефов, а затем в старинный австрийский замок Локкенхаус в 1,2 км к западу от границы с Венгрией. Венгерское название этого местечка – Лек. Русские офицеры пытались выяснить имя предателя – предполагали, что это был генерал Мартынов, но прямых улик против него найти не удалось.
Неудачная попытка побега на аэроплане вдохновила группу штабных офицеров во главе с капитаном князем Солнцевым-Засекиным на поддержку отважного генерала. Вместе с поручиком Дворниченко капитан сумел проникнуть в хранилище документов и похитил несколько бланков, которые легко было превратить в фальшивые документы. Одна из таких бумаг – жандармское командировочное удостоверение до пограничной станции Оршова – во время побега сыграет важную роль.
Лек хотя и был штаб-офицерским лагерем, режим в нем был значительно жестче. К тому же у Корнилова не сложились отношения с комендантом подполковником Машке. Один из конфликтов закончился тем, что Корнилов вызвал подполковника на дуэль по окончании войны. В отместку комендант приказал усилить надзор за генералом и старался досадить ему при любой возможности. О побеге из Лека не могло быть и речи. Придирки коменданта становились все более невыносимыми, и в какой-то момент Корнилов едва не надломился. Через признанного инвалидом и отправленного в Россию офицера он передал семье записку, в которой просил приложить все силы, чтобы убедить правительство обменять его на какого-нибудь важного военачальника Австрии. «Если вам не удастся меня освободить или мне не удастся в скором времени бежать отсюда, я покончу жизнь самоубийством, – писал он, – простите, если я оставлю вас сиротами».
К Лавру Георгиевичу был приставлен денщик Дмитрий Цесарский, тайной обязанностью которого было доносить австрийцам о каждом шаге Корнилова. Однако огромный авторитет генерала превратил его из постыдного соглядатая в фанатично преданного сторонника. Через Цесарского группе Солнцева-Засекина удалось связаться с Корниловым и просить его добиваться перевода в резервный госпиталь в Кёсеге. Туда Солнцев мог доставить подготовленные документы, и оттуда гораздо проще было бы бежать. Госпиталь располагался в казарменном комплексе переведенного на фронт батальона эрцгерцога Фридриха и включал в себя несколько длинных двухэтажных зданий, трехэтажный павильон и ряд хозпостроек. В двухэтажных зданиях размещались пленные рядового состава, на втором и третьем этажах павильона были оборудованы офицерские комнаты. Комплекс был окружен невысокой каменной стеной, каждая из сторон которой патрулировалась часовым. Еще один часовой охранял ворота, ведущие в госпиталь, а у павильона дежурил дополнительный охранник. Внутрь павильона часовые вводились только ночью, днем единственным австрийским госпитальным служащим был смотритель, который размещался в комнате под лестницей. Караульную службу несли сменные части, состоящие главным образом из бывших австрийских военнопленных, возвращенных на родину по обмену и признанных негодными к строевой. Комендант госпиталя, доктор Максимилиан Клайн, имел поблизости от Кёсега собственный частный санаторий и большую часть времени проводил там. Следуя примеру начальника, младшие чины относились к своим обязанностям спустя рукава, и поверка караула производилась крайне небрежно.
Получив письмо Солнцева-Засекина, Корнилов стал симулировать тяжелое недомогание, почти перестал есть и скоро приобрел болезненный вид. Перед осмотром он выкуривал папиросы из чая, что усиливало сердцебиение, а также несколько дешевых сигар, от которых его тошнило. В конце концов лагерный врач признал генерала тяжелобольным и заявил, что снимает с себя всякую ответственность за жизнь узника. Таким образом, в середине июня 1916 года Корнилов оказался в Кёсеге, однако здоровье его к этому времени действительно расшаталось.
Генералу была отведена личная комната на третьем этаже павильона. Цесарского разместили отдельно, но он по-прежнему имел свободный доступ к Корнилову. Сразу же Лавру Георгиевичу были переданы бланки документов. Приготовления к побегу начались едва ли не на следующий день после прибытия в госпиталь. Очевидно, что бежать нужно было в полдень, когда и служитель, и часовой у павильона уходили на обед. Неизвестно, удалась бы авантюра Корнилова, если бы волей случая он не обрел неожиданного союзника из служебного персонала госпиталя.
Чех Францишек Мрняк, сапожник из Тшебеница, с началом войны был призван в австрийскую армию, но после ранения его комиссовали и приписали к госпитальной аптеке. Будучи убежденным националистом, Мрняк верил, что лишь победа России даст его родине шанс обрести независимость. Помощь русскому генералу он воспринял как долг патриота, хотя и знал, что рискует жизнью.
Когда Мрняк впервые сообщил Корнилову о своем желании помочь в побеге, тот отнесся к странному чеху настороженно. Провокации были в лагерях обычным делом. Доверенные лица генерала проверили аптекаря и решились доверить ему важное дело – приобретение необходимого для побега снаряжения. Мрняк получил 300 крон и через несколько дней доставил в комнату генерала карту, компас, карманный электрический фонарик, револьвер с патронами и солдатский котелок. Еще через несколько дней Мрняк раздобыл два отпускных билета – на имя Владислава Латковича для Корнилова и Иствана Немета для себя. Оба удостоверения были годны в течение 8 дней и действовали до станции Карансебеш.
Вскоре была назначена дата побега – пятница 11 августа. Корнилов заблаговременно перестал выходить из своей комнаты, объясняя это ухудшением здоровья. Делалось это для того, чтобы его отсутствие в лагере было замечено как можно позже. Мрняк выхлопотал у доктора Клайна 5-дневный отпуск и уехал в Пшебенец, чтобы напоследок повидаться с семьей. В условленный день около полудня Корнилов переоделся в подготовленную заранее форму австрийского солдата. Штатский костюм он уложил в котомку. На счете портного, шившего его, Корнилов написал: «Благодарю австро-венгерское военное командование за содействие, любезно оказанное моему побегу из плена», – и оставил бумажку на столе. Мрняк, отправляясь в смертельно опасную экспедицию, написал прощальное письмо матери, но в спешке забыл его в ящике стола. Вместе с чехом Корнилов вышел из никем не охраняемого павильона и направился к воротам. Один из посвященных в план пленных офицеров отвлек часового игрой на скрипке, и пара благополучно покинула госпиталь.
Поверки пленных в пятницу, субботу и воскресенье прошли благополучно, в первую очередь благодаря усилиям верного генералу Цесарского. Отсутствие Мрняка на службе хотя и было сразу же обнаружено, не вызвало особого волнения у администрации. Комендант госпиталя решил, что аптекарь просто просрочил данный ему отпуск. Комнату его осмотрели, но письмо не нашли. Обнаружено оно было позже, когда вскрылся факт побега русского генерала. Произошло это в воскресенье, 13 августа, причем чисто случайно. Корнилов не явился на отпевание умершего русского солдата, что сильно удивило священника.
Госпиталь оцепили вызванные наряды войск. Начались обыски и аресты. О записке Корнилова предпочли умолчать, а в прессу запустили версию, что побег раскрыли благодаря оплошности Мрняка. По всей стране полетели специальные депеши: «Из Императорского запасного лазарета в штатском платье вместе с чехом-санитаром бежал русский генерал Лавр Корнилов. Вероятно, будут пробираться в Румынию. За задержание беглецов назначена награда 1000 крон».
В тот момент беглецы были уже далеко. Выйдя из госпиталя, они без проблем добрались до станции и поездом прибыли в Рабу, где пересели на курьерский на Будапешт. Здесь они явились на этапный воинский пункт и по фальшивым отпускным удостоверениям получили обед и кров. В субботу утром они выехали из Будапешта и в 6 часов вечера были уже на станции Карансебеш. В близлежащей роще Корнилов переменил военную форму на штатский костюм, после чего беглецы направились к румынской границе. Не имея возможности пользоваться фонариком, они вскоре потеряли направление и несколько дней плутали, не понимая, где находятся. Запас провизии быстро подошел к концу. Когда впереди показалась деревня, Мрняк решил сходить туда, чтобы купить что-то съестное. Но в кантине его опознали по описанию, разосланному после обнаружения побега, и арестовали. Далее Корнилов шел в одиночестве. Оказавшись на железнодорожном полустанке, он вспомнил про удостоверение жандарма, выправленное для него Солнцевым. Чтобы избежать лишних расспросов, Корнилов обвязал лицо платком, изобразив сильную зубную боль. Начальник поезда сжалился над несчастным сыщиком и устроил его в специальное купе для полицейских, единственное в поезде, где не проводилась проверка документов. Сойдя на приграничной станции, Корнилов купил на последние деньги немного продуктов. Местный пастух помог ему проскользнуть мимо пограничных патрулей, и в одну из ночей генерал благополучно перебрался на румынскую территорию. Обнаружившие его крестьяне передали странного человека в штатском румынской полиции, одной из обязанностей которой в то время было отлавливание русских и австрийских дезертиров и помещение их в фильтрационные лагеря. Утром 28 августа Корнилова, который на всякий случай выдал себя за рядового, вместе с другими пойманными привезли в румынский город Турну-Северян. В местной комендатуре оказался русский штабс-капитан, и беглец решил открыться ему. Нетвердой походкой он вышел из строя и хриплым голосом сказал: «Я – генерал-лейтенант Корнилов. Дайте мне приют».
Мрняка предали военному суду и приговорили к смертной казни, но адвокат добился пересмотра дела. Новым вердиктом чеха осудили на 10 лет каторги, два из которых он отбыл в тюрьме в Комарне. 19 сентября 1918 года Мрняк симулировал безумие и настолько успешно, что через 13 дней его отправили в сумасшедший дом. По дороге чех сумел бежать и скрывался до момента объявления независимости Чехословакии.
Денщик Цесарский – главный после Мрняка помощник Корнилова по побегу – был приговорен к одиночному крепостному заключению и умер в темнице.
Побег Корнилова вызвал широкий резонанс. Положение на фронтах ухудшалось, и страна отчаянно нуждалась в героях. А храбрый генерал одинаково импонировал и царю, и убежденным противникам самодержавия. Назначение Корнилова командующим войсками Петроградского военного округа в начале марта 1917 года стало последней попыткой спасти монархию. Через несколько часов Николай II отрекся от престола, но пришедшее к власти Временное правительство не только не отменило последний указ императора, но и с энтузиазмом одобрило его. Одним из первых поручений Корнилова на новом посту стал арест императрицы Александры Федоровны. Лавр Георгиевич нажил массу врагов среди монархистов, хотя очевидно, что только благодаря его участию царская семья избежала тогда стихийного суда и расправы.
Революционные преобразования быстро разочаровали Лавра Георгиевича, ненавидевшего анархию и безвластие. Попытка исправить положение – так называемый Корниловский мятеж – привела лишь к большевизации советов и созданию красной гвардии. Октябрьские события Корнилов принял в штыки, стал одним из организаторов Добровольческой армии и вдохновителем Белого движения, призывая безжалостно выкорчевывать губительный для России большевизм. Изданный им приказ «Красных в плен не брать» многие считают одной из главных причин ужесточения Гражданской войны.
13 апреля (31 марта по старому стилю) при штурме Екатеринбурга генерал Корнилов был убит шальным артиллерийским снарядом. Похоронен он был тайно, причем место захоронения никак не обозначили, опасаясь надругательств. Опасения оказались не напрасными. Едва только Добровольческая армия отступила от Екатеринодара, тело Корнилова было извлечено из могилы, доставлено на центральную площадь города и повешено на дереве. Толпа рубила труп шашками и колола штыками. Затем останки отвезли на городские бойни и сожгли. Надо ли говорить, что после этого отношение к пленным красноармейцам и комиссарам стало еще бесчеловечнее. В 1919 году захватившие Кубань белые устроили на месте гибели Главнокомандующего символическую могилу, но через год красные уничтожили ее без следа. Памятный знак вновь появился на этом месте только в 2013 году.
