Мрак серел. Занималось пасмурное утро. Петр спустился в яму и,
разгребая руками черную грязь, едва выворотил из земли большой котел.
– Ху-ууу!.. – взвыл он и вытащил из котла кожаную суму. Он тряхнул – сума звякнула.
– Золото…
В.Я. Шишков. “Угрюм-река”
Богатство гор Рифейских
«Снежная цепь гор Калифорнии в ее минералогическом строении совершенно сходна с горными породами Сибири», – писал в 40-х годах XIX века английский геолог Мерчинсон. Откуда вдруг такой интерес к геологии «земли Сибирской»? Ларчик открывался просто – и назывался он «золото Сибири». С 30-х годов XIX века год за годом, пуд за пудом ложился желтый металл, добытый на бескрайних сибирских просторах, в казну Российской империи. Именно этот золотой ручеек и возбудил интерес зарубежных геологов – а нет ли в других местах чего-либо подобного. Выяснилось – есть. Есть и в Калифорнии, и в Австралии, и не только там. Конечно, большинство лихих старателей Америки и «зеленого континента» вряд ли читали статьи по геологии (если они вообще умели читать), но кое-кто внимание на эти исследования обратил.
В России тем временем объем золотодобычи рос – ни шатко, ни валко, но к началу Первой мировой войны на долю этой страны приходилось 10% мировой добычи «желтого дьявола». Впрочем, «желтый дьявол» – это для европейцев. Сибирские мужики «князя мира сего» всуе не поминали. Просто поговаривали «не касайся злата – зло то». И были правы. В истории сибирского золота драм, трагедий и крови ничуть не меньше, чем в любом другом рассказе о золотой лихорадке. Но если калифорнийские истории подернуты романтическим флером вестерна, клондайкские выстраиваются в строки чеканной прозы Джека Лондона, то сибирские больше похожи на мрачную сказку Бажова.
Сказ о Егоре Лесном
Сказывают люди в Томской губернии, что жил на берегу озера Берчикюль старообрядец Егор по прозванию Лесной. Жил нелюдимо, с одной только своей то ли воспитанницей, то ли племянницей. И хаживал в тайгу часто, а возвратившись из глуши, приносил каждый раз самородки золотые. Говаривали, что в доме Егора икона была с богатым золотым окладом, сделанным им собственноручно из добытых самородков. Но то была малая часть найденного им золота. А большую часть прятал Егор – то ли в тайге, то ли у дома своего.
Однако как ни таился Егор Лесной, узнали про его золото купцы верхотуренские Поповы – Андрей да племянник его Федор. Раньше Поповы виноторговлей промышляли, а тут решили узнать у Егора, где он золото берет, и добычу наладить. Сами-то они давно людей по тайге рассылали, тысячи рублей потратили, да все без толку. Подручных своих прислали Поповы к Егору, да только тот им про свои тайные места ничего не сказал. Тогда сам Андрей Попов поехал на Берчикюль. Да опоздал он. Видно еще кто-то на тайны Егора Лесного повадился, да и задушил того в тайге, так и не узнав, откуда старовер золото берет. А Андрею удача улыбнулась. Воспитанница рассказала купцу про места, где Егор золото брал, да и показала их. Да только не долго радовались Поповы удаче своей – через четыре года Федор умер в Томске, а еще через год Андрей – в Петербурге.
Впервые о золотых залежах в Рифейских горах (как тогда называли Урал) на Руси заговорили еще в XV веке. Однако поиски желтого металла долгое время нельзя было назвать успешными. Казна Московии пополнялась за счет «золотого запаса» ханств – обломков Золотой Орды, а зауральские или, как говорили в Москве, «закаменные» земли обогащали ее совсем другими ценностями – «мягким» золотом, пушниной. Именно «за соболем» шли за Урал-Камень казаки, стрельцы, государевы люди и многочисленные авантюристы. Иногда в ясырях, собираемых с местных племен, кроме роскошных шкур, попадались и золотые самородки, но было их – на фоне пушного богатства – немного. Но постепенно ясак с сибирских земель скудел – и интерес к горным недрам пробуждался снова.
Нерчинск. Серебро, золото, каторжники
Однако первым в Сибири было найдено не золото, а его «младший брат» – серебро. Еще в 1677 году месторождение серебряных руд открыл в далеком Нерчинском крае боярский сын Павел Шульгин. А воевода Иван Евстафьевич Власов, будучи назначен в Нерчинск, основал здесь первые сереброплавильные заводы. Между прочим, именно он заключил с Китаем в 1684 году знаменитый Нерчинский договор. Рудник же выдал свою первую плавку через два года – в 1686-м. С этого момента началась история Нерчинского горного округа – вотчины российской императорской семьи, а с 1787 года – собственности Кабинета Его Императорского Величества. В 1763–1774 годах на заводах округа выплавлялось до 629 пудов (10,3 т) серебра ежегодно. А в 1830 году горным инженером Александром Ивановичем Кулибиным, сыном знаменитого механика Ивана Петровича Кулибина, было сделано первое сообщение о находке на территории Нерчинского горного округа золота. Однако до того как открытие приобрело промышленную ценность, экспедиции под руководством выпускников Санкт-Петербургского горного института исследовали весь край, открыв Карийское, Шахтаминское, Казаковское, Тайнинское и ряд других месторождений. В 1853 году Нерчинские рудники дали Российской казне 172 пуда золота, а к 1912 году добыча выросла до 219 пудов.
Одновременно с Нерчинским горным округом развивалось и его «дочернее предприятие» – Нерчинская каторга. Именно ее «постояльцы» долгое время были основной и чуть ли не единственной рабочей силой в забайкальской «жемчужине российской императорской короны». Их труд использовался при разработке месторождений, на литейных и винокуренных заводах, на строительстве и на каторжных работах. Короче, везде. Для российского «криминала», пожалуй, не было более страшных слов, чем «Акатуевская тюрьма» и «Зерентуйский рудник». Попадали сюда за наиболее тяжкие преступления. Ну, а первыми «обживали» Зерентуйскую тюрьму декабристы. В 1825-м сюда отправились участники восстания Черниговского полка В.Н. Соловьев, А.Е. Мозалевский, И.И. Сухинов.
Зерентуйский заговор
Некоторые заговорщики-декабристы не успокоились и на каторге. В 1827 году в Зерентуйском руднике Иван Сухинов организовал группу из 20 человек, которые решили освободить каторжан Нерчинских рудников, вооружить их и штурмом взять Читинский острог, где находились остальные сосланные декабристы.
К делу подошли с размахом. Через казарменного старосту Голикова и купца Бочарова заговорщики смогли достать оружие, порох и свинец. Восстание намечалось на 25 мая 1828 года…
Однако, как это часто бывает, среди заговорщиков нашелся тот, кто сообщил «куда надо». То ли информатор, то ли предатель. Бочаров и Голиков убили доносчика, но было уже поздно. Начались аресты и следствия. Сухинов, понимая, что ему как лидеру грозит смертная казнь, дважды пытался принять яд – но неудачно. В августе 1828 года он вместе с 21 заговорщиком предстал перед судом, который возглавлял Станислав Романович Лепарский – комендант Нерчинских рудников. Надо сказать, что Лепарский всячески старался облегчить быт декабристов и прочих заключенных – тайно делал взносы в казну учрежденной им же самим Большой артели – этакого органа самоуправления каторжников, – завел для них библиотеку, аптеку, сад и огород. Он фактически избавил декабристов от каторжных работ… Но в данном вопросе вынужден был проявить строгость.
Лидеры заговора были приговорены к 400 ударам кнута с последующим повешеньем. Не дожидаясь исполнения приговора, главный заговорщик Иван Сухинов повесился 1 декабря 1828 года. Для остальных Лепарский отменил наказание кнутом, а позорное повешенье заменил расстрелом.
По их стопам отправились участники польского восстания, петрашевцы, революционеры-шестидесятники… «Гостями» нерчинских острогов в разное время были Н.Г. Чернышевский, Ф.Е. Каплан, Г.И. Котовский.
Казалось бы, Нерчинские рудники никак не связаны с реалиями золотой лихорадки. Если бы не два «но». Кроме каторжан, в Нерчинском крае хватало и тех, кто жил по другую сторону тюремных стен, да и сами сосланные после отбытия своего срока отправлялись на поселение. Вот этот контингент и забирался в забайкальскую глушь, вооружившись лотками да лопатами, а добычу свою сдавал «в завод».
Таежные «наполеоны»
Несколько ранее, в 1828 году, началась добыча золота на реке Сухой Берикуль в Томской губернии. За год до этого купцы Поповы получили у губернатора разрешение на добычу благородного металла. Естественно, сами они, так же, как и все последующие золотодобытчики, вовсе не собирались лично трудиться на приисках. Отличительной особенностью золотой лихорадки, разразившейся в Западной и Восточной Сибири, было то, что обладатели вожделенного разрешения были хозяевами приисков, скупщиками – но никак не старателями. Спускались в шахты, пробирались по тайге к золотоносным ручьям, мерзли во времянках совсем другие люди.
По одной из версий, незадолго до Поповых на Сухом Берикуле мыл вожделенный желтый металл тот самый старовер Егор Лесной. По другой версии, о золотоносном месте первыми узнали беглые каторжники. Шила в мешке утаить не удалось – Поповы, которые до этого в течение года рассылали поисковые партии по всей губернии, прознав о богатствах Берикуля, устремились туда. В 1828 году Андрей Яковлевич Попов застолбил за собой участок на реке, а через год прииск «Первая Берикульская площадь» дал свой первый пуд золотишка. Конкуренты тоже не дремали – рядом с приисками Поповых на реках Сухой Берикуль, Мокрый Берикуль, Макарак, Малый Кундат выросли прииски Рязанова, Казанцева, Баландина… Сначала Поповы оставили конкурентов далеко за кормой. В 1831 году им принадлежало 120 приисков, Баландиным – 30, Асташевым – только 15. Но Поповы наслаждались своим богатством недолго – Федор и Андрей, основоположники «золотого бизнеса», умерли в 1832 и 1833 году соответственно, а перед их наследниками замаячил призрак разорения.
Эта картина тоже оказалась типична для купцов-золотодобытчиков – драгоценный металл застилал умы, тянул к безудержному мотовству и кутежам. На тревожные известия с мест скоробогатеи не обращали внимания. Поповы спустили более 2 млн. рублей за 5 лет – гигантские по тем временам деньги, – и доход с приисков не смог покрыть их растраты. Такая же судьба постигла в 50–60-е годы XIX века и многих других сибирских золотодобытчиков. Красноярец Н.Ф. Мясников пускал пыль в глаза, раздавая направо и налево визитные карточки, изготовленные из золотых пластинок. Стоимость одной такой «визитки» составляла 5 рублей (в то время пуд осетровой икры стоил пять рублей с полтиной)! Гаврила Машаров из Канска стал «милионщиком» и владел сотней приисков. Свое самолюбие купчина потешил 20-фунтовой золотой медалью с собственным поясным портретом и надписью «Гаврила Машаров – император всея тайги». В 1836 году он построил там огромный дом с крытыми переходами, стеклянными галереями и оранжереей. В зимнем саду таежного миллионера росли ананасы и расхаживали павлины. Огромные деньги были вложены в постройку фабрики по производству бархата – несомненно, очень ходового в сибирской глуши товара. Делалось все это, как говорится сейчас, «на слабо». По той же причине менее успешные коллеги Машарова швыряли в камины пачки денег – на спор, по очереди, кто кинет более толстую – или прикуривали сигары и трубки от крупных купюр.
Конец Машарова был закономерен – «таежный император» перестал интересоваться источником своего богатства. Подкупленные конкурентами приказчики продолжали рассказывать ему сказки об огромной доходности все истощающихся приисков. Под залог будущей добычи брались огромные кредиты – и на фабрику, и на дворец в тайге. В конце концов, Машаров стал банкротом. Правда, жизнь он кончил в своем таежном дворце – но в самом дальнем и бедном его флигеле. Все остальное уже было распродано.
Кровавое золото
Где есть золото – есть и разбой. Не избежали этого и сибирские дебри. Немало золота утекло с приисков отнюдь не в карманы купцов, которым они принадлежали. Душегубы-разбойники, однако, не сразу пускали награбленное в обиход. Считалось, что на кровавом золоте лежит проклятие, поэтому оно должно очиститься в земле. Лишь на смертном одре наследники некоторых купцов узнавали о зарытых в тайге «кладах». Такова история семейства Матониных. Петр Матонин промышлял грабежом на дороге Енисейск – Красноярск да оставлял награбленное отлежаться в земле, а перед смертью рассказал своему внуку Кузьме, где лежит клад. Кузьма деньги пустил в дело и приобрел пару золотых приисков на паях с Федором Баландиным. Наследник его, Аверьян, зная об источнике семейного богатства, замаливал грехи предков, щедро жертвуя на строительство церкви и школы в Минусинске, гимназии в Енисейске, телеграфной станции в Красноярске… Но сколько веревочке не виться – конец все равно есть. Когда дочь другого наследника Кузьмы Матонина – Михаила – выходила замуж за купца Арсения Емельянова, Аверьян подарил племяннице кулон с бриллиантами, в котором один из гостей опознал давно пропавшую фамильную драгоценность.
Источник богатства
Пока хозяева приисков проматывали свои миллионы, на самих золотодобывающих предприятиях картина складывалась далеко не радужная. До 60-х годов XIX века добыча велась самыми простейшими способами – в результате до тридцати процентов благородного металла уходило в отвалы. Именно от того так быстро иссякали источники дохода купцов-миллионщиков. Впрочем, при существующей на приисках организации труда иного ожидать было сложно.
Основным контингентом работников приисков были ссыльные и поселенцы. Вторым источником рабочей силы – крестьянство. С ноября по апрель по деревням Томской губернии разъезжали приказчики купцов-золотопромышленников, зазывая мужиков на работу и суля им золотые горы. Нанятые получали большие (по крестьянским меркам) задатки и были уверены: после сезона на приисках они таки «выбьются в люди». Реальность же была далека от этой радужной картины. Большая часть задатка уходила на погашение недоимок, хозяйство оставалось без мужских рук, а семья нанятого до его возвращения вынуждена была перебиваться низкооплачиваемой поденной работой или вовсе жить милостыней, рассчитывая на возвращение кормильца. Что, к сожалению, происходило далеко не всегда.
Работа золотоискателя была не легкой. По колено в воде, в холоде и сырости, по 15 часов в день – вот как работали на сибирских приисках. Нормальных продуктов не хватало – большую часть времени работники питались похлебкой из солонины (как правило, далекого от идеала качества), сухарями и кислой капустой. Хлеб выдавался только по праздникам. О мясе и молоке оставалось только мечтать. Тиф, цинга и ревматизм были постоянными спутниками золотоискателей. «Сырость преследует рабочего и в тесных бараках, сколоченных из досок, где каждый из них спит на соломе, постеленной на землю… Заболевшие рабочие лежат в тех же бараках, как и здоровые, то есть в холоде и сырости, при этой же зараженной атмосфере от преющей грязной одежды, от дыма махорки и при той же пище из солонины. На каждом прииске найдется много могил, где обрели последний приют бесследно прожитые жизни», – писали очевидцы.
Только в 60-е года XIX века на приисках начали появляться механизмы и паровые машины. К тому времени общий объем добытого золота перевалил за 35 тыс. пудов (573 т). Лицензии на золотодобычу получили 1125 человек – половина из них были дворяне, остальные – купцы и почетные граждане.
Государственная копеечка
С 1828 года обладатели лицензии на золотодобычу должны были платить «горную подать», которая сначала составляла 15% от валовой добычи золота, а с 1840-го была повышена до 24% для Северо-Енисейского округа и 20% для всей остальной Сибири. Кроме того, с 1838 года был введен дополнительный «пофунтовый сбор» на содержание полиции и казачьей стражи. Сначала он составлял 4 рубля с фунта намытого желтого металла, а в 1840 году был дифференцирован – с приисков, на которых добывалось менее 2 пудов золота в год, брали 4 рубля с фунта; ну, а тем, которые давали более 10 пудов желтого металла, платить приходилось уже по 8. Впоследствии нормы налогообложения менялись не один раз, пока в 1902 году золотодобычу не приравняли к другим горнодобывающим отраслям цветной металлургии. С этого момента налогообложение считалось не от валовой добычи, а от прибыли прииска.
Поступь новой эпохи
Так же, как и в других местах, в Сибири на смену старательским артелям с лотками и лопатами начали приходить горнодобывающие предприятия с более серьезными способами добычи желтого металла. В данном случае показательна история Ленских золотых приисков. Уже в 1861 году здесь начала действовать первая конная железная дорога, а в 1865-м – полноценная узкоколейка. Тем не менее, купцы-золотопромышленники не могли покрыть свои траты доходами с приисков и к 1873 году оказались, что называется, в долгах как в шелках. Этим воспользовался банкир Евзель Гаврилович Гинцбург. Он скупил долговые обязательства всех ленских купцов-золотодобытчиков и потребовал немедленной оплаты. Ну, а поскольку купцам платить было нечем, их участки перешли в собственность Гинцбурга и стали именоваться «Ленское золотопромышленное товарищество».
Конечно, для рядовых старателей ничего не изменилось – в 1892 году из-за нечеловеческих условий работы и несвоевременной выплаты заработной платы рабочие приисков чуть не устроили бунт. Впрочем, картина не радовала не только «низы», но и «верхи»: в 1901–1902 году убытки «Лензолота» составили 3 млн. рублей. Даже предоставленные Государственным банком кредиты общим размером в 14 млн. рублей почему-то не смогли помочь предприятию Гинцбургов выйти из пике – и в 1906 году на Ленские золотые прииски пришел английский капитал. Достаточно сказать, что вице-председателем нового финансового общества Lena Goldfields Co., Ltd стал лорд Гаррис – председатель правления компании «Объединенные золотые прииски Южной Африки», да и большая часть членов правления были родом с Туманного Альбиона. Опираясь на Госбанк и «Лена Голдфилдс», «Лензолото» все-таки смогло стабилизировать свое положение и к 1910 году подмяло под себя весь Ленский золотопромышленный район – не только золотодобычу, но и торговлю с транспортом. На приисках общей площадью более 42 тыс. га добывалось от 8 до 16 т золота ежегодно, что составляло до 60% общесибирской добычи.
Новых старателей заманивали обещанием высокой заработной платы – при вербовке человек получал 100 рублей аванса, что на то время равнялось полугодовому жалованию рабочего в Москве. Месячная зарплата составляла 30–55 рублей. Такие доходы большинству российских рабочих даже и не снились, не говоря уже о крестьянах – и желающих работать на приисках всегда было в избытке. И это позволяло хозяевам свободно диктовать старателям свои условия. «При излишке рабочих вам легче будет предъявлять к рабочим более строгие требования, опять-таки присутствие лишнего народа в тайге может содействовать понижению платы, какую цель следует всеми мерами и преследовать…», – писал Гинцбург главноуправляющему приисками. Неудивительно, что высокое жалование было единственным плюсом для ленского золотодобытчика. Работать приходилось по 11 часов в 60-метровых шахтах, прорубленных в вечной мерзлоте, куда старатели спускались по обледенелым лестницам. Причем на крепежном лесе экономили – и в шахтах часто случались обвалы. Только в 1911 году произошло 896 несчастных случаев, в которых пострадали свыше 5 тыс. рабочих. При этом на 2,5 тыс. работников (не считая членов их семей) приходился только один врач. Что же касается условий жизни, то один из членов побывавшей на Ленских приисках комиссии писал: «Товарищи, нам здесь делать нечего, нам остается одно: посоветовать рабочим поджечь эти прогнившие, вонючие здания и бежать из этого ада, куда глаза глядят».
И все же у старателей оставались силы после 11-часового рабочего дня заниматься «сверхурочным» поиском золотых самородков. Их можно было сдать в лавку «Лензолота» по цене 84 копейки за грамм. Но в 1912 году эта дополнительная добыча была запрещена. Практически тут же на Андреевском прииске вспыхнула забастовка, которая быстро перекинулась и на другие регионы. К середине марта в ней участвовало уже 6 тыс. человек. Они требовали сокращения рабочего дня, улучшения условий жизни, отставки наиболее «вредных» членов администрации. В ответ на это хозяева приисков не нашли ничего лучшего, как вызвать войска. 3 апреля 1912 года солдаты расстреляли демонстрацию рабочих – события эти вошли в историю под названием «Ленский расстрел».
Выстрелы на приисках, вопреки ожиданиям администрации «Лензолота», не положили конец забастовке – в течение весны-лета с золотых копей ушло более 8,5 тыс. человек. Общие убытки хозяев предприятия составили 6 млн. рублей. Но уже осенью на прииски прибыли новые «рекруты» и работа возобновилась.
Желтый металл не принес счастья тем, кто добывал его – да и владельцы приисков редко заканчивали хорошо. Золотая лихорадка – настоящая болезнь общества – и здесь собрала свою обильную дань.
