Введение. «Кафаген должен быть разрушен»

          «Carthaginem esse delendam» – слова неистового Марка Порция Катона знакомы каждому со школьной скамьи. Так же, как и долгое противостояние Рима и Карфагена. Его история закончилась в 146 году до нашей эры, когда римская армия штурмом взяла непокорный город. По приказу Сената Карфаген был разрушен до основания. Землю, на которой стоял город, трижды перепахали плугом и засеяли солью. На проклятом месте не только запрещалось селиться людям – там даже трава не должна была расти. Карфагенян победители обратили в рабство, библиотеки разграбили и раздали местным царькам «на бытовые нужды». Гордые победители стремились стереть не только Карфаген, но и саму память о нем.

     И преуспели. Карфаген так и остался известен в основном своим противостоянием с Римом. Он как бы возник ниоткуда, проиграл и снова канул в небытие… «Приказано забыть». Город в Северной Африке стал по-настоящему потерянной цивилизацией. Потерянной не оттого, что следы ее до основания стерло неумолимое время, а потому, что это сделали люди.

Часть первая. Беглецы или колонисты?

          История самого упорного противника Рима началась между 825 и 823 годом до нашей эры, когда к берегу Тунисского залива прибыли корабли из далекого финикийского Тира. Берега Северной Африки не были для переселенцев «терра инкогнита» – неподалеку располагалась тирская колония Утика, а на месте будущего Карфагена уже много лет стояла торговая фактория Бирса. Здесь мореходы могли отдохнуть, пополнить запасы пресной воды и продовольствия, поторговать с местными племенами.

          Легенда гласит, что основательницей Карфагена стала Элисса, старшая дочь тирского царя Мутона. Некоторое время она вместе с мужем Ахербом правила Тиром – но подросший младший братец Пумийатон тоже захотел власти. Ахерба убили, а Элиссе удалось бежать. Вместе с горсткой верных людей и сторонниками из городской знати она отплыла сначала на Кипр, а потом – в Северную Африку. Здесь беглая царица обманом приобрела у ливийского князька землю вокруг Бирсы и основала город Карфаген, вернее, Картадашт.

          Все бы хорошо, но пораженный красотой и хитростью Элиссы царь Гиарб захотел взять ее в жены и пригрозил разрушить город, если женщина не ответит ему взаимностью. Однако та предпочла смерть браку с «варваром». Разведя огромный костер, она на глазах Гиарба сначала принесла жертвы богам, а потом шагнула в пламя сама…

          Греки были большими мастерами придумывать красивые легенды. Но были ли на самом деле Элисса, бегство из Тира, обман ливийцев? Скорее всего – нет. «В жизни» все оказалось гораздо проще.

          Вероятнее всего, Картадашт был основан выходцами из Тира как аграрная колония – такие поселения и финикийцы, и те же греки создавали во множестве, «сбрасывая» из своих полисов излишек населения. Основавшие город поселенцы первое время платили местному ливийскому царьку небольшую мзду, чтобы обезопасить себя от набегов и обеспечить защиту от остальных «соседей». Сначала у власти в Карфагене стояли цари, имевшие родственные связи с правящим домом Тира. Но вскоре династия монархов Карфагена пресеклась, и власть перешла к местной аристократии. Так город стал олигархической республикой. Причем достаточно воинственной – хотя римляне и греки презрительно именовали карфагенян «торгашами». Соседство ливийских племен не давало сидеть сложа руки – то те, то эти постоянно наведывались к городу, чтобы подхватить то, что плохо лежит. А заодно – вытоптать поля, выжечь сады и разрушить все, до чего можно дотянуться. Такие банды нужно было перехватывать, а на набеги отвечать набегами. Поэтому не будет большим преувеличением сказать, что «Карфаген был создан мечом».

     Вначале был обман

     Согласно легенде об основании Карфагена, Элисса самым элементарным образом обвела вокруг пальца местного царька Гиарбу. «Мои спутники утомлены долгим плаванием; им надо собраться с силами, прежде чем отправиться в путь», – пожаловалась она и предложила купить столько земли, сколько может охватить бычья шкура. Финикиянка и ливиец ударили по рукам. А ночью хитрые пришельцы порезали бычью шкуру на ленточки и, растянув их на холме, очертили место для города. Гиарба остался в дураках – ведь формально Элисса не нарушила условия договора.

     Римский полководец Сципион Эмилан, глядя на зарево пожаров, семнадцать дней бушевавших над Карфагеном, со слезами на глазах декламировал гомеровскую «Илиаду»:

     Будет некогда день,

     и погибнет священная Троя,

     С ней по гибнет Приам

     и народ копьеносца Приама.

     Когда бывший там же Полибий спросил у военачальника, что же он хотел сказать этой декламацией, Сципион ответил – глядя на гибель Карфагена, он думает о судьбе, уготованной Риму.

     Легенда о границе

          Долгим и упорным было противостояние между Карфагеном и Киреной. На разделяющей два города равнине не было ни одного ориентира, которым можно было обозначить рубежи. В конце концов противники решили выслать навстречу друг другу посольства – там, где они встретятся, должна была пройти граница. Однако то ли карфагеняне, как обычно, схитрили, то ли их посланники оказались более быстроногими, но они намного опередили греков – последним досталась лишь треть спорной территории. Возмущенные «сыновья Эллады» согласились признать их претензии только в том случае, если послы Карфагена – два брата Филена – позволят зарыть себя в землю живьем там, где хотят провести границу своей страны. Каково же было удивление – и, наверное, восхищение – «доблестных эллинов», когда братья приняли это условие. Установленные над их могилами алтари и стали межевыми знаками между Карфагеном и Киреной.

     Часть вторая. Возвышение

          Итак, будущий великий Карфаген начинался как заурядная колония, которых по берегам Средиземного моря у финикийцев было множество. И, наверное, остался бы таковой, если бы не… греки.

         Как и финикийцы, они расселялись по всему Средиземноморью. Сначала между сильными, многочисленными народами существовал как бы негласный договор о «разделе сфер влияния» – одни осваивали северное Средиземноморье, другие – южное. Но к VI веку до н.э. финикийские поселенцы стали чувствовать себя довольно неуютно. Многочисленные и оборотистые эллины тут и там нарушали «разграничительную линию». Они теснили соперников на Сицилии, Корсике, Сардинии… «Сыны Эллады» обосновались даже в Северной Африке, основав там город Кирену. Противостоять натиску греков финикийские поселенцы не могли. Собственных сил не хватало, а метрополия ничем не могла помочь – Малая Азия была лакомым кусочком для всех строителей «великих империй» – египтян сменяли ассирийцы, ассирийцев – вавилоняне, вавилонян – персы…

          Вот тут-то и пробил час Картадашта. Карфагеняне не надеялись на помощь Тира, хотя и отправляли ежегодные богатые дары в храм Мелькарта, и предпочитали сами заботиться о собственной безопасности. У города была пусть и небольшая, но закаленная в стычках с ливийцами армия – вернее, городское ополчение. Неудивительно, что финикийские города в Северной Африке один за другим заключали союзные договоры с Карфагеном – единственной силой, которая могла хоть как-то ограничить притязания греков. Так возникла своеобразная конфедерация, в которой ведущую роль играли карфагеняне.

     Платой за карфагенскую защиту стали ограничения в торговле и суверенитете финикийских колоний. Забегая вперед, надо сказать, что полис так и не смог надежно привязать к себе новых союзников. Пока город был силен и процветал, с потерей вольностей приходилось мириться. Однако стоило Карфагену ослабнуть – и финикийские города Северной Африки один за другим стали переходить на сторону Рима.

          Вскоре греки были вытеснены с Сардинии и Корсики. По договору с эллинской колонией Массалией их кораблям запрещалось даже появляться у местных берегов. Так же были разделены сферы влияния в Иберии. Только Сицилия оставалась спорной территорией. Борьба за власть над островом между греками и пунийцами, как называли карфагенян римляне, растянулась более чем на столетие.

     Часть третья. Тираны и тираноборцы

          Хотя римляне не оставили от истории Карфагена камня на камне – впрочем, как и от самого города – известно, что немалую роль в создании пунийской державы сыграл полководец Малх, принадлежащий к одному из аристократических родов. Благодаря ему была окончательно ликвидирована угроза со стороны ливийцев и город перестал выплачивать им ежегодную «мзду». Окончательно приведя их к повиновению, Малх с армией – а вернее, личной дружиной – перебрался на Сицилию и в 560–550 годах присоединил к владениям Карфагена юго-западную часть острова. За ней наступила очередь Сардинии. Но военное счастье переменчиво – после десяти лет успешных войн армия Малха потерпела от островитян сокрушительное поражение. «Отцы» Карфагена «наградили» военачальника изгнанием, а заодно – и всю его армию. Опальный полководец высадился у стен Карфагена и осадил город, требуя отмены приговора.

          Вскоре Малх занял Карфаген и, созвав народное собрание, казнил десяток аристократов, требовавших его изгнания. После этого опальный полководец стал единолично править городом. Однако это не пришлось по душе аристократам. Один из них – Магон – возглавил борьбу с узурпатором, а после того как Малх был схвачен и казнен… сам уселся на его место.

          С того момента на протяжении почти столетия Карфагеном правила династия Магонидов. Это время стало «золотым веком» Карфагена. Магон реформировал армию, заменив городское ополчение наемными отрядами. Опираясь на них, Магониды подчинили всю северо-западную Африку до Геркулесовых Столпов (Гибралтара). Вскоре к карфагенской державе присоединилась Утика – последнее независимое финикийское поселение на «черном континенте». Город стремительно расширялся и богател. Однако все хорошее рано или поздно заканчивается. После столетнего правления династия была свергнута карфагенской аристократией, а последний выживший внук Магона, Гисгон, бежал на Сицилию.

     

     Отец и сын

          Легенда гласит, что пока Малх осаждал город, из Тира в Карфаген вернулся его сын Карталон. Будучи жрецом Мелькарта, он ездил туда с ежегодными приношениями. Полководец тепло принял сына, однако тот отказался разговаривать с отцом, ссылаясь на религиозные обряды. Тогда Малх велел пропустить Карталона в город. Через несколько дней жрец Мелькарта уже как представитель «отцов» города вернулся в лагерь осаждающих. Но разговор как-то не задался. Возмущенный высокомерием сына и требованиями своих противников, полководец приказал распять Карталона на кресте и начал штурм города.

     Степени равенства

          Как и в любом полисе Средиземноморья, все в Карфагене были равны, но некоторые – гораздо «равнее». «Сливками общества» считались полноправные граждане полиса – примерно треть населения города. Жители колоний полагались чуть менее «равными» – им запрещалось участвовать в политической жизни. Еще ниже стояли люди из подвластных Карфагену финикийских городов – в отличие от граждан, которые только давали взятки, им приходилось еще и платить налоги. А на предпоследней ступеньке социальной лестницы – чуть повыше невольников – находились подчиненные пунийской державе племена. Между прочим, за малейшую провинность карфагеняне опускали их на самое дно, превращая в рабов.

          Обстоятельства свержения Магонидов остаются для нас тайной – спасибо исполнительности римских легионеров – зато последствия известны очень хорошо.

          Карфагенская аристократия – и торговая, и аграрная – пуще всего на свете боялась, что очередной успешный полководец, опираясь на наемные армии, сделает то же, что и Магон – отберет у них власть. Естественно, официально «отцы» города не о себе любимых радели, а «боролись с угрозой тирании». И вот, чтобы тиранам «неповадно было», в Карфагене приняли закон – по окончании войны военачальники должны были отчитываться перед властями города о своих действиях. А те уже решали – действовал ли полководец на благо города или мостил себе дорожку в диктаторы. Для выслушивания таких «исповедей» был даже создан специальный орган власти – «Совет ста четырех». Впрочем, одними полководцами сто четыре борца с тиранией не ограничивались. Вскоре они начали принимать отчеты и от других должностных лиц – и везде не покладая рук боролись с ростками деспотии. Малейшее подозрение совета заканчивалось для несостоявшегося тирана жестокими пытками, распятием или в лучшем случае изгнанием.

          Неудивительно, что через пятьдесят лет после создания «Совета ста четырех» Карфаген вступил в эпоху «стабильности» – или застоя, что в данном случае вернее. Каждый полководец или политик боялся привлечь к себе внимание членов совета и, чтобы не быть обвиненным в стремлении к тирании, предпочитал не высовываться.

     Вертикаль власти

          Как это ни удивительно, но высшим органом власти в олигархическом Карфагене считалось… народное собрание. Однако считаться и быть – большая разница. На деле к нему обращались только в дни раздоров и междоусобиц. Обычно же полноправные горожане, треть населения Карфагена, выбирали лишь городских чиновников – магистратов. Вся реальная власть находилась в руках совета старейшин – сначала он состоял из десяти человек, потом из тридцати, а еще позже – из трехсот. Заседания совета проводились ночью – так же, как это позже происходило в Венеции. «Первыми среди равных» в совете были два суффета. Их роль не совсем ясна – ни распоряжаться казной, ни объявлять войну они не могли, все это было в ведении совета старейшин. Возможно, в этом «парламенте» суффеты играли роль спикеров. Ни полководцы, ни другие должностные лица в совет не входили – их можно было бы назвать «слугами города», если бы за свою службу они получали жалование. Однако это было не так. Должности в Карфагене не приносили их обладателям никакого прямого дохода. А вот мздоимство здешних чиновников было настолько привычным делом, что не только не преследовалось законом, но даже не осуждалось обществом.

     Часть четвертая. Торговля, которой не было

          Карфаген, Картадашт, Кархедон – он вошел в историю как торговый город. Но был ли он действительно таковым? Как ни удивительно – нет. Ни этот, ни какой-нибудь другой полис античного мира не смог бы существовать исключительно за счет торговли по трем причинам – недостаточная денежная масса затрудняла проведение торговых операций, стоимость перевозок товаров была слишком высока, а риск – неоправданно велик.

          Конечно, карфагенские купцы пускались в смелые торговые авантюры, опираясь на могущество своей державы в Западном Средиземноморье. Но, как считают современные историки, доля торговли в «валовом национальном продукте» Карфагена не превышала двух процентов! Основу его богатства составляли не барыши от сделок, а продукция серебряных рудников и каменоломен, налоги и подати, собираемые с населения и – в первую очередь – земля.

          А вот список предлагаемых пунийскими купцами товаров весьма своеобразен. Это крашеные ткани и украшения, амулеты, расписные страусовые яйца, стекло, оружие, керамика и посуда. Однако посуда, оружие и керамика были хуже греческих. Да и все остальное, как показывают археологические находки, отличалось невысоким качеством. То есть карфагенские купцы по всему Средиземноморью предлагали то, что мы сейчас назвали бы «ширпотребом»! А вот скупали карфагеняне уже «эксклюзив» – в первую очередь продукцию греческих ремесленников, произведения искусства, дорогие египетские ткани… Неудивительно, что их недолюбливали – ведь при таком обмене карфагеняне умудрялись получать прибыль! Но откуда же фантастические доходы купцов – ведь ширпотреб всегда дешевле эксклюзива?

          А они шли из других источников – торговли с «дикарями» и выкачивания несметных богатств из колоний – из Британии в Карфаген шло олово, из Испании – серебро, медь и свинец, с территории современного Сенегала и Нигера – золото, из Сардинии – оливки и соль, из Северной Африки – пурпур… и этот список можно продолжать еще очень долго.

          О роли такой торговли говорит хотя бы то, что до IV века до н.э. карфагеняне вообще не чеканили собственной монеты – для торговли с «дикарями» деньги просто не были нужны. И основной причиной открытия собственного монетного двора стала не «торговая надобность», а военная необходимость – наемным армиям Карфагена надо было платить жалование, а они предпочитали получать его именно звонкой монетой. Кстати, чеканили карфагенские деньги сначала на Сицилии – там, где на протяжении столетия велись войны с греками и где находились основные военные силы североафриканской державы.

          Об огромных доходах Карфагена свидетельствует такой факт: после второй Пунической войны римляне наложили на город огромную контрибуцию – 340 тыс. талантов серебра в год на протяжении пятидесяти лет. А один талант – это 6000 денариев по 4.5 грамма каждый, то есть более 27 килограммов серебра. Или 23,5 тыс. долларов – по современным ценам этого металла. Если античные авторы не преувеличили, то в год Карфаген выплачивал Риму почти ВОСЕМЬ МИЛЛИАРДОВ долларов! Так вот, на четырнадцатом году выплат карфагеняне предложили победителям за один раз погасить оставшиеся тридцать шесть взносов.

     Часть пятая. За Геркулесовыми столпами

          Когда карфагенская держава преградила конкурентам путь в Западное Средиземноморье – а произошло это все в тот же «золотой век» правления Магонидов – взоры предприимчивых карфагенян обратились за Геркулесовы Столпы – или, как называли их финикийцы, столпы Мелькарта. В погоне за новыми землями и богатствами карфагенские корабли двинулись на юго-запад – вдоль побережья Африки. Одну из самых знаменитых экспедиций возглавлял суффет Ганнон – предположительно, один из внуков Магона.

          Сохранившиеся обрывки отчета Ганнона свидетельствуют – карфагеняне за одну экспедицию продвинулись вдоль побережья Африки дальше, чем португальцы в XV веке за 70 лет. Реки, описанные путешественником, современные историки ассоциируют с Себу и Сенегалом, а извергающийся вулкан может быть только горой Камерун. Непонятной остается только странная многочисленность экспедиции – исследовательская партия размерами с население среднего античного города выглядит странновато. Однако и эта странность может быть объяснена двумя способами. Дошедшие до нас обрывки текста могут описывать две экспедиции – исследовательскую и колонизационную – тем более что события происходили между 480 и 450 годами до нашей эры – а в этот промежуток можно было совершить даже не два плаванья, а гораздо больше. С другой стороны, Ганнон отправлялся не в неизведанные дали – ведь за полтора века до его похода финикийские мореходы на службе египетского фараона Нехо совершили плавание вокруг Африки и что-то из их открытий могло стать известно карфагенянам. Да и жители городов Гадеса и Могадора, входивших в состав карфагенской державы, могли знать часть западноафриканского побережья.

     Источники свидетельствуют

          Описание путешествия Ганнона было выгравировано на бронзовой табличке и выставлено для всеобщего обозрения в карфагенском храме Баал-Хаммона. Оригинал не сохранился, но остался сокращенный перевод на греческий язык – так называемый «Перипл Ганнона». Судя по нему, пройдя Геркулесовы Столпы, мореплаватель повернул на юг. Всего в экспедиции участвовало 60 кораблей и тридцать тысяч человек. По пути следования Ганнон основал несколько поселений и в конце концов добрался до Камеруна: «Проведя в пути четыре дня, ночью мы увидели землю, заполненную огнем; в середине же был некий огромный костер, как будто достигавший звезд. Днем оказалось, что это большая гора, называемая Колесницей богов; в глубине залива есть остров, […] населенный дикими людьми. Очень много было женщин, тело которых поросло шерстью; переводчики называли их гориллами… Трех женщин мы захватили; они кусали и царапали тех, кто их вел, и не хотели идти за ними. Однако, убив, мы освежевали их и шкуры доставили в Карфаген».

          Последним доводом в пользу реальности путешествия Ганнона служит то, что захватившие Карфаген римляне сразу же организовали экспедицию к западным берегам Африки во главе с Полибием, которая прошла точно по маршруту Ганнона.

          Кроме Западной Африки карфагенские мореплаватели добрались до Канарских островов и, возможно, до Мадейры. На Канарах пунийцы, как предполагается, организовали торговые фактории и поселения. Привлекал их, правда, не благоприятный климат, а лишайник орсель и смола драконового дерева, которые использовались для окрашивания тканей в пурпурный и кроваво-красный цвет.

          Двигаясь дальше от Канар, карфагенские мореплаватели, возможно, достигли Азорских островов – об этом свидетельствует найденный в 1749 году на одном из них клад античных монет, в котором среди прочих было и пять карфагенских – а на севере добрались до Британии. В студеные северные моря их влекло олово. Экспедиция под началом Гимилькона достигла Ирландии и южной Англии, а плававшие по его следам торговые караваны неоднократно наведывались на полуостров Корнуолл.

          Неудивительно, что после таких открытий в совете старейшин Карфагена все чаще и чаще начали звучать голоса, требовавшие свернуть экспансию на Сицилию и другие «цивилизованные» земли, бросив все силы на покорение тех огромных просторов, которые открывались за Геркулесовыми столпами!

     Источники свидетельствуют

     «В середине океана против Африки находится остров, отличающийся своей величиной. Остров обнаружили карфагеняне; он находился в нескольких днях пути от материка. Множество лесов покрывало его. Земля на острове была плодородной, а деревья в изобилии приносили плоды. Приятен был местный климат: здесь не было ни сильного холода, ни ужасного зноя», – писал Диодор.

     Часть шестая. Город и его обитатели

          Богатства Карфагена способствовали быстрому росту города. Раскопки показали, что с VIII по VI века до н.э. его площадь увеличилась в четыре раза – с 25 до 100 гектаров, а в эпоху расцвета Карфаген занимал площадь в 300-400 гектаров. Склонные к преувеличениям античные авторы писали, что в нем проживало 700 тыс. человек. Археологи дают более скромные оценки – максимум 550 тысяч. Но даже и по этим цифрам полумиллионный город неплохо бы смотрелся даже в конце XIX века нашей эры!

         «Сердцем» Карфагена, его акрополем была Бирса – возвышавшийся над городом на 63 м холм. Именно его, по преданию, обнесли за одну ночь кожаными ремешками люди Элиссы. Кстати, и его название переводилось как «Шкура». Во времена расцвета полиса старая застройка была снесена, а вершина холма перепланирована по греческим канонам – с прямоугольными кварталами и прямыми улицами. Окружавшая ее мощная крепость возводилась как последнее прибежище защитников и жителей города в случае войны. А в мирное время там располагались казна и государственные архивы. В центре этой цитадели на высокой террасе стоял окруженный священными кипарисами храм Эшмуна, к которому вела широкая лестница из шестидесяти ступеней.

          Если Бирса стала акрополем Карфагена, то ее агорой была торговая площадь Котон, располагавшаяся между холмом и гаванью. Одна из трех улиц вела отсюда в Бирсу. Со временем это место стало административным сердцем Карфагена. Именно тут располагались здания совета старейшин и пресловутого «Совета ста четырех», а непосредственно к площади примыкал тофет – святилище с жертвенниками – и военная гавань, тоже называемая Котон.

          Кстати, гаваней в Карфагене было две – прямоугольная торговая гавань соединялась с морем узкой горловиной, которую в случае нападения можно было легко преградить цепями, а круглая военная находилась за ней. Сейчас от обеих корабельных стоянок осталось лишь два пруда – с высоты птичьего полета хорошо видна их правильная форма. А раньше военная гавань отделялась от торговой шлюзом. По ее окружности были построены доки для кораблей, а в центре на небольшом острове располагалась резиденция одного из суффетов, тоже окруженная доками. Здесь могло находиться около двухсот кораблей.

          На склонах Бирсы и у ее подножия, в Мегаре, располагались в основном виллы аристократов – построенные глухими стенами наружу, с тенистыми внутренними двориками, украшенными греческими скульптурами и искусственными водоемами, с мозаичными полами и ванными комнатами. Здесь в садах у фонтанов прогуливались их степенные владельцы – люди в яркой одежде, увешанные украшениями. Карфагенские мужчины носили свободные туники и часто отпускали бороду, а голову украшали небольшой шапочкой наподобие фески. Женщины предпочитали подпоясанные одежды и длинные волосы.

          По контрасту с Бирсой и Мегарой Малка застраивалась и лачугами и домами в шесть-семь этажей, напоминавшими «многоэтажки» – инсулы императорского Рима. Публика здесь была попроще – моряки, солдаты, ремесленники, мелкие чиновники, врачи – «черная кость» Карфагена.

          От внешнего врага город защищали семнадцатиметровые стены с башнями, сложенные из плит известняка, как обычно в то время «на сухую» – без раствора. Прямо в их толще были устроены казармы для гарнизона – 20 тыс. пехотинцев и 4 тыс. всадников. Здесь же располагались загоны для трех сотен слонов. Рядом с казармами – тоже в башне – находилась резиденция командующего.

          Заступничество перед суровым ликом богов обеспечивали городу многочисленные святилища. Кроме уже названного храма Эшмуна главными среди них считались храм Таннит в северной части города и храм Решефа между гаванью и Бирсой. Отношения между суровыми богами Карфагена и горожанами были далеки от пасторали – впрочем, об этом позже.