250 лет назад тихое и живописное поместье в подмосковном Троицком получило дурную славу проклятого места. «Как будто чума поселилась в тех краях», – поговаривали соседи. Слава эта, впрочем, была совершенно заслуженной – владелица тех земель Дарья Николаевна Салтыкова без жалости замучила до смерти несколько сотен своих крепостных. Недаром ее звали «кровавой барыней», «людоедкой» и даже «самой ужасной женщиной в русской истории».
Тихоня и скромница
Дарья Николаевна родилась в семье с простой русской фамилией Ивановы. Девочка росла в набожной семье и сама чтила православные традиции, совершала паломничества, щедро раздавала милостыню и регулярно посещала церковь. Характер ее на тот момент описывают как тихий и скромный, как и подобает девице на выданье. О ее внешности достоверных фактов не сохранилось. Кто-то говорил, что в молодости Дарья была очень хороша собой, однако есть сведения, что в зрелом возрасте женщина стала полной и не слишком привлекательной. Образование она получала дома, правда, училась не особенно успешно – приглашенные наставники не смогли научить ее даже писать.
Дед Дарьи Николаевны был человеком весьма обеспеченным, имел ни много ни мало 16 тыс. душ крепостных, так что давал за внучкой немалое приданное. Да и род их был не из последних: Ивановы состояли в родстве с Мусиными-Пушкиными, Строгановыми и Толстыми, поэтому жениха для девушки подбирали тщательно. В 19 лет Дарью выдали замуж за ротмистра лейб-гвардии Глеба Алексеевича Салтыкова, состоявшего в родстве с Нарышкиными, Глебовыми, Голицыными и Ягужинскими.
Неизвестно, была ли новоиспеченная Салтыкова счастлива в браке. Но говорили, что пока молодая женщина воспитывала двоих сыновей – первенца Федора Дарья родила через год после свадьбы, а еще через два года на свет появился Николай – ее супруг гулял напропалую.
В 1756 году, в возрасте 26 лет, она овдовела. Ее супруг внезапно слег с горячкой и сгорел буквально за две недели. И Дарья Салтыкова осталась весьма состоятельной вдовой, в одночасье став одной из самых богатых помещиц России. От мужа ей достались дом в Москве на углу Большой Лубянки и Кузнецкого Моста, несколько поместий в Московской, Костромской и Вологодской губерниях, немалое состояние и более 600 душ крестьян.
Дарья Николаевна стала управлять своими владениями поистине железной рукой. Считается, что именно в это время она начала превращаться из скромной вдовы и примерной матери госпожи Салтыковой в сумасшедшую садистку Салтычиху. Что послужило тому причиной, доподлинно не известно. Возможно, Дарья Николаевна тяжело перенесла потерю супруга? Или внезапно обретенная свобода так на нее повлияла? А может быть, последней каплей стала неразделенная любовь?..
Роковая страсть
Как-то Дарья Николаевна отправилась поохотиться в своих угодьях. К тому времени молодая вдова уже была известна среди ближайших соседей своим взрывным характером. У нее случались истерики и легкие приступы агрессии – она могла отвесить пощечину дворовой девке за плохо выстиранное белье или оттаскать за волосы домашнюю прислугу за недомытые полы. Проезжая по лесу, Салтыкова вдруг услышала выстрелы. Она была до крайности возмущена тем, что кто-то осмелился вторгаться на ее земли, да еще и стрелять ее дичь, ведь мало кто из соседей стал бы нарушать границы владений строгой помещицы. Салтыкова и ее сопровождающие отправились взглянуть на смельчака.
Им оказался молодой дворянин, инженер-землемер Николай Андреевич Тютчев, будущий дед поэта Федора Тютчева. Он был хорошо образован, обходителен, но небогат и служил в земском ведомстве в невысоком чине секунд-майора. В тот день он как раз занимался межеванием земель и топографической съемкой местности к югу от Москвы, а в коротком перерыве решил подстрелить пару фазанов.
Конечно, молодой инженер немедленно извинился перед владелицей охотничьих угодий и объяснил, что заехал в ее леса ненамеренно. Однако его раскаяние не тронуло сердца Салтыковой, она велела своим сопровождающим скрутить браконьера и доставить к ней в Троицкое.
Так Тютчев оказался пленником Дарьи Салтыковой и был немедленно заперт в подвале – «волчьей погребнице». Там он провел несколько дней на хлебе и воде, а помещица порой являлась, чтобы осыпать его оскорблениями и угрозами. Почему после такого обращения молодой офицер не только не пожаловался на нее властям, но и стал ее любовником, никто не знает. Однако считается, что все произошло следующим образом: Дарья попыталась ударить Тютчева, но получила от вежливого и обходительного до того момента пленника неожиданный отпор. Более того, он сам ударил женщину так сильно, что та не удержалась на ногах. Но это, на удивление, не разозлило Салтыкову, а будто бы даже привлекло, и она прониклась к Тютчеву нежными чувствами. А тот, что еще более удивительно, ответил ей взаимностью.
Их странные отношения длились несколько лет. На это время крепостные Салтыковой получили передышку и не страдали от жестокости хозяйки – при Тютчеве женщина вела себя куда спокойнее. Однако подобный роман не мог длиться долго: как бы Дарья ни старалась сдерживаться, буйный нрав то и дело прорывался наружу. Да и красота ее к тому времени, по слухам, поблекла – она располнела и говорила грубым мужским голосом.
Как только Салтыкова прознала о том, что любовник собирается с ней порвать, она велела запереть его в том же погребе. Неизвестно, что собиралась сделать с предателем вспыльчивая барыня, но Тютчеву повезло – ему помогла сбежать сердобольная дворовая девка.
Избавившись от навязчивого внимания вспыльчивой барыни, молодой дворянин отправился в Москву и там вскоре посватался к девушке по имени Пелагея Панютина. Узнав об этом, Салтыкова рвала и метала: еще бы, ей, самой богатой помещице в губернии, а может, и во всей России, Тютчев предпочел молодую бесприданницу с 20 крепостными за душой. С тех пор кровавые расправы над крестьянами стали в Троицком обыденными, а Салтыкову даже соседи-помещики за глаза начали называть Салтычихой.
«Кровавая барыня»
Дарья Николаевна и до встречи с Тютчевом была скора на расправу. Все домашние и дворовые слуги знали, что, если барыня не в настроении, от нее в любой момент можно получить пощечину, а то и удар чем потяжелее. Поводом могло стать что угодно – остывший кофе, неаккуратно заправленная постель, неидеально выглаженное платье. На нерадивых слуг Салтыкова кричала и бранилась, бросала в них подвернувшимися под руку предметами, нередко секла розгами. А уж после расставания с любовником барыня и вовсе утратила человеческий облик, теперь в Троицком и ее московском доме творились настоящие зверства. Помещица избивала служанок поленом или скалкой, секла кнутом, могла плеснуть в лицо кипятком или прижечь каленым железом. Когда же Салтычиха уставала, ее подручные насмерть забивали жертв кнутами и батогами у нее на глазах. «Бейте до смерти! Я сама в ответе и никого не боюсь, хоть вотчины свои отдать готова. И никто ничего сделать мне не может», – кричала своим подручным жестокая помещица. Так погибли Аксинья Яковлева, Катерина Семенова, Федосья Артамонова, Мария Петрова и многие-многие другие. Главными сообщниками «кровавой барыни» были ее конюхи, нанятые охранники-гайдуки и дворовая девка Аксинья Степанова. Впрочем, был ли у них выбор? Ведь за отказ исполнять приказы Салтычиха и их самих не раздумывая забила бы до смерти.
Особенно недолюбливала «кровавая барыня» молодых девушек и женщин, больше всего доставалось светловолосым и миловидным, напоминавшим Салтычихе о ненавистной Панютиной. Она обливала несчастных кипятком, вырывала им волосы, сжигала косы лучинами, жгла лица раскаленным утюгом, вырывала уши раскаленными щипцами для завивки волос. Зимой и поздней осенью жертв пытали еще и холодом, привязывали к столбам нагишом на морозе или обливали ледяной водой. Так помещица сжила со свету Анну Петрову, которую по ее приказу поздней осенью несколько часов продержали по горло в пруду, где девушка в итоге и умерла от переохлаждения.
Особую ненависть Салтычиха питала к невестам и молодым женам, их она истязала с особой жестокостью. Для этого в ее поместье даже была заведена отдельная комната со всеми необходимыми орудиями пыток. Не знала она жалости и к беременным женщинам – их хозяйка так сильно била в живот, что они теряли детей.
Так что почти все убитые помещицей были женщинами, однако не обошлось и без нескольких исключений. Так, крестьянин Хрисанф Андреев якобы недостаточно хорошо присматривал за девушками, мывшими в доме полы, за что поплатился – был избит кнутом и брошен на морозе на ночь. А в другой раз помещице чем-то не угодил мальчик, которого Салтычиха собственноручно несколько раз ударила о дверной косяк, проломив ему голову.
Больше полусотни крепостных из поместья в Троицком умерли не во время пыток и избиений, а позже – из-за травм, переломов и зараженных ран, нанесенных жестокой барыней. Выжить повезло лишь единицам – например, старой служанке Аграфене Агафоновой, которая служила в доме еще при покойном Глебе Алексеевиче. В конце 1756 года она была жестоко избита хозяйкой, а потом по приказу Салтычихи несчастной женщине сломали руки и ноги в нескольких местах. Неспособную больше работать Аграфену отправили в дальнее имение, и только благодаря этому она осталась в живых.
А между тем в бухгалтерских книгах Салтыковой не было ни слова о смертях ее крепостных. Там было записано лишь, что «одна сбежала с женихом, трое отправлены в наши вологодские и костромские поместья, двое уехали к родителям, а еще около десятка проданы по 10 рублей за душу».
Месть за разбитое сердце
Но истязаниями крепостных Салтычиха не ограничилась. Ее продолжали терзать ревность и обида, она никак не могла забыть того, что ее любовник Тютчев предпочел ей другую. В итоге она решила во что бы то ни стало сжить его и молодую невесту со свету.
Первое покушение Салтычиха задумала совершить накануне Великого поста 1762 года, для чего специально отправилась в свой московский дом на Большой Лубянке. По ее приказу конюх Савельев купил в главной конторе артиллерии и фортификации 5 фунтов пороха. Из этого пороха и серы была изготовлена кустарная бомба, которую обмотали сухой пенькой. И вот, в ночь с 12 на 13 февраля, она отправила конюха Романа Иванова поджечь дом Панютиной, где на тот момент гостил Тютчев. Конюху было приказано непременно убедиться, что Николай Андреевич с невестой дома, прежде чем поджигать бомбу, «чтоб оной капитан Тютчев и с тою невестою своей в том доме заживо сгорели». Но Иванов побоялся убивать дворянина и не исполнил приказ помещицы. За это его жестоко избили, но оставили в живых.
На следующую ночь Салтыкова решила предпринять вторую попытку и снова послала Иванова к дому бывшего любовника. На этот раз с ним был отправлен еще один конюх – Леонтьев. «Если же вы того не сделаете, то убью до смерти», – говорила им на прощание Салтычиха. Но даже несмотря на это, когда у дома Панютиной избитый и запуганный накануне Иванов уже готов был поджечь самодельную бомбу, Леонтьев все-таки отговорил подельника. Они вернулись к Салтыковой и клятвенно заверяли ее, что «сделать того никак невозможно». За непослушание оба холопа были избиты кнутами едва ли не до смерти, а после по приказу помещицы гайдуки Ильин и Артамонов избили дважды ослушавшегося Салтычиху Иванова еще и палками.
После второй неудачной попытки, Салтыкова оставила мысль о взрыве и поджоге и уехала в Троицкое. Однако вскоре услыхала от соседей, что Панютина собирается к родственникам в Брянский уезд в сопровождении жениха. Большая Калужская дорога, по которой они должны были проезжать, проходила совсем рядом с имением помещицы. Ну как тут было устоять?
Салтычиха велела своим людям – Ильину, Давиду и Роману Ивановым и другим дворовым слугам – устроить засаду у дороги, дождаться экипажа Тютчева и Панютиной «и, как он проедет из деревни в поле, нагнать с мужиками, разбить и убить до смерти». Она даже велела выдать крепостным несколько ружей, чтобы те сначала выстрелили в путешественников, а уже потом добили их палками.
Но на счастье Тютчева, его вовремя предупредили о грозящей ему и его невесте опасности, так что он успел не только отложить поездку, но и подать в Судный приказ жалобу и прошение. В письме он настоятельно просил для себя и Панютиной конвой, который позволил бы им безопасно проехать мимо земель Салтыковой.
Дело о пропавших крепостных
Конечно, бесчинства Салтыковой просто не могли остаться незамеченными. К тому же считалось, что у каждого крепостного крестьянина была возможность подать в суд на своего помещика. Но на деле таких случаев было немного, ведь чаще за такую жалобу доставалось самому крестьянину – как за клевету и навет на дворянина. А у Дарьи Салтыковой были к тому же влиятельные родственники и друзья, так что поданные в суды и управления челобитные как раз у нее в руках и оказывались. А за такие жалобы Салтычиха наказывала жестоко и всегда одним способом – заковывала в цепи, пытала и истязала, морила голодом до смерти. «Меня на вас не променяют, сколько вы ни доноси», – гордо говорила барыня своим крепостным. Но даже несмотря на это, крепостные подали на свою мучительницу больше 20 жалоб. Видимо, жить под ее гнетом и терпеть издевательства было страшнее, чем рискнуть жизнью, написав челобитную. Конечно, всем этим доносам так и не дали хода – чаще всего богатая помещица просто откупалась от следствия.
Замученные и запуганные крестьяне пытались найти управу на Салтыкову и у церковных властей. Одна из крепостных жаловалась священнику, что помещица, взявшая в дом ее 12-летнюю дочь, нещадно бьет девочку и всячески издевается над ней. Другие женщины приходили с просьбами о защите, рассказывали жуткие истории про жестокую хозяйку, про забитых насмерть и заморенных голодом подруг и родственниц. Но и священник не осмелился пойти против «кровавой барыни», хотя ему приходилось едва ли не еженедельно отпевать очередную покойницу.
Так продолжалось бы и дальше, если бы летом 1762 года из Троицкого не сбежали двое крепостных – Савелий Мартынов и Ермолай Ильин, которые решились дойти до самой императрицы Екатерины II. Терять им было уже нечего: Мартынова Салтычиха велела забить до смерти, и он лишь чудом сумел убежать, а у Ильина «кровавая барыня» убила поочередно трех жен.
Неизвестно, кто и как помог простым крестьянам составить письмо на имя государыни, в котором они описывали сотню убийств, совершенных жестокой помещицей, и говорили, что едва ли не каждую неделю в Троицком появляется новая могила. Но они сумели забросить его в окно кареты Екатерины II, когда та возвращалась в Кремлевские палаты с праздничного выезда по случаю своей коронации. Ознакомившись с документом, молодая императрица пришла в ужас и немедленно велела «произвести о помещице Салтыковой следствие».
Однако чиновники не спешили браться за дело, опасаясь идти против влиятельной и титулованной дворянки со связями. Может быть, дело Салтыковой так и не сдвинулось бы с мертвой точки, если бы не новое происшествие.
Вскоре после доноса Екатерине II Салтычиха избила еще одну крестьянку по имени Фекла Герасимова, прислуживавшую ей в московском доме. Она долго истязала женщину, а потом еле живую отправила в Троицкое с приказом похоронить ее заживо. Но староста прихода не стал брать грех на душу – сам сел в телегу и повез несчастную обратно в Москву. По дороге Фекла скончалась, но староста привез ее истерзанное тело в канцелярию московского гражданского губернатора и заявил, что это дело рук его барыни – Дарьи Салтыковой. Выглядела покойница ужасно, по свидетельствам «волосы у нее были выдернуты, голова проломлена, а спина гнила».
Дальше закрывать глаза на происходящее в Троицком было нельзя. И за дело взялся следователь Степан Волков, человек простой, выслужившийся из низов, и князь Дмитрий Цицианов, не побоявшийся довести дело до конца.
Следствие длилось 6 лет. Салтыкова задействовала все связи, подкупала и запугивала следователей и свидетелей, отпиралась и отмалчивалась до последнего. Сколько ни бились следователи, помещица твердила только: «Не забивала до смерти. Всем умирающим священника вызывала». Не испугалась она даже пыток: знала, что женщину дворянского звания пытать не станут, а показанные ей для устрашения мучения другого заключенного не произвели на нее впечатления. Говорят, во время этого пугающего представления Салтычиха только ухмылялась – она творила со своими крестьянами и не такое.
Но выйти сухой из воды ей все-таки не удалось. В ходе дела были опрошены сотни свидетелей. Из ста допрошенных крепостных в Троицком имении помещицы 94 признались, что над крестьянами там издевались ежедневно. Даже соседи-дворяне признали, что видели в доме Салтыковой избитых крепостных, но как-то не придавали этому значения. Кроме того, в архивах московских инстанций нашли более 20 жалоб на «кровавую барыню», которым так и не дали хода. А обыски в доме и имениях Салтыковой и изъятые счетные книги помогли доказать, что чиновники этих ведомств получили от помещицы взятки. О происходящем в поместье не мог уже молчать и священник, отпевавший всех несчастных. В ходе расследования вызывала у подозрения судьба 138 крепостных, хоть они и числились в бухгалтерских книгах помещицы «пропавшими без вести», «беглыми» или «проданными по 10 рублей».
Так что в 1768 году юстиц-коллегия сумела собрать достаточно доказательств того, что Дарья Салтыкова «немалое число людей своих мужеска и женска пола бесчеловечно, мучительно убивала», и передала дело в суд.
Суд и приговор
Судьи не тянули – обвиняемую признали «виновной без снисхождения» в 38 доказанных убийствах и в жестокостях и пытках «дворовых людей без счета». Но сами не стали выносить окончательного приговора: бремя принятия окончательного решения легло на плечи императрицы. В сентябре 1768 года Екатерина II собственноручно несколько раз переписывала приговор, выбирая между казнью, ссылкой и заключением.
Наконец 2 октября 1768 года Екатерина II направила в Сенат указ, в котором подробно расписала, как следует наказать Салтычиху. Чтобы показать свое отношение к так и не раскаявшейся преступнице, императрица заменила в документе фамилию «Салтыкова» на «бесчеловечная вдова», «душегубица», «урод рода человеческого» и «душа совершенно богоотступная». Согласно приговору, помещица лишалась дворянского титула, материнских прав, права именоваться родом отца или мужа, всех своих земель и имущества. «Кровавая барыня» теряла даже право именоваться женщиной, ведь женщины должны быть добры и мягкосердечны, так что императрица постановила «именовать сие чудовище мущиною» и обращаться к Салтычихе только «он». Вторая часть приговора предусматривала гражданскую казнь Салтычихи и ее подельников, а после – ее пожизненное заключение в подземной тюрьме без света и человеческого общества. Приговор обжалованию не подлежал.
Накануне его исполнения по всему городу были расклеены соответствующие объявления, а некоторым дворянам, особенно тем, кто покрывал преступления Салтыковой, даже разослали билеты на казнь – в назидание. И вот 17 октября 1768 года, в 11 часов утра Салтычиху привезли на Лобное место в холщовом саване. Там ей в руки дали зажженную свечу и на час привязали к позорному столбу с табличкой «мучительница и душегубица». А в это время у нее на глазах клеймили и пороли ее пособников – после их отправляли на каторгу в Сибирь. Последним был заклеймен священник, молчавший о том, что творилось в Троицком. Впрочем, его наказание тем и ограничилось.
Саму Салтычиху пожизненно заточили в Ивановском монастыре на Солянке. Для нее там была сооружена специальная «покаянная» камера, находящаяся ниже уровня земли, так что туда не попадало ни лучика света. Заключенная содержалась в полной темноте и только на время приема пищи ей передавали огарок свечи. Разговаривать ей разрешалось только с начальником караула и посещающей ее монахиней. И только по большим церковным праздникам ее выводили из тюрьмы в монастырский дворик, где она через маленькое окошко могла прослушать литургию.
Говорят, что в попытке смягчить суровое наказание бывшая помещица сумела как-то разжалобить и соблазнить караульного солдата, который приносил ей еду. Поначалу он подавал ей тарелку через решетку, потом начал входить в камеру и вот в 1778 году немолодая уже женщина сообщила о том, что беременна. Однако ее не помиловали, а лишь смягчили ей условия содержания. Когда ребенок появился на свет, его отдали в приют, незадачливого отца подвергли публичной порке и отправили в штрафную роту, а мать перевели из глухого подвала в каменную пристройку к храму с небольшим окошком.
Теперь любому желающему было позволено смотреть в окно и даже разговаривать с узницей. Так что к монастырю частенько приходили любопытные, чтобы взглянуть на «кровавую барыню» и поиздеваться над ней. Правда, и она не оставалась в долгу и, по словам очевидцев, «когда, бывало, соберутся любопытные у окошечка за железною решеткой ее застенка, ругалась, плевала и совала палку сквозь открытое в летнюю пору окошечко». Говорили, что она была безобразно толста и грязна, с нечесаными волосами, в потрепанной одежде и с «лицом бледным, как квашня».
Умерла Дарья Салтыкова 27 ноября 1801 года, проведя в заключении 33 года. Ее похоронили на кладбище Донского монастыря рядом со всей ее родней на участке, который она купила задолго до своего ареста.
