Со времени Крестовых походов не было такого ажиотажа:
не было ни одной семьи, из которой не уехал бы или не
готовился бы к отъезду хоть один, а то и несколько ее членов.
Газета «Нью-Йорк Геральд», 1849 год
Джинн вырывается на свободу
24 января 1848 года в Калифорнии было найдено первое золото. Правда, местный «биг босс» Джон Саттер решил не афишировать сделанную его работниками находку. С индейцами, хозяевами земли, Джон быстренько заключил договор об аренде на три года участка размером около 12 тыс. квадратных миль. Платил он им рубахами, штанами, шляпами, платками, некоторым количеством муки и другого продовольствия. После этого Саттер отправил в Монтеррей своего человека, Чарльза Беннета, чтобы попытаться получить концессию на эту землю «с целью открыть лесопилку, пасти скот и искать полезные ископаемые – серебро и свинец». Однако губернатор Мэйсон ничем не смог помочь предпринимателю, ссылаясь на запутанность отношений с Мексикой.
Тем временем Джеймс Маршалл и его товарищи на лесопилке вовсю испытывались на прочность «желтым дьяволом». Несмотря на то, что Саттер платил своим людям весьма неплохие деньги, лежавшее под ногами богатство приковывало их взоры. Многие постоянно говорили о том, чтобы бросить работу и заняться золотодобычей. Выдержки хватило до воскресенья – 6 февраля 1848 года все рабочие ринулись на поиски. Им удалось отыскать около лесопилки несколько небольших самородков, а 15 марта о золоте написала газета «Калифорниэн».
Однако вовсе не эта заметка привлекла внимание американцев. Вспомните – для вспышки золотой лихорадки необходима яркая, броская находка, привлекающая всеобщее внимание. Джинна из бутылки выпустил Сэм Бреннан – лидер местных мормонов, агент по продаже недвижимости, владелец газеты «Калифорниа Стар». В начале мая он прошел по улицам Сан-Франциско, держа в одной руке бутылку с золотым песком, а в другой шляпу, размахивая ею для привлечения внимания. «Золото! – кричал он – Золото! Золото! Из Американской реки!»
И Ее Величество Золотая Лихорадка началась!
За ненадобностью
29 мая газета «Калифорниэн» прощалась со своей аудиторией:
«От нас ушли все – и читатели, и печатники. По всей стране, от Сан-Франциско до Лос-Анджелеса, от морского побережья до подножия Сьерра-Невады звучит один и тот же душераздирающий вопль: «Золото! Золото! Золото!», тогда как поля остаются незасеянными, дома недостроенными, и проявляется полное безразличие ко всему, кроме изготовления лопат и кирок, да транспортных средств, на которых можно было бы отправиться на поиски золота.
Все на прииски!
Сан-Франциско обезлюдел. Впрочем, по тем временам это был крохотный городишко – согласно переписи 1848 года, в нем проживало 850 человек. В тот же день новости докатились и до Монтеррея. Как и Сан-Франциско, город затих в ожидании зримого доказательства того, что золото есть. Городской алькальд Уолтер Колтон оставил в своем дневнике такие строки: «Сообщение о том, что в устье Американской реки было найдено золото, лишило наш город спокойствия. Мужчины только об этом и говорили, женщины тоже, но ни те, ни другие этому не верили. Прорицательницы загадочно вещали, что в последние несколько ночей Луна приблизилась к Земле на расстояние не больше одного кабельтова, что белый ворон играл с ребенком, и что сова звонила в церковные колокола». Через две недели с приисков пришел оборванец с самородком весом в унцию. На следующий день обезлюдел и этот город. К 1 июня 1848 года в Коломе, Мормон-Исленде, Келси-Диггенсе и прочих местах вокруг лесопилки Саттера работало уже 2 тыс. человек. И каждый день прибывали новые золотоискатели.
«В моей общине остались одни лишь женщины да несколько арестантов, которых сторожил солдат, ожидавший удобного случая, чтобы сбежать от своего начальника», – писал Колтон. «Половина домов [в Сан-Франциско] брошена жителями. Торговцы, адвокаты, механики и рабочие – все отправились в долину Сакраменто вместе с семьями. Бригады от пяти до пятнадцати человек нанимают в этом городе на несколько недель поваров, предлагая им плату от 10 до 15 долларов в день. Механики и возчики, получавшие в прошлом году от 5 до 8 долларов в день, согласились на это предложение и уехали», – сообщал президенту США Томас О. Ларкин. Губернатор Мэйсон писал в Вашингтон, что хлебные поля были оставлены на потраву скоту, дома брошены, а фермерские угодья не засеяны.
Однако это был еще только первый приступ болезни – «местный». Небольшое население Калифорнии практически знало друг друга в лицо. Дороговизна росла, но, как отметил тот же губернатор Мэйсон: «Я был удивлен, узнав, что уровень преступности здесь очень низок и что в районе золотодобычи не было ни одного случая кражи». Разобравшись с проблемой на месте, губернатор решил «не вмешиваться – за исключением случаев столкновений и правонарушений – и разрешить всем свободное золотоискательство».
Тем временем лихорадка набирала силу. Мало того, что к приискам устремилось все население Калифорнии – каждый капитан что гражданского, что военного судна, прибывшего к местным берегам, должен был быть готов к тому, что на следующий день команды у него не будет. Солдаты дезертировали и убегали из фортов, на прииски потянулись индейцы и местные китайцы… В этом безумии трезвую голову сохраняли только крупные ранчьерос испанского происхождения. Они понимали, что на приисках хотят пить и есть. И, следовательно, их золото никуда не денется.
А миазмы золотой лихорадки распространялись все дальше на восток. Их переносили газетные страницы, неровные строки писем, вездесущие слухи и сплетни. Наконец, 5 декабря 1848 года, как гром среди ясного неба прозвучало обращение к Сенату президента США: «В сообщения об изобилии золота на тех землях, звучащие столь неправдоподобно, было бы трудно поверить, если бы они не подтверждались официальными отчетами наших чиновников».
В течение следующего года в Калифорнию выехали тысячи человек. Они образовали новую волну старателей, названных «сорокадевятниками». А американская пресса нарекла их «аргонавтами» – ведь в Калифорнию они отправлялись за «золотым руном».
Первым вопросом для новоявленного аргонавта были деньги. «Стартовый капитал», по первоначальным прикидкам «специалистов», составлял 750 долларов. Маршрут вокруг мыса Горн – самый дешевый вариант – «съедал» 250–400 долларов. А ведь нужно было еще экипироваться и отложить какие-то деньги на первое время в Калифорнии. На деле же путешествие могло обойтись и в тысячу, и даже в большую сумму. На калифорнийский берег большинство будущих старателей сходило с пустыми карманами.
В те дни недвижимость на Восточном побережье продавалась и закладывалась по смешным ценам. Те, кому продать было нечего, брали в долг на условии участия в будущих доходах. Богачи, которые сами не рвались на запад, могли на таких условиях профинансировать несколько десятков «аргонавтов».
Решив первый вопрос, будущий старатель брался за следующий – как добраться до Калифорнии. В распоряжении у «сорокадевятников» было три пути. Первый – вокруг мыса Горн, второй – через Панамский перешеек (напомним, что канала в те времена еще не было) и третий – через американские равнины. «Аргонавты» широко использовали все три. За небольшим уточнением – зимой путь через Скалистые горы и Сьерра-Неваду был закрыт, и самые нетерпеливые могли выбирать только между Панамой и мысом Горн.
Переход так долог, что скучаешь заранее
В середине января 1849 года пятая часть взрослого населения Плимута и Массачусетса отправилась в морское путешествие. Нью-Йорк в одночасье оказался заполнен толпами мужчин в широкополых шляпах, высоких сапогах и длинных пиджаках из грубой ткани.
Предпринимательская жилка
Кроме «аргонавтов» к западному побережью устремились и «купцы». Прагматичные люди организовывали торговые компании, и зафрахтованные ими корабли везли в Калифорнию рабочий инструмент, оружие, одежду, одеяла, пиломатериалы, скобяные изделия, медикаменты и даже сборные дома. А французский «аргонавт» Альбер Бенар, решив совместить два метода обогащения в одном, отплыл в Калифорнию на корабле, который загрузил перчатками, зубочистками, ножами и… сотней эстампов работы Гаварни.
В 1849 году в среднем из семи «аргонавтов», выбравших морской путь, пятеро отправлялись в Калифорнию через мыс Горн, однако уже в 1851 эта пропорция изменилась в пользу Панамы – три из каждых четырех старателей предпочли скорость удобству.
Впрочем, и удобство морского пути было весьма относительным. Хорошо, если «аргонавты» могли позволить себе нанять судно, как это сделала группа бостонских «сорокадевятников» или «Бостонско-Калифорнийская горно-рудная и торговая компания». В последнем случае 150 старателей приобрели 700-тонный парусник «Эдвард Эверетт». В их распоряжении были библиотека, оркестр, несколько попутчиков-натуралистов, которые развлекали их лекциями в долгой дороге и специально приглашенный пастор, читавший еженедельные проповеди. Однако такие «тепличные» условия были довольно редки. Большинство кораблей просто не были приспособлены к перевозке пассажиров, и путешествовать с относительным комфортом – в 4-хместных каютах размером поменьше современных железнодорожных купе – могли только очень состоятельные пассажиры. Всем остальным приходилось ютиться на подвесных койках, а питание «аргонавтов» оставалось весьма «узким» вопросом. «Большой переполох случился во время завтрака, – писал «аргонавт» Джон Н. Стоун, – от поданной нам свинины и говядины шел такой отвратительный запах, что нужно было иметь очень хороший аппетит и крепкий желудок, чтобы не только сесть за стол, но и просто находиться вблизи него».
Однако самым большим врагом «аргонавтов», выбравших кружной путь, была скука. Никакое домино, лото или трик-трак (карты были строжайше запрещены) не могли заполнить все время. Только сам обход мыса Горн редко занимал меньше месяца. Да и морская дорога от мыса Горн до Сан-Франциско требовала столько же времени.
Счастливый период между холерой и лихорадкой
Если на маршруте через мыс Горн «первую скрипку» еще долгое время играли парусники, то на линии Нью-Йорк–Чагрес уже вовсю курсировали пароходы. Путь через Панамский перешеек был наиболее быстрым, но больше всего походил на «русскую рулетку». «Аргонавт» мог не только застрять на перешейке, но и остаться там навсегда – желтая лихорадка и холера, как и прежде, собирали с охотников за золотом богатую дань.
Пароходы шли переполненными сверх всякой меры. «Наше судно набито битком, как в носовой, так и в кормовой части. Работать просто невозможно, а попытки уснуть превращаются каждую ночь в тяжкое испытание… Завтрак и обед проходили в две смены. Без конца повторялись одни и те же сцены: боясь пропустить свое время, пассажиры с жадностью набрасывались на еду, и часто более робким или слишком чопорным джентльменам доставались объедки», – описывал корреспондент «Нью-Йорк Трибьюн» Бейард Тейлор свое путешествие на пароходе «Фолкон». На борту корабля, рассчитанного на 60 пассажиров первого класса и 150 межпалубных, находилось 400 человек! Но если «аргонавты» думали, что жуткая скученность – их основная проблема, то на деле этим все только начиналось. Будущие старатели сходили на берег в Чагресе, глухой деревне с единственной «гостиницей» «Крисчен Сити» – лачугой с дощатым полом без кухни. И немедленно кидались искать пирогу, чтобы добраться до Крусеса. С первых «аргонавтов» местные брали по 10 долларов, позже такса выросла до полусотни. При этом бдительность нельзя было терять ни на минуту – как и расставаться с вещами. Принцип «плати и поехали» работал вовсю. «Аргонавт», оставивший владельцу пироги задаток и ушедший за своими вещами, рисковал тем, что к его возвращению пирогу перекупит кто-то другой, просто предложив большую сумму.
140 километров от Чагреса до Кусеса для непривычных к местному климату американцев превращались в кошмар – влажная жара, ливневые дожди, москиты… А в Крусесе вновь приходилось договариваться – на этот раз с владельцами мулов, – чтобы добраться до Панамы. Многие поиздержавшиеся «аргонавты» преодолевали этот отрезок пути пешком. Однако на этом неприятности не заканчивались. В Панаме многих американцев настигала холера. Учитывая, что в апреле 1849 года здесь скопилось 2 тыс. ослабленных тропическим климатом «гринго», болезни было где развернуться. Между прочим, в 1849 году эпидемия «за компанию» с «аргонавтами» уничтожила и четверть населения города.
Триумф предприимчивости
Так как «панамский путь» был самым коротким из всех, предприимчивые американцы не собирались оставлять его в первозданном виде. Ежегодно Конгресс выделял 290 тыс. долларов на развитие пароходной линии Нью-Йорк–Чагрес. Корнелиус Вандербильд предложил первый проект Панамского канала – через озеро Никарагуа. Правда, от этих амбициозных планов предпринимателю пришлось отказаться. Тем не менее, Вандербильду удалось создать удобный пароходно-дилижансный маршрут, который был основным способом форсирования перешейка до открытия в 1855 году Панамской железной дороги.
Прерия, прерия, великая даль…
Весной «аргонавты» опробовали и пеший маршрут через американские равнины. Только за 1949 год этим путем в Калифорнию отправилось 50 тыс. человек. От Сент-Джо в Миссури, Олд Форд в Айове или Нового Орлеана с завидной регулярностью выдвигались караваны из тяжелых фургонов – «шхун прерий», двуколок, вьючных лошадей, всадников и даже ручных тележек. Всего в таком караване могло быть от 40 до 120 повозок. Некоторые будущие золотоискатели отмахивали без малого 4 тыс. километров до Калифорнии на своих двоих. Вскоре появились профессиональные «караван-баши» и целые компании, зарабатывающие на жизнь извозом по «южной дороге». Самой известной из них была «Ван Бьюрин Калифорниа Ассошиейшн» – с военным эскортом, секретарем, казначеем, слесарем, тележным мастером и административным советом. В таких караванах царила строгая, почти армейская дисциплина с полным подчинением «каравановожатым» и с наказаниями для нарушителей. Между прочим, одним из тяжелейших проступков в большинстве караванов считалось пьянство.
Движение каравана начиналось на рассвете и останавливалось на склоне дня. Внутри круга повозок укрывали животных, снаружи разбивали палатки. Готовился ужин, осматривались повозки, пелись песни и даже устраивались танцы. Некоторые караваны по субботам устраивали дневки. Можно предположить, что путешествие через великие равнины было легким и беззаботным. «Все мы были очень довольны; каждое утро открывало нашим взорам новые картины. Леса изобиловали дичью… и земляникой, и нам казалось, что мы находимся на бесконечном пикнике», – писала в своем дневнике некая юная особа. Но и на этом пути в Калифорнию хватало опасностей. И главную из них может назвать любой, кто посмотрел хоть один вестерн, – «команчи вышли на тропу войны». Это воинственное племя действительно доставило переселенцам немало проблем. Однако и «аргонавты» были далеко не ангелами. «Агент племени семинолов был вынужден все время оставаться в седле, предупреждая пришлых, разбивающих свои лагеря вдоль дороги, о необходимости вести себя так, чтобы избегать конфликтов с индейцами, находясь на их территории», – записал один из путешественников. Переселенцы не гнушались тем, чтобы угнать индейский скот или лошадей, разорить охотничьи угодья – и «краснокожие» платили им той же монетой.
Всякое бывает
Взаимоотношения переселенцев и индейцев были далеко не такими простыми, как кажется на первый взгляд. Те же команчи весьма часто нападали на караваны, а вот чокоту, крики, чикасоу и семинолы регулярно снабжали иммигрантов лошадьми и мулами, которых – в том числе – покупали у команчей. Хотя именно эти племена, изгнанные в 1830-е годы со своих родных земель, казалось бы, должны были «откопать топор войны с бледнолицыми» при первой возможности. Делавары, семинолы и чероки вообще зачастую выступали арбитрами в спорах между иммигрантами и команчами. Очень часто в таких случаях команчи заключали с «бледнолицыми» договоры, позволяющие тем «спокойно и дисциплинированно проходить по их территории». Гарантами выполнения таких договоров становились чаще всего тоже чероки. Ну, а еще это «цивилизованное племя» научилось «ковать копеечку» с «аргонавтов» – например, за паромные переправы. И, как отмечали переселенцы, индейцы драли с них деньги «ничуть не хуже мормонов»!
Если индейцы могли убить «аргонавта», то мормоны – изрядно облегчить его кошелек. Державших паромные переправы через реки Коу, Северная и Южная Плата, Гринривер мормонов «аргонавты» неполиткорректно называли «евреями с Больших Равнин» за абсолютно грабительские «тарифы». А еще мормоны поставляли переселенцам свежих лошадей по очень своеобразному курсу – одну новую за трех старых. При этом лошадей переселенцев немедля отгоняли на луг, где они две или три недели отдыхали и потом обменивали снова. Очень прибыльный бизнес!
Самым же тяжелым отрезком пути были Долина Смерти и склоны Сьерра-Невады. В основном в этих негостеприимных безводных местах начинался массовый падеж скота, но и люди, измученные долгой дорогой, тоже часто находили здесь свой конец. Вообще, завершающий отрезок пути был самым опасным – лишения, голод, болезни, опасности нередко вбивали клин вражды между путешественниками, и те, кто в начале пути вместе пели у одного костра, теперь по малейшему поводу могли схватиться за нож или револьвер.
Посмотреть на слона
У пересекавших Великие Равнины аргонавтов возник забавный эвфемизм. Они не говорили, что идут за золотом, стремятся разбогатеть и тому подобное. Они шли «посмотреть на слона». Многие отчаявшиеся путешественники поворачивали назад. В таком случае они говорили, что «достаточно посмотрели на слона».
Для тех же, кто смог пережить все тяготы пути, открывалось наконец его «эльдорадо» – Калифорния.
