Вскоре Старец Хасан покинул свой Сад. Впервые за несколько последних недель он, размышляя про себя, незаметно улыбался: «Что ж, хорошо, если ибн Атташ не лжет. Это значит, что очень скоро у нас будут не только крепости, но и сама столица».
В Исфахане поселился страх. Никто в одиночку не покидал своего жилища. Те, кто мог, уезжали из города; большинство же еще ранним вечером накрепко запирало двери своих домов и истово молило Всевышнего, чтобы он пощадил их и их близких.
Между тем, стражники султана сбились с ног – один за другим в городе начали исчезать влиятельные лица. Они будто растворялись в воздухе. Их не могли отыскать ни живыми, ни мертвыми.
Ежедневно слушая доклады об этих странных происшествиях, внимая бесконечным жалобам на трудности, султан день ото дня мрачнел и все чаще закрывался в особой комнате, где, вдыхая сладковатый дымок опия, повелитель мог хотя бы на мгновение отрешиться от тяжелых дум, отравлявших его разум и душу.
Более всего он беспокоился не о том, что таинственные злодеи до сих пор не пойманы.
Каждый вечер и начальник стражи, и первый визирь сообщали ему гораздо более тревожные вещи. Они говорили, что соглядатаи, тайно посылаемые в город, чтобы узнать о слухах и выведать тайные мысли горожан, возвращаются с плохими вестями. Они доносят, что ропот в городе усиливается.
На базарах и площадях все больше людей не страшатся произнести вслух имя правоверного повелителя.
Темные простолюдины во всем винят султана, который не покорился аламутскому Старцу. Они верят, что Хасан наслал проклятие на город. Они не доверяют тому, что зычным голосом возвещают глашатаи султана. Они не верят, что людей убивают исмаилиты, – они думают, что злой дух забирает не только их душу, но и тело. Потому-то и не могут никого найти.
Начальник стражи говорил и о том, что вскоре обезумевшие от постоянного страха жители могут поднять свирепый бунт, а в этом случае нельзя будет положиться и на гарнизон Исфахана.
Однажды султан прямо спросил визиря и начальника стражи, что они сами думают — куда же пропадают люди? И по их сбивчивым ответам и каким-то странным оправданиям, он понял: они тоже начинают верить в проклятие…
Фатима привыкла вставать очень рано, чтобы еще затемно попасть в лавку к купцу, где она работала поденщицей и разложить мешки с мукой и изюмом, которые должны были привезти поздно ночью. И хотя до лавки старого, грузного Мухаммеда было рукой подать, ей все равно было страшно — ведь только вчера она слышала, что опять стали пропадать люди. Да какие люди! В один вечер пропало сразу несколько купцов – один из них, вспомнилось ей, держал лавку совсем недалеко от ее хозяина Мухаммеда. Поговаривали, что все они тайком от султана брали выгодные подряды в Аламуте у Старца Хасана и имели глупость не выполнить их в срок. За это всех постигла расплата и злой дух в одно мгновение унес их. А может, превратил в мышей и крыс, как шептались потом в лавке у Мухаммеда…
Вдруг Фатима услышала голос. Ей показалось, что рядом кто-то плачет… Она осмотрелась и, пройдя несколько шагов, заглянула за угол соседнего дома. Но там никого не было. Она прислушалась — звук повторился. Фатима замерла на месте, затаила дыхание и боялась пошевельнуться.
Звуки доносились из-за высокого, глухого забора соседнего дома. Она опять вслушалась в них…
И вдруг Фатиму охватил ужас – она поняла, что это стонет человек, даже не стонет, нет, кричит, кричит надрывно и страшно, но голос его доносится откуда-то издалека, словно из-под земли. Еще несколько мгновений она стояла неподвижно на месте, а потом, почти обезумев от страха, спотыкаясь и падая, бросилась прочь от странного дома.
На рыночной площади уже собирались мелкие торговцы и те, кто служил в больших лавках у богатых купцов. Они неспешно, позевывая, раскладывали товары своих хозяев.
Перепуганная Фатима долго не могла толком рассказать, что же ее напугало. В конце концов, кто-то крикнул: «Покажи нам этот дом». В один миг вокруг Фатимы собралась толпа и решительно двинулась в ту сторону, откуда прибежала девушка.
Оказавшись у забора, указанного Фатимой, толпа стала ломать дверь во двор. Вдруг кто-то, рассмотрев хорошенько в предрассветной темноте дом, воскликнул: «Здесь живет слепой Алави Мадани – он благочестивый человек!»
Но в это самое мгновение дверь, поддавшись напору, рухнула, и толпа ринулась во внутренний дворик…
Первые несколько человек, ворвавшихся во двор Мадани, остановились как вкопанные – вокруг все было тихо и пусто, а дверь в сам дом была заперта снаружи – хозяин видно куда-то уехал. Нищего слепца Мадани знали многие в округе, и теперь даже самым горячим головам стало немного не по себе – из-за ложного страха какой-т глупой девчонки они ворвались в чужой двор да еще тогда, когда хозяина не было дома.
Неожиданно толпа притихла, и те, кто первыми прорвались во двор, тихонько шепча что-то друг другу, стали осторожно пятиться назад.
И вдруг среди наступившей тишины послышался стон. Все замерли. Стон раздавался откуда то из глубины колодца, находившегося посреди двора. Двое смельчаков отделились от толпы и осторожно заглянули внутрь. В ту же секунду оба они закричали, в ужасе отпрянув назад…
Через минуту толпа уже ломала двери в дом.
Кто-то между тем вытаскивал из колодца еще живого Мустафу, одного из купцов, которые пропали совсем недавно. Жилище слепца Мадани оказалось ужасающим кладбищем. Было понятно, что слепой здесь давно не обитал. Полуистлевшие трупы пропавших находили в подвалах, в подполье, в чуланах и даже в задних комнатах дома…
Не прошло и нескольких часов, как Исфахан был охвачен безумием. Весть о страшном открытии, как пожар, разносилась от квартала к кварталу. Слепца Алави Мадани вместе с женой схватили у Восточных ворот. Стражникам султана его не отдали – он был сожжен тут же, в пламени наспех сооруженного костра. Горожане повсюду отыскивали тех, кто хоть когда-либо говорил доброе слово о Старце Хасане. Их не убивали, а буквально разрывали на части, ни слова не давая произнести в свое оправдание. Вместе с ними убивали родственников и всех, кто имел несчастье в эту минуту оказаться в их доме.
Вскоре повсюду в Исфахане запылали пожары – разъяренные люди жгли дома тех, кого заподозрили в связях со Старцем.
Исмаилитские проповедники, в последнее время почти открыто собиравшие толпы зевак и сообщавшие им, что пропажи есть не что иное, как проклятие Хасана, теперь пытались скрыться и тайком выбраться из города. Но у всех исфаханских ворот и день, и ночь дежурили горожане – те, кто бывал на этих проповедях и помнил, как выглядели проповедники Старца. Любого, кто желал выехать из города, долго допрашивали и осматривали. Если вдруг в ком-то узнавали вчерашнего исмаилита, его даже не передавали страже, а убивали на месте.
Через несколько дней, когда самые горячие головы отошли от первой ярости, кто-то предложил не расправляться с предателями, а хватать исмаилитов и отдавать их воинам султана, чтобы те под пытками узнавали у них имена сообщников.
О том, что замысел его провалился, ибн Атташ узнал не сразу. Вначале перестали поступать постоянные донесения от Мадани. Большого значения этому комендант Шахриза не стал придавать. В последнее время Мадани вел себя очень ловко и, коль скоро он не посылает гонца, то, стало быть, имеет на это веские причины – перед решительным выступлением осторожность никому еще не вредила.
Но вскоре ибн Атташ встревожился – донесения перестали поступать не только от Мадани, но и от нескольких людей в Исфахане, сведениями которых он всегда очень дорожил. Двое тайных гонцов, посланных им, также не вернулись.
А в один из дней пришла, наконец, ужасающая весть – в городе сжигают исмаилитов. Тайна Мадани раскрыта – и исфаханцы совершенно обезумели в своей мести. Эту весть принес один из тайных последователей Старца Хасана, которому чудом удалось выбраться из города. Но о том, что же произошло и как удалось раскрыть Мадани, он ничего не знал.
В ту ночь ибн Атташ не спал. Он чувствовал – возмездие может придти очень скоро. Войска султана наверняка окружат Шахриз и попробуют взять его штурмом. Их не понадобится воодушевлять и гнать на крепостные стены.
Ибн Атташ знал: ненависть к исмаилитам столь велика, что воины сами отчаянно полезут под кипящую смолу, лишь бы отомстить за исфаханские убийства. Теперь они не боятся колдовских заклятий Старца и не верят в его чародейскую силу.
Еще несколько дней назад такие мысли не сильно потревожили бы его. В Исфахане у него было довольно соглядатаев, чтобы сообщить о любом замысле султана, визиря и стражников. И если бы даже они задумали поход на Шахриз, то ибн Атташ легко мог бы расстроить все замыслы. Для этого имелись десятки способов. Можно было дать взятки начальникам отрядов, и они сделали бы так, что сборы войска растянулись до следующего лета. А можно было…
Но это было вчера. А сегодня ибн Атташ даже не знал, сколько его людей осталось в живых. Единственное он знал наверняка – самые преданные и надежные помощники схвачены и растерзаны исфаханской толпой. Теперь его связь с огромным городом была утеряна. Он понимал и еще одно — если кто-то и остался в живых, то эти счастливчики скроются, затаятся и постараются навсегда забыть о том, что когда-то имели неосторожность связаться с исмаилитами. Найти их и тем более рассчитывать на них было совершенно бесполезно.
Тогда, быть может, послать гонцов в Аламут к самому Хасану и попросить его о помощи? Ведь крепость Шахриз нужна ему – она расположена не так далеко от столицы и всегда будет ножом, приставленным к горлу государства султана.
Но, подумав немного, ибн Атташ отказался от мысли, которая поначалу казалась спасительной.
Просить помощи у Хасана не годится. Он очень недоверчив и может заподозрить его, ибн Атташа, в измене. Перед тем как оказать помощь, он обязательно спросит его о том, что же на самом деле произошло в Исфахане. А на этот вопрос ответа у ибн Атташа не было – он и сам толком не знал, каким образом был раскрыт заговор, который так старательно готовился несколько месяцев.
Что же тогда он скажет Хасану? Лгать нельзя – Старец вмиг почувствует обман, и тогда уж ибн Атташу никогда не покинуть пределы Аламута. А сказать правду он не мог, потому что не знал ее. Но и в это Хасан никогда не поверит. Тут ибн Атташ тяжело вздохнул. «Все так и есть. Он и сам никогда не поверил бы во все это, будь он на месте Хасана. Что получается? Долгие годы он, ибн Атташ, знал почти все, что происходит не только в Исфахане, но и в султанском дворце, и в гареме визиря, и в мрачных подвалах тайной стражи. Он, ибн Атташ, как терпеливый паук уже почти сплел хитроумную паутину, которой опутал столицу султана. Не он ли сам говорил все это Старцу Хасану. И вдруг все рушится. Что же происходит? Или он лгал Старцу о своих успехах или… в последнюю минуту выдал все замыслы султану.»
Ибн Атташ не чувствовал, нет, нет, он твердо знал, что именно так Старец Хасан и подумает. И он не сможет ни возразить ему, ни оправдаться. Так что же ему тогда остается?..
