Трупы Малик-шаха и начальника тайной стражи султана обнаружили лишь на рассвете.
А к вечеру того же дня радостная весть о кончине злейшего врага исмаилитов долетела до Аламута. По такому случаю суровый Хасан разрешил почти недельное празднество и даже вернул в крепость большую часть дальних дозоров с тем, чтобы и они могли вволю насладиться всеобщим весельем. И хотя огромное войско, не знавшее о гибели повелителя правоверных, по-прежнему еще стояло под Исфаханом, Старец уже более не опасался за судьбу крепости – многочисленные лазутчики доносили ему, что между отрядами, прибывшими из разных провинций, уже начинаются раздоры, и лишь державная рука султана до поры до времени удерживала вместе беспокойное, разноплеменное войско. Хасан понимал: теперь, когда Малик-шаха нет, никому не под силу будет погасить разгоравшуюся в сельджукской империи смуту.
Ему рассказывали, что в войске султана ходят слухи о каком-то странном пророчестве, будто в нынешний же год изольется с небес огненная сера и растает в горах снег и лед, а в священном городе халифа, Багдаде, начнется мор и разойдется он по всем землям, где живут правоверные…Болезнь и огненный смерч будут свирепствовать год и истребят многих.
Слушая эти донесения, Хасан морщился, чтобы скрыть улыбку, блуждавшую на его лице. Он поглядывал на своих лазутчиков и замечал, что и они трясутся от страха, пересказывая ему досужие слухи и сплетни. Он представлял себе, как удивились бы его лазутчики, если б узнали, что почти месяц назад, в этой же келье, он беседовал с несколькими перебежчиками из султанской армии.
Они верили ему, как настоящему посланцу Всевышнего, и не желали идти под знаменами султана воевать со своими единоверцами в Аламуте. Они готовы были поднять бунт в некоторых отрядах султана и в решительный момент битвы ударить в тыл войску Малик-шаха. Но к их удивлению, Хасан поступил по-другому.
Он отпустил их с миром и сказал, что никакой помощи ему не требуется – сила всевышнего защищает Аламут, и под таким покровительством ему не страшны никакие набеги. И когда они уже поднялись и, кланяясь, попятились к выходу, чтобы уйти, Хасан взмахом руки остановил их и сказал: «Знайте, не пройдет и двух лун, как нечестивца Малик-шаха покарает Тот, от кого он отступился, погрязнув в разврате и затворив перед истиной свою душу. Проклятие падет на него и страну его; плодородные поля иссохнут, полноводные реки обмелеют и серебро станет пылью, ибо за мешок дирхемов нельзя будет купить и лепешки…»
Затмение
Огромный военный лагерь под Исфаханом с утра бурлил, встревоженный странными вестями, которые вначале шепотом, а потом и в полный голос передавались от отряда к отряду.
Никто не мог толком разобрать, что происходит. Те, кто только-только выбрался из своих палаток, думали, что уже отдали приказ о выступлении, и тут же бросались искать своих командиров; другие полагали, что подошли новые ополчения, и от того опять где-то разгорелась драка из-за дележа вяленого мяса и риса, которых, как всегда, не доставили в нужном количестве вороватые исфаханские купцы-подрядчики.
Вдруг разнесся слух, что похода вообще не будет. От таких вестей многие тут же приуныли, ибо, проделав немалый путь, очень рассчитывали поживиться при грабеже аламутских сокровищ – все, как один, были уверены, что колдун Хасан, против которого выступил благочестивый султан Малик-шах, в подвалах своих хранит несметные богатства, добытые его чародейством. Правда, воины султана частенько спорили между собой – а можно ли вообще захватить золото колдунов. Многие боялись, что оно просто превратиться в пыль, когда кто-то чужой прикоснется к нему; иные же опасались, что оно принесет несчастье, болезнь или нападение лихих людей. Но и те, и другие все же сходились в том, что как бы то ни было, а поживиться в Аламуте есть чем.
Потому то весть об отмене похода встречалась всеми без всякой радости – вообще же никто не мог понять, почему вдруг Малик-шах, созывавший войска даже из самых дальних провинций, внезапно изменил свою волю. Быть может, правда то, о чем последние дни болтали у костров воины, мол, есть какое-то пророчество, что в здешние края придут невиданные беды и мало кто переживет наступающий год.
Все толкались и бессмысленно сновали по лагерю, пытаясь хоть у кого-то узнать, что же случилось. Командиры сами ничего не могли понять и безуспешно пытались угомонить клокотавшее войско. Внезапно на дороге, ведущей из лагеря в Исфахан, показался отряд всадников, закутанных поверх кольчуг в абсолютно черные плащи, укрывавшие их с головы до пят… Почти все, кто заметили их немедленно притихли, будто почувствовали, что черные всадники несут с собою черную весть.
Известие о смерти султана Малик-шаха потрясло войско. Все боялись произнести вслух то, о чем в эти минуты думал каждый. Все – и вельможи, и командиры, и простые воины – вспоминали пророчество, с недавних пор гулявшее по лагерю. В нем державе Малик-шаха обещались неисчислимые беды, а ему самому скорая смерть. Это странное пророчество, над которым многие посмеивались, сбылось так неожиданно… И если исполнилась его первая часть, то значит верна и вторая…
К полудню, впрочем, всех уже занимали вполне земные вопросы – все наперебой требовали обещанного жалованья, раз уж поход на Аламут не случился. Кое-где начинались стычки между ополчениями разных провинций – каждый хотел получить в султанской казне то, что ему причитается и поскорее убраться восвояси. Особенно торопились эмиры: смерть Малик-шаха, у которого не было прямых и неоспоримых наследников, сулила каждому из них надежду…Наиболее могущественные уже подумывали о том, не вступить ли в схватку за султанский престол, а те, кто помельче, рассчитывали в общей неразберихе стать самовластными правителями в своих уделах.
Часть эмиров приказал срочно сворачивать палатки, навьючивать лошадей и верблюдов и уже вечером, когда спадет нестерпимый зной, выступать в обратный путь. Это были самые нетерпеливые властители – им было уже не до расчетов с султанской казной. Они понимали: в препирательствах с исфаханским двором можно без толку провести слишком много драгоценного времени… А сейчас, после столь неожиданной смерти Малик-шаха, его терять никак нельзя.
В два часа пополудни первый отряд походным строем выступил из лагеря. И вдруг в одно мгновение весь огромный лагерь погрузился во тьму. ..
Тысячи людей в ужасе метались по лагерю, рушились палатки, сквозь лязг оружия, ржание испуганных лошадей ничего нельзя было расслышать; командиры тщетно пытались собрать свои отряды. Многие в страхе бросали оружие и падали на землю ниц. Всем казалось, что вот-вот с темного неба низвергнется огненный смерч, обещанный пророчеством.
Солнце вернулось столь же внезапно, как и ушло. Но дикий страх так и не покинул воинство султана.
Целые отряды разбегались кто куда, не слушая своих командиров. Все верили, что смерть султана и затмение – это два знамения о том, что чудовищное пророчество сбывается.
Возвратившиеся в свои провинции воины приносили с собой вести о страшном проклятии, которое пало на султана Малик-шаха, когда тот решил затеять войну с аламутским Старцем. Сразу же в нескольких крепостях хитроумные эмиры воспользовались этим и почти открыто стали сеять слухи, что единственное спасение состоит в немедленном отложении от исфаханского султаната, чьи нечестивые правители навлекли на все государство такие беды.
На самом деле в тот год не было ни мора, ни засухи. Но зато случилось то, что ожидал Старец Хасан. В сельджукской державе началась смута. Пользуясь этим Старец один за другим захватывал все новые замки – где-то он покупал комендантов (также, как когда-то в Аламуте), где-то его проповедники потихоньку переманивали на свою сторону гарнизон, а если попадались несговорчивые, то удар кинжала быстро пресекал жизнь строптивца.
По прошествии некоторого времени Хасан обратил внимание на крепость Шахриз. То была мощная твердыня, которой рад был бы завладеть всякий эмир. Новый султан, неустанно боровшийся с мятежами в провинциях, устроил в ней огромные склады оружия, припасов и даже перевез в нее свой гарем. Поэтому крепость охранялась особенно тщательно. Захватить ее было под силу лишь человеку, который обладал бы почти такой же хваткой и изворотливостью, как сам Хасан. День за днем он перебирал в уме своих помощников. Внезапно он понял, кто мог бы захватить Шахриз. И в тот же вечер из кельи Старца вышел специальный гонец, заучивший наизусть послание Хасана…
Исфахан, столица сельджукского султаната
В лавке торговца холстом почтенного Абд аль-Малика ибн Атташа было шумно, хотя никто и не думал даже прицениваться к товару купца. Между тем, холсты в лавке лежали отменные, и о самом купце, даже за глаза, всегда говорили только добрые слова. Товар ибн Атташ всегда поставлял отличный, цену держал умеренную, а иногда мог поверить и в долг, что вообще-то среди исфаханских купцов было делом немыслимым.
Но нынче разговор вели не о холстах и не о торговле – из уст в уста передавались новость о том, что люди Старца Хасана вновь захватили крепость, и на этот раз совсем недалеко от столицы. Сам купец, по привычке сидевший в это время в лавке, был неразговорчив и хмуро поглядывал на болтунов, среди которых, правда, оказалось немало его постоянных покупателей. Ибн Атташ не хотел прерывать их, хотя и был недоволен тем, что зашедшие в лавку за покупками, за беседой своей совсем позабыли, зачем пришли.
В конце концов, он не выдержал и, подойдя к старичку, оживленно толковавшему о том, что все исмаилиты оборотни и от того их никак не могут поймать, почтительно ему поклонился и стал расхваливать новый товар, только-только прибывший с последним караваном.
Старичок встрепенулся и, проклиная свою забывчивость, забормотал извинения, а после стал рассеянно щупать холсты, которые услужливый купец лично раскладывал перед ним. Другие также умолкли, вспомнив, что зашли к ибн Атташу за покупками, а не для праздной и пустой болтовни. А кое-кто из них вспомнил, что, скорее всего, почтенному купцу не по душе их разговоры о приверженцах колдуна Хасана, ибо из-за них ибн Атташу многое пришлось претерпеть.
О печальной истории купца слышали многие, но лишний раз старались ее не поминать, чтобы не бередить душу несчастного торговца. Отец ибн Атташа, которого он как преданный сын любил и почитал более всех на свете, имел несчастье попасть под злые чары проповедников Хасана. Когда открылась его приверженность последователям колдуна, он бежал из Исфахана, покрыв сына своего позором и навлекая на него подозрения в соучастии. Однако же стражники, проводившие дознание, обнаружили, что отец ни во что не посвящал сына и ибн Атташ сохранил не только свободу, но и состояние.
Когда его наконец перестали подозревать, он совершил то, что до конца дней его тяжким грузом легло ему на сердце. Но будучи благочестивым, правоверным мусульманином иначе поступить он не мог. Ибн Атташ отрекся от своего отца и проклял его как вероотступника. Сделал он это лишь после того, как все обвинения о возможном его с отцом сообщничестве были отвергнуты – дороживший своим честным именем купец желал показать всем, что он отрекается от отца-вероотступника не для того, чтобы спасти жизнь и состояние, но потому что так велит ему его вера, выше которой для правоверного мусульманина нет и не может быть ничего в этом мире.
С той поры муллы часто ставили благочестивого купца в пример иным жителям Исфахана – не всякий мусульманин нашел бы в себе силы пойти на такую жертву. Вспомнив обо всем этом, те, кто заговорился в лавке Ибн Атташа поторопились сделать заказы у хозяина и поскорее удалиться: всем им было неловко перед купцом за то, что по забывчивости они заговорили об исмаилитах…
И никогда разговорчивый старичок Юсуф, свято веривший в то, что все исмаилиты оборотни, не поверил бы в то, что так беспокоивший его отряд, вырезавший прошлой ночью гарнизон крепости неподалеку от Исфахана, возглавлял никто иной, как Абд аль-Малик ибн Атташ, почтенный торговец, у которого он только что приобрел несколько восхитительных холстов.
Когда последний покупатель удалился из лавки, ибн Атташ заметил на улице дервиша, который сидел на земле неподалеку и, раскачиваясь, бормотал что-то себе под нос.
Купец поманил его к себе и быстро пропустил во внутренний дворик дома. Затем он приказал слугам закрыть лавку, взял старый кумган, стоявший в углу, и, укутавшись в халат, двинулся к своему странному гостю…
