Франсуа отвел доктора в сторону и сказал: «Прежде чем я вам представлю полные и неопровержимые доказательства реальности зомби, я хочу вам рассказать эту старую историю о Букмене. Будьте любезны, выслушайте ее внимательно.
Вы, должно быть, знаете, что первые описания обрядов Вуду, которые сделали европейцы, произошли уже после нашей Великой революции.
В ту пору Франция владела этим проклятым островом. В колониях Санто-Доминго (так тогда называли Гаити), конечно, никто не строил баррикады, но весть о том, что христианнейший король Людовик оказался на гильотине, взбудоражила и местных плантаторов, и офицеров. В междоусобных спорах и дрязгах военная и полицейская власть просмотрели давно назревавший заговор рабов. И когда полыхнул пожар бунта, все были застигнуты врасплох. Господам плантаторам было невдомек, что не только белые люди в далекой Франции, но и бессловесные черные рабы могут желать свободы.
Несмотря на то, что повстанцы разгромили несколько поместий, поначалу у властей не было особых опасений. Паниковали только те, чьи плантации были разгромлены, да еще несколько господ, во владениях которых были замечены шайки беглых рабов. Эти господа буквально осаждали дворец наместника и требовали от него немедленно выслать карательные отряды. Между прочим, в их жалобах содержались многочисленные уверения, что, дескать, повстанцам помогает нечистая сила. Кое-кто даже подробно пытался описывать их обряды и требовал, чтобы каждого солдата, который отправится воевать с ними, предварительно окропили святой водой и прочитали над ним молитвы, охраняющие от дьявольского наваждения.
Но господа офицеры лишь смеялись над странными божествами, которых описывали перепуганные плантаторы. И многим, очень многим из них из них пришлось пожалеть об этом.
Восстание между тем ширилось, и вскоре у него появился вождь, тот самый знаменитый генерал Лувертюр. Но немногие в ту пору знали, что у повстанцев помимо командира есть верховный жрец, которому они, собственно, и были обязаны своими победами.
Белые звали его Букмен и рассказывали, что вырос он вдали от тропических широт в суровой северной Британии. Никто не знал, каким образом он оказался в рабстве на Санто-Доминго. И никто не знал, когда и как он стал унганом, вудаистским жрецом, посвященным в тайны их темной религии.
Он собрал беглых рабов, укрывавшихся в диких, безлюдных местах острова и вдохнул в их сердца мужество и веру в то, что эти оборванцы, никогда не державшие в руках ни шпаги, ни ружья, обратят в бегство и плантаторов, и войска.
В ту ночь в джунглях шел проливной дождь, и они принесли страшную клятву своим богам, обещая кровавые жертвы, если им дарована будет победа над французами.
Вскоре они начали жечь и громить поместья и плантации.
Те немногие, кому случайно удалось бежать от унгана и его людей, рассказывали леденящие души истории о его расправах. С плантаторами, их женами и детьми расправлялись так, что, казалось, они мстили им не только за себя, но и за всех своих угнетенных предков.
Он был неуловим, и порою французским командирам начинало казаться, что это какое-то вымышленное лицо, плод буйных фантазий рабов на плантациях. Однако вскоре они получили донесение от одного надежного человека из лагеря повстанцев.
Донесения его, правда, приходили с большим опозданием, потому что отряды восставших рабов постоянно перемещались, уклоняясь от прямых столкновений с французскими солдатами. Несколько раз он посылал вести с точным указанием, где в данный момент находилось повстанческое ополчение, но пока надежные люди добирались к французам, рабы уходили.
И все же однажды его отряд, остановившись в одном из селений, попал в ловушку.
Внизу, у подножия холма расположился французский отряд. Солдат было в двенадцать раз больше, чем людей Букмена. У французов были даже пушки.
Ускользнуть с холма не было никакой возможности – повсюду стояли французские посты. Расставлены они были очень плотно в пределах прямой видимости. Незаметно напасть на один из них, не подняв весь французский отряд, также было невозможно. Да если бы это каким-то чудом удалось, то уходить пришлось бы по открытой долине – французы догнали бы их немедленно и попросту расстреляли. До ближайших гор, заросших дикими зарослями, было почти полдня пути.
Во французском отряде был офицер, мой тезка, его звали Франсуа. Он лично знал Букмена еще тогда, когда тот был рабом. Много лет назад Букмен с помощью каких-то древних заклинаний и снадобий спас от верной смерти его невесту, и Франсуа считал себя его должником. Франсуа тайно пробрался в лагерь Букмена, чтобы предложить ему спасение. Он долго и безуспешно уговаривал Букмена: «Ты сам знаешь, что выхода нет. Осады не будет, уже завтра утром наши пушки разнесут все в округе, а тех, кто останется, перестреляют.
Самое лучшее, что тебе уготовано, – смерть от пушечного ядра. Ты ведь знаешь, что с тобой будет, если ты попадешь в плен.
Я твой должник, и этой ночью я проведу тебя через наши посты. Это рискованно, но возможно. Когда рассветет, у меня и у тебя не будет и этой возможности.
Твои люди не умеют сражаться. Не обижайся, но они были хороши только тогда, когда нападали на маленькие отряды плантаторов. Сейчас же перед тобою армия. Многие солдаты недавно прибыли из Франции – они отлично стреляют и могут удерживать строй даже под пушечным обстрелом.
У тебя нет ни пушек, ни запасов пороха. Не отпирайся, я отлично знаю об этом».
Унган долго молчал, а потому совсем тихим, еле-еле слышным голосом ответил: «Что знаешь ты о наших богах? Не время нам сейчас спорить. Я знаю, что меня ждет. И знаю об этом лучше, чем ты.
Ты прав – рассвет этим утром будет кровавым. Реки крови белых людей окрасят его. И те из вас, кто останутся живы, позавидуют мертвым. А погубит вас… соль».
Франсуа показалось, будто он ослышался: «Что, что ты сказал? Что нас погубит? Соль?!» Он чувствовал, что унган просто издевается над ним.
Но тот был спокоен и несмешлив: «Ты все правильно услышал». И помедлив, еще раз прибавил громким, твердым голосом, произнося раздельно и четко каждое слово: «Вас погубит соль».
«Послушай, Букмен! – Франсуа уже начал терять терпение. – Мне не до шуток. Перестань разыгрывать колдуна – ты можешь с успехом это делать перед суеверными беглыми рабами, которые видят в тебе почти бога, но не передо мною. Я еще раз повторяю тебе – завтра заговорят пушки и никакие твои снадобья и обряды тебе не помогут. Я желаю тебе добра, а ты напрасно дразнишь меня…»
Букмен поднялся, давая понять, что разговор окончен: «Теперь иди. Больше ты от меня ничего не услышишь».
Франсуа поднялся с земли и, чуть пошатываясь, направился к тропинке, незаметно петлявшей в буйных тропических зарослях и выводившей прямо к ручью, за которым располагались передовые посты французского лагеря.
Утром все начиналось так, как предска зывал Франсуа. Французские пушки, расположенные на ближайших высотах, ударили по селению. Артиллерия била так яростно, что казалось, в живых никого не останется.
Но неожиданно около полудня воины Букмена появились прямо на равнине.
Французы уже ожидали их. Не было ничего проще, чем расстрелять из пушек и ружей беззащитный отряд на равнине.
Грянул первый залп.
И тут прямо на глазах французов стала происходить какая-то чертовщина. Воины Букмена не испугались ни ядер, ни пуль и не бросились в панике врассыпную. Но главное, они бежали как-то неестественно быстро, будто каждый обладал силой трех-четырех человек. Французы еще не успели вновь зарядить пушки и ружья, как диковинное воинство преодолело расстояние, разделявшее их. Пушки теперь были бесполезны.
Началась рукопашная. Воины унгана будто не чувствовали боли. Каждый из них легко справлялся с пятью или шестью нападавшими. Глубокие раны не останавливали их. Они обливались кровью, будто потом.
Ледяной ужас забирался в души французов, стоявших на возвышении. Почти каждый начинал вспоминать рассказы об оживших мертвецах, не знающих усталости и не чувствующих боли, рассказы, над которыми они дружно потешались…
Через час все было кончено. Связанных пленных по одному подводили к Букмену. Когда настала очередь Франсуа, он решил, что не скажет ни слова и не будет ни о чем просить.
Унган долго молча смотрел на него. Франсуа тоже молчал. Каким же смешным он, должно быть, казался вчера, когда убеждал Букмена, что его дело проиграно. Впрочем, о пощаде просить он все равно не хотел. Но в глубине души теплилась надежда, что Букмен подарит ему жизнь.
Молчание Букмена изводило Франсуа: «Неужели он убьет меня?»
Его сердце яростно заколотилось. Франсуа не был трусом, но в эти мгновения, когда смерть смотрела в лицо, смерть непридуманная и ужасающе близкая, он страстно хотел жить.
Унгану не сложно было догадаться, о чем сейчас думает Франсуа. Неожиданно резко он повернулся к нему и, словно отвечая на его незаданный вопрос, громко сказал: «И поэтому я помиловал тебя. Твоя судьба окажется счастливее, чем у твоих друзей».
В следующую же секунду в воздухе сверкнула сабля, хлынул поток крови и голова Франсуа отделилась от его тела. От неожиданности лежавший рядом с Франсуа связанный офицер забился в истерике. Он был другом Франсуа и знал, что тот пытался помочь Букмену, а значит, мог рассчитывать на его снисхождение.
Букмен усмехнулся и, показав на отрубленную голову Франсуа, громко сказал, чтобы слышали все пленные офицеры: «Этот человек был мне другом. И я подарил ему самый дорогой подарок – смерть. Смерть полную и окончательную. Но вы все не заслужили и ее. Ваша новая жизнь окажется ужаснее смерти. И вы не сможете прекратить ее до той минуты, пока я сам этого не пожелаю».
Букмен выполнил свое обещание и совершил над ними страшный обряд.
Но судьбе было угодно распорядиться так, что один офицер все же избежал общей участи и именно из его записок мы можем узнать ужасающие подробности, приключившиеся с его друзьями, которые, как вы понимаете, превратились в зомби…»
Произнеся эти слова, Франсуа умолк и с интересом посмотрел на доктора. Ироническая улыбка давно сошла с его губ. И, тем не менее, казалось, он слушает не очень внимательно, напряженно о чем-то думая и вспоминая. Но ощущение это было обманчивым – доктор запоминал мельчайшие детали.
«Скажите, Франсуа, из этой истории я не понял одного. Почему Букмен говорил, что французов погубит соль. Пояснения вы не дали. Причем тут соль?»
Казалось, француз ожидал этого вопроса. Он порылся в своем кейсе, достал какой-то сверток и протянул его доктору.
Когда доктор развернул его, то увидел, что перед ним какая-то старая, потрепанная рукопись. Бережно разложив ее перед собой на столе, доктор начал читать. Но как только взгляд его упал на первые строчки, странный, волнующий холодок побежал по его коже. Поверить в это было почти невозможно – перед ним лежал именно тот документ, который он бесплодно искал все эти годы…
