Берия, Берия,
потерял доверие,
А товарищ Маленков
надавал ему пинков…
Стародавняя народная частушка
Лаврентий Палыч Берия за 50 с небольшим лет прижизненной и посмертной биографии умудрился побывать в разных статусах.
Вначале он был «верным ленинцем-сталинцем», «пламенным борцом» и «горячо любимым руководителем». За пару недель до смерти он стал «английским шпионом». Потом (аккурат после на казни) главным «сталинским палачом» и воплощением всех возможных пороков. В этом незавидном статусе его персона и просуществовала почти всю вторую половину ХХ века.
Не так давно Берия объявили либералом. Это случилось в ту пору, когда тайными либералами объявляли почти всех – Ленина (НЭП ввел!), Маленкова (желал экономику повернуть лицом к людям, да бюрократы не позволили), Косыгина (хотел провести реформы, да Брежнев ему не дал), Брежнева (поначалу был реформатором, да рано состарился), Андропова (начал было ликвидировать «застой», да умер).
«Тайными либералами» не объявляли разве что Сталина (не хватило фантазии) да Черненко (о нем просто забыли).
Впрочем, либеральный ярлык Берия лепили прямо поверх старого ярлыка палача; лепили криво, а потому вышло как-то странно – вроде и палач, а вроде либерал-освободитель. И тому, и другому находилось немало фактических подтверждений.
Так и въехал Лаврентий Палыч в ХХI век – в диковинном образе «самого либерального палача».
Был ли Берия «либералом»?
Скажем сразу, не интригуя читателя, – был. Правда, не очень долго – три с небольшим месяца (от смерти Сталина в марте до ареста в июне).
Это если судить по конкретным поступкам. Ибо о том, каковы были его дальнейшие планы или мотивы, мы знать не можем.
Правда, до этого он был палачом. Причем палачом не только простых людей и своих кремлевских соперников, но и собственного шефа (Сталина), которому он долгие годы клялся в верности, преданности и проч.
Едва похоронив «горячо любимого вождя», Берия начал шокировать высший кремлевский круг уничижительными заявлениями о Сталине. Вначале эти слова он произносил только в кулуарах. А дальше одна за другой посыпались инициативы Берии, полностью рушившие и внутреннюю, и внешнюю сталинскую политику. Это были не спонтанные «дерганья», не косметические реформы, а масштабный и стройный план.
Курс, взятый Берия после смерти Сталина, был абсолютно ясным, последовательным и четким. Берия вел дело, во-первых, к демонтажу «мировой системы социализма»; во-вторых, к расшатыванию единства Союза ССР; в-третьих, к постепенному сворачиванию социалистического строительства как такового.
То, что Берия (по причинам ему одному ведомым) решил отказаться от «мировой системы социализма», созданной Сталиным, другим кремлевским вождям стало ясно после того, как Лаврентий Палыч открыто обнародовал свою позицию по ГДР. Фактически, Берия предлагал… сдать Восточную Германию!
Он заявлял: «ГДР! Да что такое эта ГДР?! Даже не настоящее государство. Держится только на советских штыках, хоть и называется Германской Демократической Республикой».
Берия доказывал Маленкову, Хрущеву, Молотову и Булганину – эксперимент по строительству социализма в ГДР провалился. Из ГДР надо уходить, выводить войска и дать ей возможность объединиться с Западной Германией.
Пройдет чуть меньше 40 лет и программа Берия будет выполнена – ее исполнителем окажется Михаил Горбачев. ГДР сдадут, СССР возьмет на себя обязательство о выводе войск, и это даст сигнал к отступлению «по всем фронтам» – мигом обрушится вся социалистическая система, а вслед за ней отправится в исторический архив и сам Советский Союз.
Более всего предложениям Берия противился Молотов – соавтор сталинской внешней политики. И не только потому, что Вячеславу Михайловичу было искренне жаль своих трудов и трудов покойного вождя. Молотов ясно видел – уступкой ГДР дело ограничиться НЕ МОГЛО.
Вслед за ГДР посыпалась бы вся социалистическая архитектура Восточной Европы. Правота Молотова подтвердилась дважды. Как раз в середине 50-х закипели Польша и Венгрия. И это при том, что к этому времени Берия был казнен, а его план по ГДР отвергнут. С огромным трудом Москве удалось удержать Варшаву и Будапешт. А если бы до этого Москва сдала ГДР (тем самым, продемонстрировав свою слабость), то это многократно увеличило бы энергию польских и венгерских антикоммунистов – и, скорее всего, уже в середине 50-х, социализм рухнул бы во всей Восточной Европе.
Это в свою очередь произвело бы самое ужасное впечатление на коммунистов во всем СССР. И здесь Берия готовил новый сюрприз.
Лаврентий Палыч подготовил широчайшую программу «национализации» союзных республик – изгнание русских (и вообще выдвиженцев Москвы) из органов управления союзными республиками и замена их «местными кадрами», введение в деловой и официальный оборот национальных языков, реабилитация деятелей «национального движения». Более того, есть данные, что Берия планировал вступить в прямые переговоры с арестованными лидерами вооруженного подполья Литвы и Западной Украины.
Сталин отчетливо понимал опасность национализма в союзных республиках. Он знал, с каким трудом удалось подавить лесных братьев в Прибалтике и оуновцев на Западной Украине. Берия знал это еще лучше Сталина, ибо именно он, Берия, занимался подавлением повстанческого движения в Прибалтике и Галиции.
Знал и, тем не менее, прямо поощрял национализм.
Это уже был прямой вызов централизованной системе управления страной, на которой, собственно, и держался СССР.
Кроме того, Берия активно поощрял идеи Маленкова о децентрализации экономики и постепенного отказа от планового хозяйства.
Между тем, вся советская коммунистическая система держалась на трех китах – внешней мощи, централизованной системе управления СССР и плановой экономике. Берия готовил одновременный удар по всем трем опорам существовавшей системы.
Судя по многим его высказываниям, он предполагал и развенчание культа личности Сталина, т.е. лишал народ последней точки опоры – прежней идеологии.
Программа Берия до боли напоминает горбачевские реформы – иногда вплоть до мелочей. Но беда в том, что реформы Берия могли породить только одно – хаос.
Судите сами.
Внешне то, что предлагал Берия, выглядело вполне прилично – прекращение жесткого советского давления в Германии, децентрализация экономики, свертывание «русификации» национальных республик и т.д.
Примерно так же в свое время выглядела горбачевская «перестройка» (кстати, во многом исполнившая планы Берия). Выглядела она прилично, а вот результаты ее, увы, оказались весьма плачевны.
Ни один разумный человек не мог ничего иметь против свободы слова, рыночных принципов в экономике, политической конкуренции и национальной свободы. Но странным образом рыночные принципы в экономике обернулись разграблением собственности и нищетой людей, свобода слова – лицемерными политтехнологиями массового надувательства, политическая конкуренция – грызней болтливых партий и корыстных кланов, а национальная свобода – реками крови локальных войн и этнических чисток.
Но в горбачевскую пору и люди, и страна В ГОРАЗДО БОЛЬШЕЙ СТЕПЕНИ были готовы к переменам, чем в эпоху Берия.
При Горбачеве мало кто верил в коммунистическую идею – в 53-м в нее верили миллионы, и верили искренне. При Горбачеве целые слои населения были худо-бедно готовы к примитивным рыночным отношениям (шабашники, цеховики, фарцовщики и просто рядовые граждане, через вечный поиск дефицита и так называемую халтуру освоившие азы рыночного хозяйства). В 53-м население было ТОТАЛЬНО не готово к рыночной стихии.
При Горбачеве местные элиты более или менее освоились с самостоятельным управлением – в 53-м централизация была столь сильна, что обрушение центра в один миг уничтожило бы власть по всей стране.
Иными словами, если горбачевская перестройка привела к «развалу средней степени» (последствия – бедность и локальные войны), то бериевская перестройка привела бы к полному хаосу, а значит, к голоду, распаду страны, полномасштабной гражданской войне и миллионным жертвам.
Давно известно: если дом плох, то его обрушение еще хуже. В плохом доме может протекать крыша, сквозить в окнах и могут плохо греть батареи. Но в нем можно жить. А если дом рушится, то под его обломками можно только умереть. Под обломками СССР (если бы страна обрушилась в середине 50-х) мог погибнуть весь мир.
Надо помнить. В ту пору СССР уже обладал ядерной бомбой и находился в жесточайшей конфронтации с США (иногда балансируя на грани атомной войны).
В те годы нанесение ядерного удара не считалось чем-то абсолютно неприемлемым. Американские генералы несколько раз вполне серьезно предлагали вашингтонским политикам сбросить на СССР серию ядерных бомб (к пониманию того, что первая ядерная война окажется последней, человечество пришло гораздо позже).
А потому о том, что произошло бы с советским ядерным оружием в случае преждевременного развала страны, лучше даже не думать…
О том, для чего все это понадобилось Берия, можно только гадать. В гуманизм человека, спокойно отправлявшего тысячи тысяч людей на тот свет, верится с большим трудом (точнее, не верится вообще).
Историки и исследователи высказывали две версии – обе более чем сомнительные.
Первая – Берия пытался «скрыть следы своих преступлений».
Это самое глупое объяснение из всех возможных. Возникает вопрос: от кого? От своих соратников, которые все прекрасно знали и во всем этом участвовали? От народа, который давным-давно привык не задавать лишних вопросов и никого к ответу призывать не собирался?
В ту пору судить или хотя бы осуждать за репрессии никому бы и в голову не пришло. А «суд истории» Лаврентия Палыча явно волновал в самую последнюю очередь.
Второе объяснение, иногда встречающееся в исторических трудах, таково – Берия искал популярности.
Возникает вопрос: у кого? Разве в Советском Союзе были свободные выборы?
Скорее, дело в безмерных амбициях Берия, желавшего затмить Сталина (которому он втайне завидовал) и перечеркнуть все, что тот сделал – что называется, «вычесть» его из истории.
Лаврентий Палыч был, без сомнения, одним из самых талантливых сановников в советской истории. Он замечательно руководил советской разведкой в годы войны. Ему удалось организовать похищение атомных секретов и создание ядерной бомбы СССР.
Во многом Сталин и Берия были похожи. Но в одном они расходились полностью. Первый служил идее, второй – только себе самому.
Проходит время, и многие начинают иначе смотреть и на так называемый «культ личности Сталина» и на знаменитый ХХ съезд.
Прошедшие полвека заставили усомниться в том, что шок, произведенный публичным развенчиванием Сталина, был благодатен для страны. Тем более что мировая история дала пример совсем иного решения схожей проблемы.
После смерти Великого кормчего Председателя Мао Пекин пошел иным, нехрущевским, путем. От маоизма в современном Китае осталось немногое. Китайское руководство отказалось от философии «культурной революции» и «большого скачка».
Но! Никто не развенчивал Мао, не обливал его грязью и не выносил из Мавзолея. Курс менялся плавно – длительное время многое оставалось нетронутым. Мудрейший китайский лидер Дэн Сяопин прекрасно понимал, что общество, привыкшее к крайней степени централизации, нельзя менять в одночасье. Часто шок не только не оживляет человека, а, наоборот, убивает его.
