Смерть Генриха VIII поставила перед Англией вопрос престолонаследия. После шести браков покойного монарха претендентов на корону хватало, но их положение было достаточно неопределенным. Соперничающие политические фракции формально отстаивали права «законных наследников». Несколько лет корона принадлежала подростку Эдуарду VI, затем перешла к Марии Тюдор. Она реставрировала католицизм, вызвав новую волну религиозной распри. Елизавета, занявшая место сестры после ее смерти, качнула маятник в обратную сторону. Правление королевы-девственницы привело Англию к необычайному подъему и вывело на лидирующие позиции в мире.
Одной из главных опор Елизаветы со дня ее коронации была секретная служба.
Верные слуги королевы
Во время протестантских гонений появились люди, в чью плоть и кровь въелись ненависть к папизму и преданность новой вере. Впрочем, это не мешало им практично использовать протестантизм для отстаивания своих материальных интересов. Именно такими – энергичными, непоколебимо уверенными в себе и правоте своего дела господами – оказались руководители разведки Елизаветинской эпохи. Первое место среди них занимал Уильям Сесил, лорд Бёрли. Он попал в милость еще в последние годы царствования Генриха VIII, а затем стал фаворитом регента при его юном сыне Эдуарде. Уже в то время Сесил состоял в Тайном совете, а в его обязанности входило поддержание непосредственной связи с английскими послами в других государствах. После смерти Эдуарда VI политик проявил невероятную гибкость, сохранив жизнь и влияние при герцоге Нортумберлендском, а затем без потерь переметнувшись в лагерь Марии Тюдор незадолго до ее окончательной победы.
Королева Мария горячо желала видеть Сесила в числе ближайших советников. Он, однако, не торопился окончательно заявить о поддержке католической партии. Контрреформация явно противоречила интересам буржуазии и джентри – нетитулованного мелкопоместного дворянства, – а потому дальновидный Сесил предпочитал держаться чуть в стороне от реакционного правительства. Чтобы избежать гнева королевы, он частично соблюдал католические обряды, изображая вставшего на праведный путь грешника. Посещение мессы он уравновешивал умеренной оппозицией в парламенте, привлекая симпатии угнетаемых протестантов. Ему даже удавалось поддерживать контакты с опальной принцессой Елизаветой, не лишаясь милостей ее царствующей сестры.
Самой Елизавете Сесил служил не за страх, а за совесть. С ее восшествия на престол и до собственной смерти почти полвека спустя он фактически был первым министром. Вместе с тем Сесил не стал кукловодом при марионетке: его влияние заключалось скорее в единстве взглядов с Елизаветой, умении угадывать ее желания и вовремя отступать перед ее предрассудками. Его трудно было заподозрить в высокой нравственности. Однако он не предавал без крайней нужды, не ставил свои интересы выше государственных и мог бы быть намного богаче, если бы обращался с королевской казной так же бесцеремонно, как многие его предшественники и преемники.
Один из первых указов молодой королевы изымал разведку из ведения Тайного совета и целиком передавал ее в руки Сесила. Тот сразу же энергично взялся за дело. Он предпочитал опираться на хорошо подготовленных агентов, каждый из которых являлся необычной и яркой личностью. Ближайшим помощником Сесила был Николас Трокмортон – выходец из разросшегося дворянского рода с кипящим авантюризмом в крови. Как и Сесил, он побывал приближенным сначала Эдуарда VI, затем Марии Тюдор, однако не сумел прийтись ко двору и угодил в Тауэр, где наладил связь с Елизаветой – в то время такой же пленницей собственной сестры. Трокмортону удалось избежать казни по обвинению в измене. Вскоре он получил амнистию по случаю беременности королевы и эмигрировал во Францию.
На другой день после смерти Марии Тюдор Трокмортон получил назначение на пост постоянного посла в Париже. В это время возникла угроза объединения Испании, Франции и Шотландии в антианглийскую коалицию, и Елизавета нуждалась в сведениях из вражеского лагеря. Новый посол получил и другую задачу, выходившую далеко за рамки его дипломатических функций. Трокмортон должен был обеспечить побег графа Эррана, имевшего права на шотландский престол и соперничавшего в этом с королевой Марией Стюарт.
Сразу по прибытии Трокмортона в Париж события стали разворачиваться с необычайной скоростью. Генрих II был смертельно ранен в рыцарском турнире, и через несколько дней французская корона перешла к Франциску II – мужу Марии Стюарт. Гизы, ее родня по материнской линии, взяли контроль над правительством в свои руки и подготовились к высадке войск в Шотландии. Посол строчил тревожные депеши одну за другой. В Лондоне Сесил использовал их, уговаривая Елизавету на английскую интервенцию в Шотландию. Через месяц королева сдалась, отозвала посольство и начала военные действия. Морское превосходство англичан заставило Гизов согласиться на эвакуацию своих войск. После недолгой передышки Трокмортон вернулся в Париж, чтобы добиться от Марии Стюарт ратификации мирного договора.
Трокмортон умел видеть шире рамок полученных приказов. Он одним из первых осознал, что протестантская Англия получит весомый внешнеполитический козырь, поддерживая единоверцев в других странах. Он поделился своими соображениями с Сесилом, и вскоре во Францию был командирован Генри Киллигрю – один из самых активных английских разведчиков того времени.
Киллигрю был идеальным слугой своей королевы. Сдержанный, почти безликий, он был готов на любые действия, если они отвечали государственным интересам. Мария Стюарт оказывала ему, как и Трокмортону, некоторые важные услуги во Франции. Английский посол в благодарность старался выстраивать события так, чтобы не вредить шотландской королеве. Киллигрю, напротив, холодно ненавидел ее из чистого политического расчета. Вскоре посол сообщил королеве о том, что безупречная служба этого резидента заслуживает хорошей награды.
Со смертью Франциска II и отбытием Марии Стюарт в Шотландию главным политическим интересом Франции стало предотвращение надвигающейся войны между католиками и гугенотами. Трокмортон желал прямо противоположного. К этому времени ему и Киллигрю удалось создать огромную шпионскую сеть и своевременно докладывать Сесилу о малейших изменениях во французской ситуации. Начавшаяся вскоре гражданская война могла, по его мнению, упрочить позиции Елизаветы в христианском мире. По его же совету Англия вмешалась в войну на стороне гугенотов. Однако интервенция полностью провалилась, и Трокмортону вновь пришлось заняться дипломатией. Его прибытие в Руан для переговоров так возмутило Екатерину Медичи, что она велела арестовать его. Основанием послужило отсутствие пропуска для передвижения по охваченной войной Франции. Трокмортон провел под стражей 10 месяцев.
Святые и мятежники
Мария Стюарт с детства жила во Франции, и столкновение с собственной страной было для нее болезненным. Вскоре королева вступила в открытую борьбу с шотландской знатью – и в результате приобрела множество могущественных врагов. Спасаясь от преследований, Мария Стюарт бежала в Англию, где Елизавета любезно предоставила ей свою защиту. На самом же деле шотландская королева оказалась в положении почетной пленницы английского двора. Впрочем, она сумела при этом попасть в центр католических интриг. Активность гостьи-пленницы надолго стала главной головной болью Елизаветы и Сесила.
В 1571 году служащие таможни в портовом Дувре получили послание лорда Бёрли. Им строжайше предписывалось задержать Шарля Байи, молодого фламандца, уже не единожды посещавшего Англию, Францию и Шотландию и владевшего иностранными языками настолько хорошо, что его всюду принимали за соотечественника. При обыске в багаже фламандца нашлись зашифрованные письма и документы, в том числе трактат «Защита чести Марии, королевы шотландской», в котором откровенно обосновывались права шотландской королевы на английский престол. Автором трактата значился Лесли, епископ Росский, шотландский посол в Англии.
Письма привлекли особое внимание англичан: на них не было фамилий адресатов – только цифры 30 и 40. Байи утверждал, что перевозит таинственную корреспонденцию по чужой просьбе и не знает ни шифра, ни получателей писем. Губернатор Уильям Кобгем, в чье распоряжение поступил задержанный, понял, что в его руки угодила одна из нитей заговора против королевы, и решил немедленно доставить письма лорду Бёрли. По дороге Томас Кобгем, родной брат губернатора, с жаром убеждал его повременить с донесением. Его увещевания были тем более настойчивыми, что он недавно тайно принял католичество и сам входил в число заговорщиков. Губернатор колебался.
Дальнейшие действия Уильяма Кобгема поражают своей наивностью, чтобы не сказать – глупостью. На аудиенции Бёрли он отдал только книги, а письма оставил при себе. Вернувшись домой, он отослал их Лесли, сопровождая вежливой просьбой посетить его на следующий день и распечатать подозрительную корреспонденцию вместе. Тот ответил столь же вежливым согласием. Впрочем, сразу по получении пакета с письмами он незамедлительно направился в испанское посольство, где вместе с послом доном Депесом занялся фальсификацией писем. У почтенного дипломата рыльце было в пушку: он являлся одним из наиболее деятельных участников заговора.
Итоговый вариант спешной деятельности двух послов представлял собой враждебные по отношению к Елизавете письма, не содержащие никакой конкретной информации о деталях заговора и его участниках. Настоящие письма были тайно переданы лордам Норфолку и Лэмли. После совместного с губернатором вскрытия писем Лесли, играя свою роль, официально потребовал их выдачи как неприкосновенной дипломатической почты.
Но лорда Бёрли было непросто обмануть. Он не сразу догадался о подделке писем, однако понимал, что за вызывающим тоном трактата Лесли должны стоять далеко идущие планы. Донесения разведчиков из Фландрии также заставляли предположить, что заговор уже плетется. Глава тайной службы решил не торопиться и выжидать. Он отправил Байи в тюрьму Маршалси, рассчитывая получить больше информации.
В одну из неуютных тюремных ночей в камеру Байи проник человек, в котором фламандец с радостью узнал своего старого знакомого. Это был не кто иной, как Томас Герли. Приходясь кузеном герцогине Нортумберленд, супруге предводителя недавнего католического восстания на севере страны, он был заключен в тюрьму. Католики считали его святым великомучеником и невинной жертвой королевы-еретички. От любопытных и сочувствующих глаз тщательно скрывалось то обстоятельство, что Герли получал постоянное жалованье от первого министра той самой королевы, которая якобы надела на него мученический венец.
В дружеской беседе Байи открыл немало сведений, которые уже утром попали к лорду Бёрли. Он с превеликим любопытством принялся изучать их. А вскоре к «мученику» обратился и епископ Лесли с просьбой послужить связным между ним и Байи. Герли с большой охотой вызвался передавать письма обеим сторонам. По пути от Лесли к Байи или от Байи к Лесли каждая записка непременно попадала в канцелярию Уильяма Сесила. Однако даже тамошние специалисты не могли взломать шифр заговорщиков. Сам Байи категорически отказывался от сотрудничества. Лорд Бёрли распорядился перевести его в Тауэр и подвергать пыткам до тех пор, пока фламандец не станет более уступчивым. В перерывах между посещениями палача Байи предавался размышлениям – и оставил на стенах своей камеры немало философских сентенций.
Бёрли, для которого защита королевы была делом жизни, решился еще на один трюк со «святым». Выбор главы разведки пал на доктора Джона Стори – религиозного фанатика, открыто призывавшего к убийству Елизаветы. Правда, фанатизм Стори, избавлявший его от подозрений Байи, одновременно делал доктора непригодным для роли агента. Однако Бёрли нисколько не смутился этим обстоятельством. Роль богослова с успехом сыграл один из разведчиков. «Доктор Стори» ни о чем не спрашивал, а только сочувствовал горькой судьбе Байи. Вдобавок он сообщил, что Бёрли уже известен ключ к шифрованным письмам, и, открыв его, Байи сможет расположить врага к себе. Совет показался фламандцу особенно дельным, когда он узнал, что завтрашняя пытка будет на порядок страшнее всех предыдущих.
При помощи «доктора Стори» Бёрли смог расшифровать переписку заговорщиков, однако не узнал главного: кто скрывается за цифрами 30 и 40. К тому же становилось все более очевидным: письма в его руках – фальшивка. Тогда Бёрли решил взяться за излишне активного епископа. Не веря ни единому слову из его показаний, он распорядился разместить Лесли в резиденции одного из англиканских епископов. Посол оказался в том же положении, что и его королева.
Тем временем Бёрли получил письмо от одного из своих агентов, капера Джона Хокинса. В нем сообщалось о готовности испанского флота выступить против Англии в ближайшее же время. Упоминалось также имя герцога Норфолка, уже мелькавшего в поле зрения Уильяма Сесила в связи с католическим восстанием, но чрезвычайно ловко скрывавшего свое участие в интригах. Бёрли сумел перехватить адресованное ему письмо Марии Стюарт. Той же ночью Норфолк был арестован и заключен в Тауэр, а его секретарь выдал тайник, в котором хранились письма шотландской королевы. Все слуги герцога были отправлены в Маршалси. Там их духовным пастырем, а заодно и внимательным слушателем стал святой Томас Герли. Его «мученичество» оказалось поистине золотой жилой.
Перед очередным допросом Джону Лесли намекнули, что имеющихся сведений достаточно, чтобы отправить его на эшафот. Глупо скрывать правду, когда дело раскрыто, – решил он и рассказал все, что было ему известно о подготовленном Марией Стюарт и Норфолком католическом восстании в восточной Англии. Более того, он написал шотландской королеве письмо, в котором убеждал ее, как друг и священник, отказаться от плетения заговоров и отдаться на милость господа и королевы Елизаветы. Апофеозом лояльности епископа английской королеве стала пропитанная лестью проповедь в ее честь. После этого он в философском настроении мог наблюдать за казнью герцога Норфолка и сожалеть о своей государыне, не оказывая ей больше никакой деятельной поддержки. Впрочем, он предпочел, как только представилась возможность, покинуть туманный Альбион. Испанский посол вскоре последовал его примеру.
Заговор по заказу
В 1572 году лорд Бёрли занял пост главы правительства и передал непосредственное управление разведкой Френсису Уолсингему. Его стараниями английская тайная служба стала сильнейшей в Европе. Будучи подозрительным до паранойи, он предпочитал переусердствовать в своей бдительности, чем проявить ее недостаточно. Некоторое время он руководил людьми Бёрли, но постепенно создал собственную разведывательную сеть. Уолсингем не брезговал услугами авантюристов, профессиональных преступников и прочих отбросов общества. Именно он сформулировал принцип: «Если бы не было негодяев, честные люди едва ли могли бы узнать что-либо о злоумышлениях, направленных против них».
Елизавета, расчетливая и бережливая до скупости, с большой неохотой отпускала деньги на нужды своей тайной службы. И Уолсингему, и Бёрли приходилось держать ее в постоянном страхе перед готовящимися заговорами. Послы, а иногда и сами руководители разведки, нередко были вынуждены оплачивать целые операции из своего кармана. Уолсингем не имел ни финансовой, ни кадровой возможности принять в штат секретной службы достаточное количество чиновников и самостоятельно поддерживал связь со своей агентурой. Его ближайшими помощниками были Томас Фелиппес и Артур Грегори. Они оба были экспертами по вскрытию писем, подделке печатей и почерков, дешифровке самых сложных кодов. Их услуги оказались особенно ценными во время расследования «заговора Бабингтона».
В отличие от других заговоров, с которыми сталкивался Уолсингем, этот был от начала и до конца срежиссирован им самим и направлен не против Елизаветы, а против Марии Стюарт. Шотландская королева оставалась бельмом на глазу английской тайной службы, регулярно сплетая все новые и новые интриги. Но она формально оставалась королевой Шотландии, и просто так отправить ее к палачу было невозможно – требовались бесспорные доказательства тяжкого преступления. И они не замедлили появиться.
Молодой католик Джилберт Джифорд проявил чудеса находчивости и сумел вступить в переписку с тщательно охраняемой королевой Марией. Ее преданные сторонники подтвердили репутацию Джифорда как надежного и верного Шотландии человека. Вскоре через его руки стала проходить вся секретная переписка королевы с заграничными корреспондентами. Разумеется, вся она просматривалась Уолсингемом, а частично и корректировалась, если в ней недоставало улик для обвинения Марии Стюарт. За подделку писем отвечал незаменимый Фелиппес.
Джифорд совершил несколько поездок во Францию, провоцируя тамошних сторонников шотландской королевы на написание писем, в которых ей рекомендовалось организовать заговор с целью убийства Елизаветы. Более того, он даже вызвался найти в Англии людей, подходящих для этого ответственного задания. Его выбор пал на молодого католика Энтони Бабингтона, ярого, но не слишком смышленого сторонника пленной королевы. Вскоре в команду вошел Джон Севедж, а следом за ним – еще несколько горячих голов, некоторые из которых готовы были похитить Марию Стюарт.
Томас Морган, доверенное лицо шотландской королевы, был опытным конспиратором и понимал, насколько опасно ей быть осведомленной о заговоре. Он сообщил ей об этом в письме. Однако вскоре от него же пришло другое послание, в котором содержались прямо обратные советы. Возможно, оно было написано все тем же Фелиппесом. Однако Мария поступила в соответствии с ним. Текст ее ответа состоял из нескольких осторожно сформулированных фраз. Впрочем, подлинность этого документа также вызывает сомнения: возможно, и оно писалось в канцелярии Уолсингема. Ответное письмо Баббингтона содержало настолько прямые указания на готовящееся убийство Елизаветы, возможность иностранной интервенции и католическое восстание, что вызвало опасения одного из сотрудников тайной службы: как бы такой наглый подлог не испортил всей игры.
Вскоре Бабингтон узнал, что один из доверенных людей, посвященный во все детали заговора, был правительственным шпионом. В панике он попытался связаться с Уолсингемом, чтобы спастись благодаря признанию – но тот, разумеется, не принял его. Молодой человек попробовал скрыться, но вскоре был найден и арестован. В то же время после обыска в покоях Марии Стюарт в руках агентов оказались все ее бумаги, включая переписку с Бабингтоном.
Через несколько недель заговорщики предстали перед судом. Все они признали себя виновными, расследование организации заговора было сочтено ненужным. Находившийся во Франции Джифорд вздохнул с облегчением.
Елизавета, узнав о покушении, пришла в ярость и потребовала заменить обычную (весьма жестокую) казнь изменников на процедуру пострашнее. Лорд Бёрли пытался убедить ее, что и привычной казни достаточно для любого заговорщика. Тем не менее, первые шесть участников подверглись таким мучениям, что даже кровожадная лондонская толпа сочла их чрезмерными. Остальных, игравших менее значительные роли, на следующий день повесили и лишь потом четвертовали. Последней была казнена Мария Стюарт. 8 февраля 1587 года топор палача положил конец тревогам стареющей Елизаветы и ее преданных сторонников.
Мощная разведка сыграла не последнюю роль в стремительном рывке вперед, который совершила Англия в елизаветинскую эпоху. На какое-то время туманный Альбион сумел опередить весь остальной мир. Но на континенте оставался Ватикан с его вездесущими шпионами, не желавшая сдавать позиции Испания и, конечно, Франция, переживавшая очередной виток религиозной распри. Именно здесь из кровавой смуты выросла вторая по силе разведывательная служба Европы. Приближалась эпоха, когда кардиналы значили больше, чем сами монархи, и им нужны были тайные глаза, уши, а нередко – и руки. Эти задачи предстояло взять на себя тайной службе закулисных правителей Франции.
