8 декабря 1991 года в Вискулях были подписаны памятные Беловежские соглашения, положившие конец СССР. Прошло 20 лет. На дворе снова декабрь. И очередная «империя» стоит на грани распада.
Париж, Берлин и Брюссель пока не сдались, но не факт, что бюрократам Евросоюза удастся то, что не удалось сановникам из Кремля эпохи позднего Горбачева.
Тревожный декабрь
Волнение не оставляет европейских политиков и финансистов фактически целый год. Долговые проблемы стран еврозоны растут, как снежный ком, и даже в отношении маленькой Греции существенного прогресса достичь не удалось, несмотря на то, что ее буквально завалили миллиардами «халявных» евро.
Греция полученные кредиты продолжает просто проедать. Это видно и невооруженным глазом, но цифры тоже красноречивы. Постепенно снижается стоимость внутреннего капитала (т.е. полученные деньги не вкладываются, например, в промышленность, а идут на текущие расходы). Затраты на производство единицы продукции выросли ни много ни мало, почти на 40%. При этом, ясное дело, экономить никто не хочет. Вместо этого греки предпочитают ходить на демонстрации.
Мало того, болезнь перекинулась на Португалию и Италию, спасти которые на порядок сложнее, если вообще возможно. Газеты и телеканалы пестрят зловещими пророчествами.
Индекс CEP-Default-Index, специально придуманный финансовыми аналитиками Центра европейской политики для отслеживания вероятности дефолта стран Южной Европы, продолжает быстро снижаться.
В Португалии правительство пытается что-то предпринять, но меры выглядят неубедительно. Увеличение рабочего дня на полчаса, отмена 8 праздничных дней, отказ от целого ряда соцгарантий, массовая приватизация и сокращение госаппарата… Меры старые, как мир, но не факт, что действенные.
В Италии правительство технократа Марио Монти идет тем же путем. Экономия, экономия и еще раз экономия. Не выдерживают даже члены правящего кабинета. На очередной пресс-конференции, посвященной преодолению кризиса, министр труда и соцзащиты Эльза Форнер… расплакалась, объявляя о повышении пенсионного возраста для женщин до 65 лет.
Эксперты тем временем излучают пессимизм.
Вот мнение Жака Аттали, экс-главы Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР). В интервью одной из бельгийских радиостанций он заявил: «Вопрос теперь в том, будет ли евро по-прежнему существовать после Рождества. Остается лишь один шанс из двух, что единая валюта сохранится к этому времени или что она, по меньшей мере, не будет в процессе разрушения».
А сей господин, надо сказать, в списках паникеров никогда не числился, так что слова его были восприняты более чем серьезно.
Он, кстати, предложил и выход из ситуации: дать право Европейскому Центробанку скупать облигации проблемных стран, поставить под общеевропейский контроль национальные бюджеты, усилить централизацию ЕС. И категорично заключил: «В противном случае нас ждет катастрофа».
Похоже, аналогичной мыслью начинают проникаться и политики.
Объединение бедных с богатыми
Понятно, что Евросоюз нельзя в полной мере считать государственным образованием. 27 стран, 27 правительств, 27 конституций, 27 бюджетов и т.д. слишком сильно различаются, чтобы работать как единый слаженный механизм.
В свое время отцам-основателям ЕС пришлось решать сложную дилемму. Как построить единый рынок, не поступаясь национальными суверенитетами? Таможенный союз или общеевропейская зона свободной торговли казались недостаточными. Объединение в одно федеральное государство – чрезмерным. В итоге был выбран средний вариант, предполагавший введение общей валюты.
Вот с ней и возникли проблемы.
В зону евро входит 17 стран. Конечно, теоретически считается, что со временем на единый евро должны перейти все члены ЕС, но на деле прием новичков был приостановлен еще до кризиса. Самые прозорливые уже тогда говорили: невозможно добиться стабильности системы, в которой общая валюта есть, а общего бюджета нет.
Вот несколько строк из интервью Герхарда Шредера, бывшего федерального канцлера Германии, журналу «Spiegel»: «Миттеран и Коль преследовали две простые цели в создании евро. Миттеран хотел уменьшить экономическую власть Германии в Европе с помощью единой валюты. Это не могло сработать. Если создается единая валюта, сильнейшая экономика будет преобладать. Ошибка же Коля была в том, что он предположил, что единая валюта неизбежно приведет к политическому союзу. И кризис, который мы в настоящее время переживаем, делает совершенно ясным тот факт, что невозможно иметь общую валюту без общей фискальной, экономической и социальной политики».
Но в 2002 году, когда евро только-только начал завоевывать позиции, от скептиков просто отмахивались. В условиях, когда европейская валюта уверенно опережала доллар (выросла с 82 центов за евро до 140), считалось, что для всеобщего процветания хватит и Маастрихтских соглашений. Они, напомним, ограничивали дефицит бюджетов 3% ВВП, инфляцию также 3% годовых, госдолг – 60% ВВП. И система, признаем, сносно работала, пока не наступил «черный» 2008 год.
Затем, правда, выяснилось, что добрая половина новых членов ЕС на эти ограничения плевала, а чтобы не беспокоить старших товарищей в Брюсселе, отправляла им радужные отчеты об успехах, которые придумывали, прямо не выходя из высоких кабинетов.
А потом штатовский ипотечный кризис, перекинувшийся на европейские страны, заставил правительства накачивать экономику доступными кредитами: банкам, предприятиям, более слабым партнерам по ЕС… Деньги, ясное дело, брались не из воздуха. В отличие от США, где ФРС в таких случаях просто печатала очередной триллион долларов, европейский Центробанк такого сделать не мог. Поэтому необходимые деньги брались в долг на финансовых рынках. Обычно – в виде выпуска государственных облигаций. На выходе, правда, эффект получался идентичным – экономику захлестывал вал необеспеченных денег.
Вскоре, правда, выявилась еще одна проблема. Бесконечно одалживать оказалось невозможно. Потенциальные кредиторы становились все более прижимистыми, а ставки по займам выросли в разы. При этом выплачивать их можно было бы только при условии существенного ежегодного экономического роста, а он здесь был не ахти.
В результате в какой-то момент все, кто до этого переводил свои капиталы в Европу, спасаясь от ипотечного кризиса в США, стали потихоньку «смазывать лыжи» обратно в Нью-Йорк. Это, кстати, сказалось и на нашей соседке России, из которой за текущий год «инвесторы» вывели несколько десятков миллиардов долларов, несмотря на все попытки заманить их обратно «тепличными условиями».
В конце концов в Брюсселе начали понимать – на одних кредитах далеко не уедешь. Точнее – денег на всю Европу просто не хватит.
Вероятно, нынешнее поколение евроинтеграторов не раз помянуло худым словом своих предшественников, которые в «славные времена» после распада СССР стремились собрать в «общем европейском доме» чуть ли не все страны, до которых могли дотянуться. Речь шла не только об Украине, Турции или, скажем, Грузии, но даже о Тунисе, тогда еще не тронутом ветрами арабской весны.
Причем в стремлении к неумеренному расширению отцы-основатели частенько закрывали глаза на очевидные подтасовки в статистике и отчетах жаждущих членства в ЕС стран-кандидатов.
Как-то автору этих строк довелось общаться с представителем юридической конторы, которая «обеспечивала» процесс присоединения Греции. Из его рассказов выходило, что Афины и на пушечный выстрел нельзя было подпускать не только к единой валюте, но и вообще к Евросоюзу. Почти все показатели были дутыми. Но тогдашнему председателю Еврокомиссии уж очень хотелось прославиться в качестве «собирателя земель». Вот и приходилось буквально по одному уламывать строптивых евродепутатов, чтобы в конце концов заполучить необходимое большинство голосов.
Теперь последствия этого решения приходится расхлебывать Берлину и Парижу – самым богатым членам Еврозоны. Саркози и Меркель после всех франко-германских споров в прошлом смогли наконец договориться. Воспользовавшись финансовой беспомощностью большинства соседей, эта парочка уверенно тянет ЕС в сторону федерации. Или, как любят выражаться разномастные аналитики, – в Соединенные штаты Европы. И, вероятно, шансы на успех есть.
Что особенно мешало интеграционным потугам в прошлом?
Во-первых, соперничество Германии и Франции (которая тогда даже из НАТО на время вышла) за гегемонию в новом союзе. Во-вторых, фронда целого ряда небольших восточно-европейских государств, которые из объятий Варшавского договора бросились дружить с Вашингтоном. Эта компания очень долго портила кровь коллегам в Брюсселе, требуя двух «простых» вещей: денег и побольше голосов в объединенных структурах. Госдеп эти стремления всячески поддерживал, то ли из имперских амбиций, то ли из желания притормозить слишком ретивых французских и германских коллег.
Но по мере тог как кризис все расставлял по своим местам, и первый, и второй факторы потихоньку теряли значение.
Очень быстро стало ясно, что Восточной Европе надеяться на прежних заокеанских спонсоров нечего. Штаты сами оказались в долгах как в шелках. Проект европейской противоракетной обороны, с которым некоторые правительства связывали ожидания нового золотого дождя, сильно забуксовал. И даже во время операции в Ливии Пентагон сделал все, чтобы побыстрее спихнуть проблему товарищам по НАТО. Париж с Берлином тем временем демонстрировали чудеса взаимопонимания.
Восход Германии
Разговоры о необходимости более тесной интеграции ведутся, наверное, с момента основания ЕС.
Но… Попытка протащить первый вариант Лиссабонского договора, вводящий единую Конституцию Евросоюза, с треском провалился на референдуме. Хотя некоторые страны не раз пытались добиться его ратификации. Где-то и вовсе отказались от всеобщего плебисцита, предпочтя втихую проголосовать в национальном парламенте. Но и эта уловка в итоге не помогла.
Тем не менее, вопрос о необходимости более четко сверять позиции хотя бы в экономической сфере возникал каждый раз, когда Европа сталкивалась с очередным кризисом. А с 2008 года об этом говорили уже все – и политики, и экономисты, и бизнес. Но до последнего времени шансы на достижение всеобщего компромисса оставались призрачными.
Еще перед осенним саммитом ЕС жесткую позицию Германии по вопросам регулирования финансовых рынков поддержали только в Париже, да и то после исключения из предполагаемого текста договора наиболее радикальных предложений (вроде налога Тобена на все финансовые операции).
А Лондон и вовсе занял непримиримую позицию – что в итоге привело к очень некрасивой перепалке между президентом Франции Николя Саркози и премьером Великобритании Дэвидом Кэмероном.
Лидер британских консерваторов очень прозрачно намекнул коллегам с континента: хотя его страна и не входит в зону евро, она не может позволить, чтобы ключевые экономические решения принимались за ее спиной.
Француз за словом в карман не полез. В версии британской «Guardian» его ответ выглядел не слишком дипломатично: «Вы упустили прекрасную возможность заткнуться. Мы сыты по горло тем, что вы нас критикуете и говорите нам, что делать. Вы говорите, что ненавидите евро, и сейчас вы хотите вмешиваться в наши встречи».
Но как бы то ни было, к началу декабря ситуация радикально изменилась. Буксующая экономика сделала правительства ЕС куда более восприимчивыми к аргументам оси Берлин-Париж.
Реальный размер долговых проблем еврозоны впечатляет.
Проблемная Греция должна 400 млрд. евро (252% ВВП).
Италия – 2 трлн. (163% ВВП), Франция – 4,2 трлн.(235% ВВП), Германия – 4,2 трлн. евро (176% ВВП).
Но они не одиноки. Внешний долг Великобритании составляет 7,2 трлн. евро (436% ВВП)!
Единственное, из-за чего все шишки сыплются сейчас на Афины, это то, что греческое правительство занимало деньги само, а в остальных странах ЕС особенно усердствовали предприятия и банки.
При этом, конечно, для специалистов очевидно, что «частный» дефолт по этим долгам обрушит общеевропейскую домину похлеще, чем любые греческие обязательства.
Чтобы понять, насколько финансисты перестали верить, например, в Италию, достаточно глянуть на цифры по ее облигациям. Риму приходится платить по своим долгам больше 6% годовых, а Берлин может одолжить необходимую сумму по ставке только… 0,25%. Похожие проблемы и у других европейских должников.
Лишился поста, казалось бы, несгибаемый премьер Италии Сильвио Берлускони. Немцы с французами отнюдь не спешили обнадеживать «старого товарища» обещаниями помощи. Зато нового премьера Марио Монти приняли с распростертыми объятиями. Он оказался куда восприимчивее к идеям о необходимости экономить и держаться вместе.
Поддержали интеграционные веяния и традиционные скептики с востока.
Министр обороны Латвии Артис Пабрикс заявил, к примеру, что кризис в еврозоне можно предотвратить, если Евросоюз преобразуется в политическую федерацию, которую возглавит Германия. «Если мы хотим, чтобы Европейский союз преодолел кризис и не утонул, нужно договориться о политической федерации. Другого пути у нас нет», – заявил он.
А глава польского МИДа Радослав Сикорский пошел еще дальше: «Я требую от Германии, для вашей же пользы и для нас, помочь еврозоне выжить и процветать. Вы прекрасно знаете, что никто другой не может этого сделать. Я, вероятно, буду первым польским министром иностранных дел в истории, который говорит: я боюсь немецкой власти меньше, чем немецкого бездействия. Вы стали незаменимой нацией в Европе».
В самой Германии столь бурные излияния преданности восприняли даже с некоторой опаской. Министр финансов ФРГ Вольфганг Шойбле осторожно посетовал, что «Германия слишком мала, чтобы спасать весь Евросоюз».
Но госпожа Меркель решила не слишком прислушиваться к тревогам своего министра, и на декабрьский саммит ЕС прибыла в самом боевом настроении. И все бы хорошо, если бы на пути интеграторов вновь не появился британский премьер.
Александр Рар, политолог: «Почти все бегут под защиту общенациональной структуры и готовы поступиться и своей независимостью, и амбициями, чтобы сохранить Европу и свое благосостояние в ней. Политики ради этого пойдут на невероятные компромиссы».
«Foreign Policy»: «По крайней мере, теперь у Европы появился единый номер телефона, как того хотел Генри Киссинджер. Этот номер – 49-30-40002526, телефон офиса Меркель».
В шаге от нового соглашения
Заседание декабрьского саммита ЕС продолжалось всю ночь. И завершилось… полудоговором.
23 страны-члена (включая все государства зоны евро, что неудивительно) все-таки подписали налогово-бюджетное соглашение, на котором настаивали Париж и Берлин. Еще 3 страны не отказались наотрез, но сослались на недостаточность полномочий.
И только Дэвид Кэмерон был предельно категоричен. Подпись Великобритании появится на документе только в том случае, если британским финансистам будут гарантированы особые условия работы. Лондон не готов в угоду европейским партнерам отказываться от статуса одной из финансовых столиц мира.
Принять этот ультиматум для континентальной Европы, одержимой контролем за финансовыми рынками, было немыслимо. И переговорщики не скрывали горечи.
«Отныне существуют две Европы. Одна выступает за большую солидарность, за регулирование. Другая руководствуется лишь логикой рынка», – заявил президент Франции Николя Саркози.
Наблюдателям сразу стало ясно: о существенном изменении основополагающих соглашений ЕС речь не идет. Лиссабонский пакт неумолим. Необходимо согласие ВСЕХ стран-участниц. А британцы, очевидно, уперлись.
О чем же тогда удалось договориться?
Во-первых, государства-подписанты согласились, что они будут жестко контролировать бюджетный дефицит (не более 0,5% от ВВП), сблизят налоговое и трудовое законодательство. И, самое главное, станут передавать национальные бюджеты на утверждение в Еврокомиссию. Будут ли при этом приглашать на заседания представителей отказников, пока неясно.
Во-вторых, нарушителям договора обещаны жесткие санкции. Подробностей пока нет. Но разработка детального механизма, если верить брюссельским чиновникам, будет закончена уже в марте следующего года.
В-третьих, страны ЕС пообещали выделить МВФ 200 млрд. евро дополнительного финансирования, чтобы через его структуры оказать поддержку слабеющим соседям (правда, по расчетам экспертов, одной Италии для того, чтобы получить передышку, потребуется не меньше 500 млрд., так что новый транш проблем не решает).
В целом результаты неплохие, но гораздо хуже ожидаемых. В итоге фондовые рынки на сообщения с форума отреагировали вяло. Полуподписанное соглашение не внушает биржевым воротилам большого оптимизма. Эксперты чуть менее пессимистичны.
Бывший итальянский премьер, бывший еврокомиссар и один из «отцов» евро Романо Поди считает, что раскол в ЕС пойдет союзу только на пользу: «На протяжении многих лет британская политика со своей невероятной бюрократической машиной очень успешно чинила препятствия тому, чтобы ЕС превращался в настоящую федерацию. Выбор Лондона еще более затруднит его положение как члена ЕС».
Европарламент, орган, в общем-то, декоративный, но разговорчивый, не преминул вставить свои пять копеек. Позицию Лондона официально осудили и предложили Еврокомиссии в воспитательных целях лишить британцев европейских субсидий.
Отсюда уже один шаг до исключения несговорчивого партнера из общеевропейского процесса. В самой Британии такую перспективу не считают невероятной. И партнеры Кэмерона по коалиции уже выразили свою обеспокоенность его непримиримой позицией.
С другой стороны, без Великобритании ЕС будет совсем другим. Специалисты не исключают, что в Берлине и Париже в итоге восторжествует тактика «двухскоростной интеграции». Тогда вокруг Франции и Германии сформируется своеобразное ядро, которое и станет локомотивом объединения.
Те же, кто по бедности или гордости в эту малую коалицию вступать не захочет, составят периферию союза, что, конечно, может закончиться их выпадением из зоны евро. Особенно если Брюссель воплотит в жизнь свои планы жестких санкций к самым недисциплинированным.
Есть и более пессимистичный сценарий. Нежелание Германии дать отмашку на скупку европейским центробанком обязательств стран-должников (т.е. запрет на печать новых денег) может поставить крест на всех попытках реанимировать евро. Такого мнения придерживается, например, нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц. Ряд других политиков и экономистов тоже бьют в колокола, призывая сограждан не допустить «меркелизации» Евросоюза.
Но реальный финал предсказать не может никто. Хотя, вероятно, до него остались считанные дни.
«Если умрет евро, умрет и союз. Но даже если евро возродится и будет процветать, выживание союза не гарантировано… Посмотрим, получится ли у нас справиться лучше России, которая, по крайней мере, сумела восстать из руин советской империи, пусть в таких экономических и политических условиях, которых лучше было бы избежать», – Франсуа Эсбур, специальный советник французского Фонда стратегических исследований.
