Век коронованной Интриги,
Век проходимцев, век плаща!
Марина Цветаева
XVIII век, как никакой другой, можно назвать веком авантюристов, выскочек, одиночек. Да, какой-нибудь скептик, вероятно, посетует – люди мельчают, на смену титанам Ренессанса приходят «титаны» капитализма, а в первых рядах героев эпохи – незаурядный, но, в общем-то, аферист Калиостро, незаурядный юбочник Казанова, незаурядный жулик Лоу. Не слишком лестные определения для людей, которые составляют портрет столетия, не так ли? Нет, никто не сбрасывает со счетов ни Ломоносова и Франклина, ни Вольтера и Руссо, ни Моцарта и Баха… Просто приключенческий роман все-таки читать интереснее, чем философский или политический трактат.
Имя Джона Пола Джонса не особенно на слуху, хотя он, истинное дитя века, и стал героем книг Александра Дюма и Фенимора Купера, а в ХХ веке одну из своих миниатюр ему посвятил Валентин Пикуль. Пожалуй, эти имена – лучшие рекомендации для авантюриста, родившегося в Шотландии, подданного Британской короны, гражданина и одного из основателей флота новорожденных Соединенных Штатов, контр-адмирала флота Российского, посвященного в рыцари Людовиком XVI и свидетеля Французской революции? Так кто же он, Джон Пол Джонс?
Юность героя
Мальчик по имени Джон Пол родился в 1747 году на юго-западе Шотландии, неподалеку от местечка Киркбин, в семье садовника. Но по отцовским стопам он не пошел – сказался ли беспокойный характер, местные морские традиции или веяние времени (Шотландия всего за 40 лет до этого лишилась парламента, последнего атрибута независимости, и кое-кого засилье англичан заставило предпочесть родине заморские края), неизвестно. Но в возрасте 13 лет мальчишка, как и многие до и после него, уходит в море юнгой.
Плавания на торговых судах и кораблях, перевозящих рабов, произвели двоякий эффект. Благодаря недюжинным способностям Пол быстро освоил морские премудрости, уже в 1764 году став третьим помощником, а спустя два года – заняв пост первого помощника капитана на «Двух друзьях». Вот только знакомство с подноготной рейсов за «черным деревом» пробудило в нем стойкое отвращение к работорговле. Так что он оставил престижную и доходную должность, вернулся с Ямайки в Шотландию и нашел место на бриге «Джон». И снова все благоприятствовало ему: в рейсе от желтой лихорадки внезапно умерли капитан и старший помощник, и Джон благополучно привел корабль в безопасный порт. В благодарность судовладельцы назначили его капитаном и дали 10% прибыли от груза. Казалось бы – живи и радуйся, плавай себе и дальше в Вест-Индию. Вот только помимо несомненных способностей к кораблевождению наш герой был наделен еще и далеко не легким характером – и неприятности не заставили себя ждать…
Возмущение работорговлей нисколько не отразилось на порядках на корабле: молодой капитан применял к матросам те же наказания, что и любой другой британский моряк. В 1770 году он чересчур сурово выпорол одного из матросов, и тот через пару недель умер. Капитан был помещен под арест по обвинению в излишней жестокости, и хотя свидетели подтвердили, что смерть не была результатом перенесенного наказания, репутация Джона серьезно пострадала. Его выпустили под залог, однако и на новом месте, спустя всего полтора года, возник конфликт из-за жалования, и одного из взбунтовавшихся наш моряк убил (как позднее он уверял Бенджамина Франклина, в порядке самообороны). На этот раз он не стал дожидаться правосудия и бежал в Виргинию – тогда британскую колонию в Америке – и не только в поисках убежища. Его старший брат, живший там в городе Фредериксбург, незадолго до этого умер, и Джону нужно было решить вопрос с наследством.
По обе стороны Атлантики
Здесь Пол попадает в полном смысле в «революционную ситуацию». Колонии бурлят, противоречия с метрополией приобретают такую остроту, что экономическими или политическими мерами справиться с ними уже невозможно – в 1773 году происходит знаменитое Бостонское чаепитие, а спустя неполных два года начинается Война за независимость. Капитан тут же оказывается в гуще событий. Один из его новых знакомых – Вилли Джонс, «отец джефферсоновской демократии в Северной Каролине», чей дом стал центром общественной жизни и политической активности. Гостя в поместье Вилли и его брата Алена, Джон Пол находит людей, демократические идеалы которых ему наиболее близки. Новые знакомые помогают ему сделать выбор – чью сторону принять в этой войне: он отдает предпочтение Америке и берет себе имя Джон Пол Джонс в знак уважения и восхищения друзьями, пообещав, что они еще будут гордиться им.
Бостонское чаепитие (Boston Tea Party) – одно из событий, ставших поводом к войне североамериканских колоний за независимость от Британии. Метрополия предоставила своей Ост-Индской компании право беспошлинного ввоза чая в Северную Америку, чем вызвала возмущение колонистов, в особенности купцов, торговавших чаем контрабандным. В знак протеста 16 декабря 1773 года члены организации «Сыны свободы», переодевшись индейцами, проникли на английские корабли в Бостонском порту и выбросили в море 342 сундука чая.
Неудивительно, что при первых залпах войны с Великобританией капитан Джонс предложил свои услуги только что созданному Континентальному флоту. 7 декабря 1775 года благодаря рекомендательным письмам братьев Джонсов, а также нехватке квалифицированных моряков и капитанов он получил назначение – первым лейтенантом на 24-пушечный фрегат «Альфред». В 1776 году Джон Пол вышел в первое плавание Континентального флота, и именно ему принадлежала честь впервые поднять флаг Гранд Юнион – национальный флаг США. Позже Джонс стал капитаном шлюпа «Провиденс» – в ожидании постройки более значительного фрегата, командование которым ему обещал Конгресс. И тут капитан доказал, что размер не имеет значения: за 6 недель одиночного плавания вдоль восточного побережья Америки команда этого небольшого судна захватила 16 английских кораблей, торговых и военных.
Несмотря на явные успехи на море, на суше дела дерзкого и независимого моряка шли далеко не блестяще. Он открыто враждовал с командирами более высокого ранга, полагая, что предлагаемые им планы военных действий отвергают несправедливо, а его продвижению по службе активно противодействуют. Возможно, моряк был не так уж и неправ – вместо обещанного фрегата он получил 18-пушечный шлюп «Рэйнджер» и приказ отплыть во Францию с поручением к американским представителям в этой стране – ускорить заключение союзного договора с взбунтовавшимися колониями, поскольку вступивший в войну с Англией союзник был бы гораздо полезнее «нейтрала».
6 февраля 1778 года Франция подписала договор о союзе с американскими штатами, де-факто признавая их независимость. А спустя всего 8 дней «Рэйнджер» стал первым американским кораблем, которому официально салютовало французское судно. Сам Джонс оценил символическое значение этого жеста так: «Я воспринял это с тем большими основаниями, что, в конце концов, это было признание нашей нации и независимости».
В апреле 1778 года «Рэйнджер» под командованием Джонса отправился к побережью Британии. Для капитана командование судном независимого государства обернулось некоторыми трудностями: его экипаж также проявлял излишнюю независимость. Особенно Пол Джонс сетовал на офицеров: «Их целью была не честь, а прибыль. Они были бедны: вместо того, чтобы поддерживать моральный дух экипажа, они подстрекали его к неповиновению; они убеждали матросов, что те имеют право судить о том, насколько хороши меры, им предлагаемые». Впрочем, в официальных рапортах об этом – ни слова.
Первой своей целью «Рэйнджер» избрал Уайтхэвен, с которого началась морская карьера нашего героя, но нападению мешал встречный ветер. Тогда, узнав от пленных английских моряков о шлюпе «Дрейк» в ирландском порту Каррикфергус, Пол Джонс решил атаковать его. Но офицеры были не согласны с планом атаки, накладки шли за накладками – и в решающий момент капитану пришлось отдать приказ обрубить якорный канат и спасаться бегством. Ветер, между тем, изменил направление, и рейд на Уайтхэвен стал возможным. В гавани стояли от 200 до 400 торговых кораблей и угольных транспортов, и Джонс решил потопить и сжечь весь этот флот. Операцией он руководил сам, взяв с собой 15 человек на двух шлюпках. Но высадку замедляли поднимающийся ветер и отлив, зажечь огонь было сложно из-за недостатка горючих материалов. Часть людей отправили за ними в таверну на пристани, и те не смогли не пропустить там по стаканчику. В результате время было упущено – единственное судно удалось поджечь только на рассвете, а надежды, что огонь распространится на близлежащие корабли, не оправдались – разбуженные местные жители потушили пламя. Впрочем, американцы смогли отступить без потерь: пушки форта они вывели из строя загодя. И у неунывающего Пола Джонса появился новый план: захватить ради выкупа (или обмена на американских пленных) графа Селкирка на острове Сэйнт Мэри. Правда, он завершился неудачей: в замке графа не оказалось. Джонсу пришлось смириться с тем, что его люди присвоили серебряный сервиз (позже он выкупит его во Франции и вернет Селкирку). Зато вторая попытка разделаться с «Дрейком» оказалась успешной. После часовой пушечной дуэли капитан и 4 члена команды «Дрейка» погибли – и шлюп спустил флаг. Джонс отправил трофей во французский Брест. Это была первая победа американского корабля над британским.
В ходе этого плавания «Рэйнджер» взял и другие призы – вот только особой выгоды капитану и его команде они не принесли. Зато принесли славу и другие дивиденды: англичане, не без оснований считающие американцев настоящими пиратами, начали с опаской плавать в собственных водах, потеряв веру в непобедимость своего флота.
«Боном Ричард»
В 1779 году, вернувшись во Францию, Джонс принял командование 42-пушечным кораблем «Боном Ричард» и уже в августе во главе эскадры из 5 кораблей, в сопровождении двух французских приватиров, отплыл в Ирландское море. Обогнув Шотландию, они продвигались вдоль восточного побережья Британии, сея панику на своем пути. 23 сентября у мыса Фламборо на горизонте показался британский конвой, направляющийся к Балтике – торговые суда под охраной 50-пушечного фрегата «Серапис» и 22-пушечной «Графини Скарборо». При виде неизвестной эскадры военные корабли встали между караваном и предполагаемым противником, чтобы прикрыть тихоходных «купцов» от пушек. Капитан Джонс отдал приказ построиться в линию для атаки, чтобы использовать всю мощь бортовых залпов против двух «британцев». Но капитан одного из его кораблей – «Элайэнс» – предпочел погнаться за беззащитным конвоем, и «Графиня Скарборо» перехватила его. В результате завязались две отдельные схватки – «Боном Ричард» против «Сераписа» и «Элайэнс» против «Графини». Остальные корабли эскадры замерли в ожидании: ввязываться в поединки было опасно, гнаться за караваном в сгущающейся тьме – бессмысленно. Вскоре стало ясно: «Ричарду» нужна помощь. Впрочем, и «Элайэнс» после обмена несколькими выстрелами со своим оппонентом отошел к остальным.
После нескольких залпов «Сераписа» капитан Джонс понял, что, проигрывая в огневой мощи и маневренности, может надеяться только на абордаж. Но противник уклонялся от сближения, не переставая поливать американцев огнем. В какой-то момент нос «Ричарда» уткнулся в корму «англичанина». В этом положении преимущества не имеет ни одна сторона, но «Боном Ричард» пострадал в перестрелке гораздо серьезнее – и английский капитан язвительно осведомился, не хотят ли американцы спустить флаг. Ответ Пола Джонса вошел в учебники истории: «А я еще и не начинал бой!» К счастью для Джонса, его неповоротливому кораблю с пробоинами ниже ватерлинии все-таки удалось сцепиться абордажными крючьями с «Сераписом», но англичане продолжали стрелять из бортовых орудий в упор, круша нижние палубы «Ричарда». Единственным спасением для американцев было смести противника с палуб «Сераписа», пока их собственный корабль не разрушился под ногами, поэтому они дрались отчаянно, преодолевая сопротивление британцев. А тут еще «сумасшедший Ландэ», капитан «Элайэнс», решил помочь своим, и сочтя, что в лунном свете сможет стрелять прицельно, дал несколько залпов из бортовых орудий по носу «британца», накрепко сцепленному с кормой «Ричарда». Неясно, кто понес от этого более тяжелые потери, но состояние «Боном Ричарда» стало совсем угрожающим. Капитан «Сераписа» вновь предложил Джонсу сдаться, и получил очередной исторический ответ: «Я могу утонуть, но будь я проклят, если спущу флаг!»
Боевая удача Джонса на этот раз ему не изменила: от гранаты взорвался порох на орудийной палубе «Сераписа», все еще обстреливаемого с «Элайэнс». Английский капитан, сочтя формально свою задачу выполненной (торговый караван давно скрылся), а дальнейшее сопротивление бессмысленным, предпочел сдаться. Капитулировала и «Графиня Скарборо». «Боном Ричард», пострадавший слишком сильно, ушел на дно, большая часть команды перебралась на другие суда, и Джонс отвел эскадру в нейтральную Голландию.
«Гибкий и смуглый, совсем не похожий на шотландца, он напоминал вождя индейских племен; взгляд его сумрачных глаз пронзал собеседника насквозь; щеки, пробуренные ветрами всех широт, были почти коричневыми, как финики, и «приводили на ум тропические страны. Это необычайно молодое лицо дышало горделивым дружелюбием и презрительной замкнутостью».
Таким запомнили Поля Джонса его современники…
В честь него поэты Парижа слагали поэмы, а он, не любивший быть кому-то должным, тут же расплачивался за них сочинением приятных лирических элегий. Парижские красавицы стали монтировать прически в виде парусов и такелажа – в честь побед «Простака Ричарда». Франция, исстари враждебная Англии, осыпала Джонса небывалыми милостями, король причислил его к своему рыцарству, в парижской опере моряка публично венчали лаврами, самые знатные дамы искали минутной беседы с ним, они обласкивали его дождем любовных записочек».
Валентин Пикуль «Потопи меня или будь проклят!»
По возвращении во Францию Людовик XVI удостоил Пола Джонса титула шевалье (чем тот весьма гордился) и шпаги, в Британии он уже пользовался славой отъявленного пирата, а Континентальный конгресс отчеканил медаль как дань уважения капитану за «его бесстрашие и выдающуюся службу». Повышения по службе, однако, он не получил и провел несколько лет в бездействии и без всяких перспектив. Так что в 1787 году он охотно принял предложение Екатерины II поступить на русскую службу.
В России
В это время Россия вступила в очередную русско-турецкую войну. В июле 1787 года Оттоманская Порта потребовала возвратить присоединенный к Российской империи четырьмя годами ранее Крым и отказаться от покровительства Грузии. Естественно, согласия на это императрица дать не могла, поэтому Турция объявила войну. Помимо сухопутных баталий, военные действия разворачивались в Черном море и в Днепровском лимане. А в державе, управляемой просвещенной императрицей, остро не хватало компетентных, имеющих боевой опыт морских капитанов – с момента создания флота Петром не прошло еще и века. Зато Екатерина II имела «в Европах» большой штат осведомителей и вела обширную переписку с европейской элитой, так что не могла не слышать о карьере Пола Джонса. Более того, по некоторым сведениям, она высоко ценила его, считая, что он «дойдет до Константинополя». Поэтому приглашение в Россию он получил в собственноручном письме царицы.
Отсюда и берет начало двойная интрига, определившая, в конечном итоге, ход русской службы капитана Джонса. То, что императрица обратилась к услугам американца, выглядело как вынужденная мера, не добавляющая прочности положению свежеиспеченного русского моряка. К тому же государыня понимала, что ее приглашение вызовет законный гнев Туманного Альбиона, но по-женски схитрила: Джонса ей представлял французский посланник граф Сегюр как французского подданного (у него и правда имелся соответствующий патент), и в списки флота он был внесен под именем «Павел де Жонес». Ясно, что весь этот декорум был шит белыми нитками – представители английского короля в Петербурге, не имея формального повода для протеста, не собирались все же благостно взирать на развитие карьеры «де Жонеса». Из-за истории с Джонсом русскую службу покинули несколько английских моряков, а купцы из Туманного Альбиона закрыли свои лавки.
Но Пол Джонс все же прибыл в Петербург, получил вожделенный чин контр-адмирала Российского флота и был представлен ко двору. Возможно, Пикуль жертвует строгой достоверностью в угоду художественному слову, но очень хочется верить его утверждению, что Джонс преподнес Екатерине II текст конституции США и Декларации Независимости – это вполне в его духе, не признавать никаких авторитетов, не заискивать и руководствоваться лишь собственным мнением.
Но Пол Джонс прибыл в Россию не ради придворного блеска – максимально сократив пребывание в столице, в мае 1788 года контр-адмирал отправился к театру боевых действий и принял командование Лиманской эскадрой, подняв свой флаг на линейном корабле «Владимир». Конечно, в этой кампании наиболее значимые баталии, победы и слава выпадают на долю Черноморского флота под командованием Федора Ушакова, но и Джонс с поставленными задачами справился. Ему пришлось служить под командованием князя Потемкина в тесном взаимодействии с гребной флотилией немецкого принца на русской службе Нассау-Зигена. Главной целью этого флота был Очаков – «естественный южный Кронштадт». Именно тут шотландец столкнулся с активным противодействием турецкого флота, значительно превосходящего русские силы. Несмотря на трудности, возникшие в общении с Потемкиным и Нассау-Зигеном, Джонс быстро нашел общий язык с Суворовым – их отношения вполне можно было назвать дружескими. «Здесь вчера с Паулем Джонсом увиделись мы, как столетние знакомцы», – вот слова Суворова. Но они не просто виделись – они воевали бок о бок. Во время сражения 17–18 июня 1788 года объединенная флотилия Джонса – Нассау-Зигена при поддержке береговых батарей Суворова нанесла решительный удар по турецкому флоту: были сожжены или потоплены три 64-пушечных, два 40-пушечных, три 32-пушечных и несколько мелких судов, оттоманский адмирал бежал в шлюпке. Лишенную поддержки флота и блокированную с суши и моря Очаковскую крепость взяли штурмом войска Потемкина. Турок окончательно вытеснили из Лимана. За этот успех контр-адмирал Джонс получил орден св. Анны по представлению светлейшего князя.
Это лишь сухие факты. Но имеются и другие подробности пребывания Пола Джонса в Причерноморье. Эти «необыкновенные приключения американца в России» не только расцвечивают всю историю местным колоритом, но и вполне естественно дополняют портрет такой неординарной личности. Якобы, по служебной надобности познакомившись с запорожскими казаками, чьи «човны» составляли часть Лиманской флотилии, контр-адмирал был настолько впечатлен этими отчаянно храбрыми людьми, что быстро стал своим в казацком лагере, сдружился с кошевым атаманом Сидором Билым, был торжественно «принят в запорожцы», носил соответствующий наряд, турецкую кривую саблю, курил «люльку» и даже перешел в православие. Якобы ночью накануне сражения в Очаковской бухте он на шлюпке с запорожцем Иваном обследовал мели и оставил на борту турецкого флагмана автограф смолой «Сжечь! Пол Джонс».
Как бы там ни было, на этом участие Джонса в кампании прекратилось – трения с другими командирами и жалобы на него Потемкина вынудили императрицу отозвать шотландца в Петербург. По слухам, она хотела назначить его командующим Балтийским флотом – как раз началась война со Швецией, а прежний командир, также шотландец С. Грейг, умер. Но этому не суждено было произойти. В столице с Джонсом приключилась темная история, в которой некоторые усматривают происки британских спецслужб. В его гостиничный в номер зашла девица в поисках работы по починке одежды, а затем, срывая с себя платье, выскочила на лестницу с криками, что ее насилуют. Естественно, Джонс утверждал, что не давал ей для этого повода, но над ним все-таки повисло обвинение. Сегюр, последний его друг, легко доказал, что это был постановочный спектакль, сыгранный подставными лицами, но вот организаторов вычислить не смог. Репутация моряка серьезно пострадала, и «пирату-янки» пришлось покинуть Россию. Формально получив отпуск, он отправился в Париж, по дороге навестив в Варшаве старого товарища по оружию в Войне за Независимость, генерала Костюшко. Возможно, через его посредничество наш адмирал без флота надеялся поступить на шведскую службу, но шведы им не заинтересовались.
Он вернулся в Париж в мае 1790-го, формально еще числясь на русской службе и получая жалованье. В июне 1792 года его назначили консулом США для переговоров с деем Алжира по освобождению американских пленных, но 18 июля Джон Пол Джонс умер в своей квартире на Рю де Турнон. И тут мы опять сталкивается с легендами: по слухам, консьержка обнаружила его лежащим на постели в мундире российского контр-адмирала. Пикуль же утверждает, что упрямый моряк «умер стоя, прислонившись спиной к шкафу, а в опущенной руке держал раскрытый том сочинений Вольтера».
Франция была охвачена революцией, потому похороны Джона Пола Джонса прошли незамеченными. А вскоре и кладбище Сен-Луи, принадлежавшее королевской семье, перестало существовать, превратившись в парк и место, где проводились бои животных. Могила затерялась, и лишь в 1905 году по инициативе посла США во Франции генерала Портера ее разыскали и эксгумировали тело. Благодаря тому, что Джонса похоронили в свинцовом гробу, наполненном спиртом, его смогли идентифицировать, сравнив лицо с бюстом, изваянным Гудоном. Затем со всеми воинскими почестями останки «отца американского флота», как его стали называть, перевезли в США, где захоронили в часовне Морской академии в Аннаполисе.
Такова история моряка, который мог бы стать пиратом, но удостоился чести быть основателем флота; человека, чья судьба отмечена не только совершенно немыслимыми поворотами, но и встречами с самыми выдающимися людьми эпохи, среди которых он, несомненно, занимает свое заслуженное место.
