Не от мира сего
Тааран-тамо – человек с Луны… Такое прозвище дали Николаю Николаевичу Миклухо-Маклаю папуасы. Он был настолько не похож на жителей острова – и внешне, и своими поступками, и своим характером, – что казался им пришельцем из другого мира. И то, что он мог лечить неизлечимые болезни, что были у него «волшебные палочки, в которых скрывается огонь», – спички или «куски застывшей воды» – зеркала и стекла, было не важно. Главное – он был другим. Не таким, как все.
Но ведь и мы про необычного, непонятного человека, человека не от мира сего, говорим: «с Луны свалился». Вся жизнь Николая Николаевича, его исследования и путешествия настолько не укладывались в общую картину, что до сих пор не утихают споры – кем же был Миклухо-Маклай. Одни считают его ученым, другие – авантюристом, третьи – вообще шпионом. А может, папуасское «тааран-тамо» наиболее емко характеризует его – человека, прожившего свою жизнь не как все. Того, кто упал с Луны…
Охрим Макуха и Тарас Бульба
Среди фамильных преданий Миклух была и история о куренном атамане Запорожской Сечи Охриме Макухе и трех его сыновьях – Омельке, Назаре и Хоме. Средний сын, Назар, влюбился в польскую паненку и во время очередного казацкого бунта перешел на сторону поляков. Омелько и Хома решили выкрасть предателя и судить его казацким судом. Хома при этом погиб, но Омелько смог добраться с пленником до казацкого стана, где Охрим Макуха собственноручно покарал сына-предателя.
Эта история, а также то, что дядя Миклухо-Маклая, Григорий, дружил с Николаем Гоголем, позволяет предполагать, что в основу «Тараса Бульбы» было положено семейное предание Миклух.
Смутьян
«Мое лицо – живой пример того, как объединились три испокон веков враждебных силы – горячая кровь запорожцев мирно слилась с кровью их гордых врагов-ляхов и разбавилась кровью холодных немцев», – писал Миклухо-Маклай о своем происхождении. Прадед ученого, Степан Миклуха, вместе с прочими запорожскими казаками участвовал в русско-турецкой войне 1769–1774 годов и за храбрость, проявленную при штурме Очакова, по указу Екатерины II был возведен в дворянское достоинство. «Родовым гнездом» благородного семейства стало имение в Малине (сейчас это город в Житомирской области), однако отец будущего ученого вел жизнь, мало сочетающуюся с представлениями о дворянском быте. Инженер-железнодорожник, он возглавлял прокладку северного участка Петербургско-Московской железной дороги. Поэтому на свет Николай появился не на солнечной Украине, а в селе Рождественском близ Боровичей – городка в Новгородской губернии. Случилось это в 1846 году.
Всего же у Николая Ильича Миклухи и его жены Екатерины Семеновны Беккер (между прочим, дочери героя Отечественной войны 1812 года полковника Семена Беккера) было пятеро детей. Старший сын, Сергей, стал юристом, один из младших, Владимир, сделал карьеру морского офицера и героически погиб в Цусимском сражении, второй, Михаил, занимался геологией. Но пока это все – в будущем.
А в настоящем была жизнь в Рождественском и последующий переезд в Петербург, где Николай Ильич возглавил Петербургскую пассажирскую станцию и вокзал.
Николенька Миклуха рос мальчиком болезненным, своевольным, дерзким и непоседливым. В детских драках не щадил ни себя, ни противника, за что побаивались его даже более крепкие и здоровые сверстники. Он на спор мог проткнуть руку швейной иглой или долго изучать внутренности раздавленной конкой собаки. В общем, будущий «человек с луны» мало чем отличался от таких же, как он сам, сорванцов – учащихся Второй Санкт-Петербургской гимназии.
Николай Ильич Миклуха души не чаял в своих детях и желал для них самого лучшего будущего. Кто же мог предположить, что 150 рублей, посланные инженер-капитаном Миклухой ссыльному Тарасу Шевченко, могут стать причиной его увольнения с занимаемой должности? В дом Миклух пришла нужда, еще более усугубившаяся через год, когда глава семьи умер.
А будущий ученый рос. И с возрастом увлечения поменялись: Николай Миклуха увлекся политикой. За участие в уличном шествии пятнадцатилетнего подростка едва не отчислили из гимназии и даже три дня продержали в Петропавловской крепости – но обошлось. Однако «на карандаш» молодого человека взяли. Участие в студенческих кружках и манифестациях закончилось закономерно – в 1864 году студент физико-математического факультета Петербургского университета Николай Миклуха был исключен без права поступления в высшие учебные заведения России. Продолжать обучение пришлось за границей – поначалу на деньги, собранные студенческим землячеством.
Как Миклуха стал Маклаем
Происхождение двойной фамилии путешественника объясняется неоднозначно. По одной версии, прадед нашего героя, получив дворянство, сменил фамилию Макуха на более «благозвучную» Миклуха. А через черточку стал писать фамилию основателя рода – шведского наемника на польской службе Микаэля Маклая. Николай, для которого прадед был примером для подражания, поступил точно так же, а вслед за ним – и все его братья.
Вторая версия тоже упоминает и прадеда, и шотландца, однако согласно ей, Николай Николаевич Миклуха стал Миклухо-Маклаем в Лейпциге – а все его родственники (в том числе и братья) всю жизнь были просто Миклухами.
Во французской стороне
Дальнейшая жизнь Миклухо-Маклай была похожа на приключения средневекового бродячего студента. После полугода в стенах Петербургского университета (одновременно Николай посещал лекции в Медико-хирургической академии) он слушал лекции на философском факультете знаменитого Гейдельбергского университета. Затем год изучал медицину в Лейпциге и два года – в Йене. Жизнь его была голодна, но интересна – как у настоящего ваганта.
Несостоявшаяся дуэль
Однажды Маклай обедал в небольшом ресторанчике вместе со своим однокашником Александром Мещерским. Группа немецких студентов по соседству изрядно распалила себя пивом и разговорами о величии Германии. Один из них, подойдя к Маклаю, начал нарываться на ссору: «У вас, господа, кажется, есть свое мнение? Так мне, во всяком случае, послышалось. Может, вы осмелитесь высказать его вслух и тогда мы с вами… м-м… поспорим?». Николай приподнялся и прошептал забияке: «Князь Мещерский будет моим секундантом. Я попадаю в туза с десяти шагов. Стреляться будем только с десяти… Но может, вы все же предпочитаете вернуться за стол живым?». Неизвестно, насколько хорошо стрелял Миклухо-Маклай, но его противник не захотел проверять смелое заявление русского студента и вернулся к друзьям.
В Йене жизнь Маклая неожиданно изменилась: на юношу обратил внимание Эрнст Геккель. Естествоиспытатель как раз собирался в экспедицию по изучению морской фауны и искал ассистента.
Так Николай Миклухо-Маклай отправился в свое первое морское путешествие. Вместе с Геккелем он посетил Мадейру, Тенерифе, Гран Канарию, остров Ланцерот, Марокко, Гибралтар, Испанию, Францию. Судя по тому, что сразу после окончания университета Маклай отправился в следующую экспедицию, такая жизнь пришлась ему по вкусу. Темой исследования стали морские губки и другие низшие животные – для того, кто изучал медицину, предмет совсем не профильный. Сложно сказать, какова была научная ценность этого путешествия, но авантюризм Миклухо-Маклая проявился в нем во всей красе. В марте 1869 года молодой ученый прибыл в Суэц… и исчез. Маклай обрил голову, подкрасил кожу, надел арабский костюм и пешком двинулся к Красному морю. 23-летний путешественник на своих двоих прошел вдоль аравийского побережья, посетил Суакин и Джидду, болел, голодал, спасался от разбойничьих шаек, посещал невольничьи рынки и, естественно, собирал коллекции морских животных. Правда, при таком подходе к делу они оказались не очень объемными.
Очень страшный микроскоп
Однажды во время своего путешествия по Аравийскому полуострову Маклай оказался на борту парохода, забитого паломниками-кадирами – ярыми религиозными фанатиками. Один из них опознал в нем европейца и закричал: «Среди нас неверный! Надо выбросить его за борт». Путешественнику удалось увернуться от разъяренной толпы. В следующую минуту он уже наступал на смутьянов, наставив на них…микроскоп. Зачинщика беспорядка Миклухо-Маклай загнал в трюм, а остальным сообщил, что он доктор. В те времена доктора у мусульман пользовались уважением вне зависимости от религиозной принадлежности, и Николай Николаевич спокойно доехал до места назначения. К слову, главного смутьяна он все же перед самой гаванью выпустил из трюма, заодно объяснив попутчикам, для чего на самом деле используется микроскоп. Интересно, что обман не вызвал у арабов недовольства. Воистину, на Востоке уважают силу – страшные кадиры лишь хохотали во весь голос.
Туземец с берега Маклая
В 1869 году Миклухо-Маклай вернулся в Петербург. К тому времени он был если не знаменит, то достаточно известен. В конце концов, не много найдется людей, способных самостоятельно организовать и провести экспедицию по Аравийскому полуострову. Не имея ни высоких покровителей, ни денежных средств, ни даже законченного высшего образования! При этом оседать на одном месте молодой путешественник не собирался. Своему давнему приятелю Александру Мещерскому он писал: «Закабалить себя кафедрой, связать с каким-нибудь захолустьем, хотя бы и Петербургом, – на то у меня не было и не будет никогда желания. Итак, я поселюсь где-нибудь здесь в благословенных странах тропических, но также не вблизи европейцев – около них все страшно дорого и скучно». Николая Николаевича влекли неизведанные земли, тянуло побывать там, где еще не ступала нога человека. Но было и еще одно желание. Общение с Геккелем, лекции в Германии и первые экспедиции превратили Малая в завзятого дарвиниста. Но одно «следствие» теории Дарвина вызывало у него органическое неприятие. В то время в Европе распространилась теория, согласно которой чернокожие туземцы Африки и тропических островов считались «промежуточным звеном» между обезьяной и человеком, добавлявшим стройности теории эволюции. Попутно такая позиция служила отличным оправданием геноциду местного населения. Маклай считал, что доказать ошибочность этой теории может только экспедиция в те области, где местное население еще не затронуто европейским влиянием. И тут весьма кстати пришлась книга Отто Финша «Новая Гвинея». Выбор был сделан. «Именно на этом малоизученном острове первобытные люди менее всего затронуты влиянием цивилизации и это открывает исключительные возможности для антропологических и этнографических исследований», – писал он. После долгих дебатов Императорское Русское географическое общество постановило выделить Миклухо-Маклаю 1200 рублей на подготовку экспедиции и предоставить место на корвете «Витязь», отправляющемся в Японию.
В разрез с уставами
Надо сказать, что, согласно уставу Русского географического общества, сфера его деятельности ограничивалась территорией России и ближайших стран. Предложение Маклая исследовать Новую Гвинею, казалось бы, должны были отвергнуть. «Кто он такой? Каков его авторитет в науке? Да и предмет его исследований не входит в круг занятий Общества», – недоумевал глава общества адмирал Литке. Тем не менее, экспедицию профинансировали. Причину этого видят в амбициозной позиции Семенова и Бэра, представлявших группу ученых, которая радела за расширение сферы деятельности общества. Но не менее вероятно и другое: Новая Гвинея представлялась неплохим перевалочным пунктом и базой для русского флота – корабли из Балтики все чаще заходили в Тихий океан. Неудивительно, что англичане и немцы, имевшие в Новой Гвинее свой интерес, считали Миклухо-Маклая русским шпионом.
Уже в пути Миклухо-Маклай принялся за наблюдения. Отношения с экипажем «Витязя» у молодого путешественника сложились, по-видимому, неплохие: Николай Николаевич всегда умел ладить с самыми разными людьми. Единственное, на что сетовал ученый, так это на кратковременность стоянок. Впрочем, все эти путевые наблюдения и записки были всего лишь генеральной репетицией. 20 сентября 1871 года 25-летний исследователь впервые ступил на свою «землю обетованную» – новогвинейский берег Кораллового моря близ селения Бонга – тот самый, который теперь называют берегом Маклая.
Сначала ничто не предвещало сложностей. Пока «под боком» у папуасов стоял военный корабль, офицеры проводили съемку берега и промеры глубин, а матросы на берегу деловито сколачивали хижину для Маклая и его помощников – шведа Уильсона и нанятого на Таити мальчика-слуги с «оригинальным» именем Бой, жители деревни охотно принимали подарки от непонятного гостя. Но стоило «Витязю» скрыться за горизонтом – и следующее посещение папуасской деревни едва не стоило ученому жизни.
В тот день судьба хранила Маклая – в том числе и от неверных решений. Во-первых, по зрелом размышлении он оставил в хижине револьвер: примени он оружие против папуасов – и на этом история отважного путешественника закончилась бы. Ведь мужчин в деревне все равно больше, чем патронов в барабане. Во-вторых, в новом, непривычном климате Николай Николаевич, от природы болезненный и слабый, по дороге к поселку вымотался до полного безразличия (по его собственному признанию). И, наконец, он вовремя сообразил: только полное равнодушие к опасностям может поразить местных жителей. Демонстрация страха, гнева, храбрости – одинаково стоили бы ему жизни. Поэтому, когда его окружили воинственно размахивающие копьями туземцы, Маклай невозмутимо раскатал принесенную с собой циновку, расшнуровал ботинки и… заснул.
Сила в слабости
«Исключая две или три царапины, никто не решался нанести мне тяжелую рану – диких ставил в тупик мой неизменный индифферентизм, – писал Миклухо-Маклай в своем дневнике. – Папуасы разных береговых и горных деревень почти ежедневно посещали мою хижину, так как молва о моем пребывании распространялась все далее и далее… Предполагая большие сокровища в моей хижине, они стали угрожать убить меня… Я принимал их угрозы в шутку или не обращал на них внимания… Не раз потешались они, пуская стрелы так, что последние очень близко пролетали около моего лица и груди, приставляли свои тяжелые копья вокруг головы и шеи и даже подчас без церемоний совали острие копий мне в рот или разжимали им зубы. Я скоро понял, что моя крайняя беспомощность в виду сотен, даже тысяч людей была моим главным оружием».
Николай Николаевич быстро выучил местный язык и вскоре стал желанным гостем в каждой прибрежной деревне. Он лечил папуасов, учил их сельскому хозяйству, делился привезенными семенами. «Раньше, – писал он в дневнике, – они говорили только «тамо рус», человек из России, и «таарам тамо» – человек с луны. Теперь чаще всего они говорят обо мне «тамо билен» – хороший человек. Может, «тамо билен» важнее, чем «таарам тамо»… Во всяком случае, быть «тамо билен» труднее, чем «таарам тамо» или «тамо рус»…». Мечты путешественника сбывались. Он добился небывалого: местные жители обменивались с ним волосами, разрешали брать черепа своих предков для антропологической коллекции, не протестовали против антропометрии и прочих «колдовских штучек», звали на свадьбы и праздники и даже менялись с ним именами. Он посещал места, где не ступала нога белого человека. Ученый блестяще доказал ошибочность теории о «промежуточном звене». Наверное, это было счастье. «Я так доволен в своем одиночестве! Встреча с людьми для меня хотя не тягость, но они для меня почти что лишние… Мне кажется, что, если бы не болезнь, я здесь не прочь был бы остаться навсегда, т.е. не возвращаться никогда в Европу. Я готов остаться на этом берегу. Но три пункта заставляют меня призадуматься относительно того, будет ли это возможно: во-первых, у меня истощается запас хины, во-вторых, я ношу последнюю пару башмаков и, в-третьих, у меня осталось не более сотни пистонов». Пожалуй, самой большой бедой было состояние здоровья ученого. Малярия и тропическая лихорадка защищали Новую Гвинею от европейцев лучше, чем копья местных жителей, – в этом Маклай убедился на собственном опыте.
В декабре 1872 года к берегу Маклая подошел клипер «Изумруд» и больной путешественник, несмотря на уговоры папуасов, покинул свою хижину на побережье, над которой гордо развевался российский флаг. Можно представить себе удивление русских моряков при виде толпы «свирепых дикарей-людоедов», провожающих ученого, – особенно учитывая то, что они вообще не рассчитывали увидеть Маклая живым.
Путешествие длиною в жизнь
Вместо того чтобы возвращаться на родину, Миклухо-Маклай совершил краткие экспедиции на острова Целебес (Сулавеси) и Тимор. Воспользовавшись тем, что «Изумруд» остановился в Маниле, он посетил Лимайские горы и два дня прожил среди малоизвестного племени индонезийцев-негритосов. И снова продемонстрировал феноменальную способность находить общий язык с людьми. Почти незнакомому белому человеку чернокожие карлики позволили не только сделать антропометрические измерения, но и провести раскопки родовой могилы близ деревни Пилар.
Следующим пунктом в путешествии Маклая была Ява – здесь он оставил борт «Изумруда». С 1873 по 1874 год ученый совершил несколько походов в самые недоступные места – в том числе на юго-западный берег Новой Гвинеи. Николай Николаевич одинаково легко входил в деревни людоедов и губернаторские дворцы, находил общий язык с жителями новогвинейских джунглей, генерал-губернаторами, магараджами, капитанами и купцами. Все свои путешествия он совершал на одолженные деньги, зачастую перебиваясь с хлеба на воду. В 1874 году местные англоязычные газеты написали, что русский авантюрист Миклухо-Маклай был убит аборигенами Папуа-Ковиай. Но слухи о его смерти были преувеличены. Самой большой опасностью для жизни Миклухи стала лихорадка, никогда не оставлявшая его надолго. Но путешествие продолжалось. Сиам и Богор, Микронезия и северная Меланезия, Целебес, Западная Каролина, Палау, острова Адмиралтейства и, наконец, в июне 1876 года – возвращение на берег Маклая. Здесь Николай Николаевич прожил до ноября 1877 года. К лихорадке прибавилась анемия и общее истощение: уже шесть лет он жил в скитаниях, путешествуя по таким местам, которые могли свести в могилу европейца и за более короткое время. Поэтому, воспользовавшись оказией в виде английской шхуны Flower of Yarrow, Николай Николаевич решил отправиться в Сингапур поправить здоровье. Однако даже полугодовое лечение не поставило ученого на ноги полностью – по настоянию врачей он перебрался в Сидней, где в июле 1878 года поселился у русского консула Паули, а позднее воспользовался гостеприимством председателя Линнеевского общества Нового Южного Уэльса и руководителя Австралийского музея Уильяма Маклея.
Слово Маклая
Покидая Берег Маклая во второй раз, Миклухо-Маклай предупредил своих друзей-папуасов, что не всем белым людям можно доверять так, как ему. Только тот, кто назовет себя «Абадам Маклай» – «Брат Маклая», может быть достойным доверия. Если эта легенда правдива – выходит, что Николай Николаевич стал настоящим некоронованным королем новогвинейского побережья и мог решать, с кем будут его жители. Воистину, если он был русским агентом, то успеху его операции можно только позавидовать!
План Маклая
Несмотря на проблемы со здоровьем и финансовые трудности (долги Николая Николаевича к тому времени составляли более 10 тыс. рублей), в 1879 году Миклухо-Маклай снова отправился в путешествие. На этот раз предметом его исследования стали не только папуасы, но и полинезийцы. На каждом острове он видел одно и то же: «цивилизаторское бремя» белого человека ведет только к гибели местных жителей – сначала духовной, а потом и физической. «За миссионерами непосредственно следуют торговцы и другие эксплуататоры всякого рода, несущие с собой болезни, пьянство, огнестрельное оружие и т.д. Эти благодеяния цивилизации едва ли уравновешиваются умением читать, писать и петь псалмы…», – писал путешественник. В этой экспедиции у него возникла новая мысль: не только изучать, но и защищать жителей Новой Гвинеи. В 1881 году Миклухо-Маклай разработал проект создания Папуасского союза. В планы входило строительство русского поселения и морской станции на северо-восточном побережье острова. В 1882-м путешественник вернулся в Петербург. Но выставки, лекции, приемы стояли у него далеко не на первом месте. Николай Николаевич сумел получить аудиенцию у Александра III… Но царя не заинтересовала идея протектората над «какими-то папуанцами». Зато Миклухо-Маклай смог решить вопрос погашения своих многочисленных долгов и дальнейшего финансирования экспедиций. Но «презренный металл» всегда был для него на последнем месте, так что ученый вполне мог считать аудиенцию провальной.
Весной 1883 года Миклухо-Маклай вновь отправился на Юг. В Батавии он встретил русский корвет «Скобелев», капитан которого согласился «подбросить» Миклуху до берега Маклая по пути во Владивосток. 16 марта путешественник снова ступил на побережье, которое считал своим домом. Эта экспедиция была недолгой. В июне 1883 года Николай Николаевич вернулся в Сидней. Здесь он провел почти три года, обзавелся семьей и, казалось, подошел к тому естественному для любого путешественника моменту, когда пора браться за обобщение результатов своих экспедиций и превращаться в кабинетного ученого.
Как бы ни так.
Три телеграммы
В приватной беседе с немецким натуралистом доктором Отто Финшем Миклухо-Маклай рассказал, что только «абадам Маклай» – брат Маклая – может рассчитывать на добрую встречу у папуасов. И, прибыв на берег Маклая, Финш представился туземцам как его брат. Он лично сорвал русский флаг, все еще развевающийся над хижиной, и водрузил немецкий. Узнав об этом, Маклай немедленно отправил из Мельбурна три телеграммы:
Канцлеру Бисмарку: «Туземцы берега Маклая отвергают германскую аннексию. Маклай».
Императору Александру III: «Прошу о даровании туземцам берега Маклая российского покровительства, признав его независимым… во имя человеколюбия и справедливости, чтобы воспротивиться распространению на островах Тихого океана людокрадства, рабства и самой бессовестной эксплуатации туземцев».
Доктору Финшу: «Доктор Финш, Вы – негодяй!»
В 1884 году северная часть Новой Гвинеи была разделена между Англией и Германией. Надеясь уговорить русского императора принять папуасов под свой протекторат, Миклухо-Маклай в 1886 году снова выехал в Россию. Как и прежде, он рассчитывал привлечь внимание самодержца выгодным положением Новой Гвинеи как огромной военно-морской базы. А для подстраховки подготовил программу создания на новогвинейской земле русской общины-коммуны.
Надо отметить, что заинтересовать русскую общественность оказалось проще. Переселиться на далекий тропический берег было готово более двух тысяч человек. Но созданная по указу Александра III комиссия отклонила проект Николая Николаевича, опасаясь обострения отношений с Германией и Великобританией…
Тем временем в Петербург пришла холодная зима 1887–1888 годов. Измученный многолетней лихорадкой организм Маклая не выдержал холодов. Второго апреля 1888 года исследователь Новой Гвинеи умер, так и не реализовав свой последний план – привести остров под российский протекторат.
Прошли десятилетия. В 1978 году на берег Маклая прибыла теперь уже советская экспедиция. Каково же было удивление ученых, когда правнуки знакомых Маклаю папуасов узнали язык, на котором говорили белокожие пришельцы. И это лучше всего показывает, какой след в их жизни оставил «человек с луны» – Николай Николаевич Миклухо-Маклай.
