17 июня 1995 года.
Буденовск.
В 4.55 в городе начинается стрельба. Министр внутренних дел Ерин заявляет журналистам, что все спокойно (как выяснилось позднее, это заявление было дезинформацией). На самом деле, начался штурм.
Основной удар приняла на себя группа «Альфа». Остальные подразделения прикрывали «альфовцев» огнем.
Вот как это выглядело из штурмуемой больницы. «В 4.50 утра началась стрельба, потух свет, перестала идти вода. Женщина, находившаяся под аппаратом искусственного дыхания, умерла. В отделении поставили пулемет на треножнике, грохот был страшный. Люди дико кричали. Наши стрельнули из БТРа, семь стен пробили, снаряд в нашем отделении остановился и застрял в стене. Отделение загорелось, было сильное задымление. Нависла опасность взрыва кислородных баллонов. Шелестов, наш хирург, выпустил кислород. Сделали последнюю операцию. Уже не было стерильного материала, не было света, была пробита газовая труба, вызывали газовиков», – рассказывает одна из заложниц Светлана Ивановна Еремина.
«Начался штурм. Вся боль, страдание, разочарования людей, обида, смятение душ слились в единый стонущий хор детей, мужчин и женщин, призывающий к помощи: «Не стреляйте!» – вспоминает Татьяна Островская, заложник.
Уже через 15 минут, после того как интервью министра показали по ТВ, боевики были выбиты из одной из пристроек больницы. 86 заложников удалось освободить. Еще через 15 минут федералы контролировали хозяйственные постройки во дворе больницы.
В 6.50 «Альфа» занимает первый этаж. Но ненадолго – через 55 минут басаевцам удалось выбить прославленный спецназ с первого этажа. «Альфа» отступает, но все же ей удается освободить еще 61 человека.
Дважды террористы выходят по телефону на связь со штабом по руководству операцией – они требуют прекратить огонь, угрожая начать уничтожать тех, кто находится в больнице. Наконец Басаев высылает парламентера…
Им оказался один из заложников Петр Петрович Костюченко, заместитель главного врача захваченной больницы. Вот как он вспоминает то утро.
«Коробейников во время телефонного разговора успокаивал, что штурма не будет, но на четвертый день в 4.30 утра [тут Петр Петрович ошибся на 20 минут] неожиданно началась стрельба. Была убита выстрелом гранатомета сотрудница отдела кадров. Боевики стали заставлять заложников становиться к окнам и махать простынями, чтобы наши не стреляли. Загорелась крыша и третий этаж. Я позвонил Коробейникову и выругал его нецензурной бранью за вранье. Он оправдывался, что он ничего не мог сделать, что так было задумано штабом.
Потом ко мне подошел Асланбек [заместитель Басаева, это он звонил в штаб федералов и требовал прекратить огонь]. Он сказал, что есть возможность выпустить беременных и матерей с детьми. «Идите, скажите своим, пусть прекратят штурм». Мы пошли. Когда выходили из больницы, по нам стреляли наши же солдаты. Пришли в штаб, с нами никто не хочет разговаривать. Все ходят со стеклянными глазами. Егорова не было на месте. Ерин улетел в Москву. Заглянул в один из кабинетов, там сидит Ковалев. Я ему вообще не симпатизировал, но тогда он единственный нам помог. Он дозвонился до Гайдара, тот помог выйти на Черномырдина. Я разговаривал с ним, объяснил обстановку, что в заложниках около двух тысяч человек. После меня с Черномырдиным говорил Ковалев. Через 30—40 минут стрельба прекратилась.
Нас, наконец, пригласили в штаб, там были Егоров, Степашин, Коробейников. С нами начали разговаривать. А до этого на нас смотрели как на шпионов от Басаева. Я рассказал о расположении боевиков, о том, что первый этаж заминирован, что везде канистры с бензином, об ужасном положении заложников, об их тяжелейшем моральном и физическом состоянии. В больницу нас больше не пустили. После переговоров беременные женщины и матери с детьми до трех лет были выпущены из больницы».
В 9.00 штурм прекратился. Начались переговоры.
До сих пор идут споры, правильно ли было прекращать штурм и договариваться с боевиками. Сторонники силового метода освобождения заложников в Буденовске после заявляли: еще чуть-чуть и всех бы освободили, а Басаева взяли тепленьким.
На самом деле, все было не так. Освободить заложников «альфовцам» удалось только в слабозащищенных боевиками местах. Как только дело дошло до атаки на основное здание, Басаев показал всем, как умеют сражаться его люди – фактически, он выбил «Альфу» из здания и отбил штурм.
Вспоминает командир одного из подразделений «Альфы»: «Когда раненым оказали помощь, мы доложили руководству о том, что штурм захлебнулся, не начавшись, и о понесенных потерях. Нам передали, чтобы мы не предпринимали никаких действий до особого распоряжения. Немного погодя, поступил приказ отойти. На позициях нас сменил СОБР. Полагая, что наши руководители не вполне понимают, что происходит у больницы, один из наших командиров решил доложить им лично. Возможно, то, что они узнали, повлияло на принятие ими последующего решения. Спустя некоторое время Гусев [генерал-майор, командир «Альфы»] сказал, что если и состоится второй штурм, то без нас. Трое убитых и двадцать четыре человека раненых составляли тридцать процентов потерь от участвовавшего в штурме личного состава «Альфы», что делало ее небоеспособным подразделением».
В это время в больнице начался пожар. Пользуясь суматохой, часть боевиков вышла из здания больницы и просочилась в город…
18 июня
Этот день навсегда войдет в российскую историю. В этот день Басаев начал свои переговоры с Черномырдиным. Знаменитую фразу Черномырдина «але, але, Шамиль Басаев? Ты… вы меня слышите?» надолго запомнила вся страна.
Басаев общался с премьером по телефону дважды. Первый раз он сообщил о своих требованиях:
«Алле, Виктор Степанович? Прочитать вам? Алле? Согласованный текст на 10 часов 40 минут 18 июня 95-го года, город Буденновск. Обязательства со стороны Правительства Российской Федерации в лице… Вот сволочи. Черномырдин не слышит, это кто-то другой… Да. Да, нормально более-менее. С кем я говорю?.. Да. Э, тишина! Алее, с кем я говорю? А, здравствуйте, добрый день. Уже все готово, прочитать вам текст?»
Дальше Басаев излагает текст своего ультиматума: прекращение военных действий, решение всех вопросов мятежной республики путем переговоров, обеспечение безопасного выезда группы боевиков из Буденовска в Чечню.
«Только одна просьба, Виктор Степанович. До сих пор идет обстрел снайперов, с БМП иногда стреляют по зданию… Но вы вчера давали (указание), а всю ночь стреляли, Виктор Степанович. Надо проследить за этим. Все, понял вас. Нет проблем тогда… А, прервали!»
Виктор Степанович обещает все решить. Но решить ничего не получается. Несмотря на договоренности, по больнице продолжают стрелять. В 19.00 Басаеву привозят заявления Черномырдина. Шамиль взбешен – заявление выглядит совсем не так как ему надо. Он снова звонит премьеру:
«…Нет пункта «все остальные вопросы, в том числе и развод войск, решить исключительно мирным путем на основе переговорного процесса»… Не, Виктор Степанович, не надо так говорить. Потому что прекратить военные действия – это одно. А мирным процессом решить остальные вопросы и развод войск – это совсем другое… Внесите поправку тогда… И развод войск тоже… Я слушаю. Я со своей стороны все обязательства выполняю, причем безукоризненно. Чего не заметно с обратной стороны, так как минут пятнадцать назад здесь еще были выстрелы. Я понял это. Мне главное, чтоб как мы согласовали текст. По-моему, вот эти депутаты от Правительства РФ по вашему поручению – Рыбаков, Ковалев, Курочкин – они по вашему поручению от правительства со мной подписывали? Ну, так мы согласовали текст? А с какой стати его менять, причем убирать целые абзацы? Ну вот текст, который я вам прочел еще утром… А без этого предложения я не согласен, вы что! Боевые действия можно прекратить и через два дня опять начать…
Да. Да. А? Хорошо. Через Медведицкова позвонить?.. Договаривались – сто, я уже отпустил лишнего пятьдесят человек. Остальные все будут готовы, как только обратная сторона нам обеспечит средства… Хорошо, все. До свидания».
К вечеру к больнице подогнали транспорт 7 автобусов (один – без сидений, для раненых), 1 рефрижератор, в котором боевики предполагают перевезти тела своих убитых. Басаев заявляет, что колонна пойдет в Ведено. Уйти Басаев должен на следующий день в 5 утра. При этом он обещал отпустить всех заложников, кроме тех добровольцев, которые будут гарантировать его безопасность до самого Ведено.
19 июня
В 2 часа ночи Басаев снова звонит Черномырдину:
«…Виктор Степанович! В данное время БМП выстрелила, двоих ранили, одного солдата моего и одну женщину, гражданскую. Пять минут вот. И сейчас я у трубки сижу – автоматная очередь была. Здесь депутаты, журналисты, они могут подтвердить… Как это – дураков мало? Если это не выполняется, где гарантии, что остальное будет выполняться?
…Отведите их, если у вас такие нервные войска. Мы же не собираемся никуда бежать. Мои? Мои не стреляют. Это несерьезно с вашей стороны так говорить. Тут депутаты есть – ваши же… Если будет продолжаться обстрел и у нас будут еще раненые, я вам ответственно заявляю, что я от всех предложений, от всего откажусь… Виктор Степанович, вы не можете этого делать, потому что с нашей стороны нет выстрелов и прочих провокаций… Я хотел бы просто узнать, кто у вас полномочный представитель, который за весь этот бардак отвечает. Хоть один человек есть? Он, Ерин, да, главный? Он за порядком следить не может.
…Вот сейчас опять они технику продвигают. Но если так будет, мы ни к чему не придем.
…Ерин-то не придет сюда. Пусть вон техника не двигается, не стреляют – это и есть спокойствие.
…Виктор Степанович, как может быть железная гарантия, если нельзя здесь элементарно остановить эту стрельбу? Не верю уже. Ну посмотрим… Да… Не, мы сами разминируем. Но вы все равно должны проверить сами каждый клочок, все просмотреть.
…Из администрации люди пусть с нами поедут тоже. Кто – мне разницы нет. Лишь бы был представительный.
…С нами из заложников тоже будут люди.
…А как это? Мы вчера об этом говорили, Виктор Степанович! И в документе есть. Вы о чем? Согласительный документ, я писал, там написано: группа обеспечения безопасности [Черномырдин, видно, не понял, что Басаев часть заложников возьмет с собой в дорогу для прикрытия.].
…Это не заложники. Четыреста–пятьсот человек сами хотят с нами поехать. Добровольцы. Я не собираюсь никого насильно туда затаскивать.
…Если сегодня ночью будет продолжаться обстрел… Если у меня раненый или убитый кто будет – я за это отвечать должен? Тем более, если уже договорились, что все, кончено… Позвонить я не смогу. Потому что связи здесь и так нет нормальной… Разве это связь?
…Я свои обязательства выполнял и буду выполнять при одном условии. Если у меня сегодня убитые или раненые будут, я оставляю за собой право решать. Потому что мне без разницы. Я смертник.
…Я не про штурм говорю. Штурм меня не беспокоит. Говорю, вот эти беспорядки. Не лучше ли будет, если вы конкретный приказ отдадите своему министру Ерину, чтоб он конкретно за это отвечал – за каждый выстрел.
…Сейчас… буду стараться до вас дозваниваться до утра… Ну отдайте приказ, и пусть он сам проходит по всем позициям и каждого солдата по башке бьет и говорит, чтоб не стрелял. Вот это будет порядок».
И вот тут возникают вопросы без ответов. Кто и зачем палил ночью по больнице? Какую цель преследовали те, кто отдавал приказ открыть огонь без причины, подвергая жизнь заложников опасности?
Ответ один. Несмотря на то, что уже пятые сутки шла операция по освобождению заложников, никто так и не смог навести порядок. Было непонятно, кто за что отвечает и кто кому подчиняется.
Но самым диким было предложение Ерина, которое озвучил Басаев в своем последнем разговоре с Черномырдиным:
«…Вчера мы договаривались, что с нами поедут добровольцы. Так вы послушайте, что предлагает Ерин. Напечатали бумажки, вы послушайте:
«Я – ну там фамилия, имя – добровольно присоединяюсь к бандитской группе Шамиля Басаева и выезжаю с ней в Чеченскую Республику, осознавая все возможные последствия своего решения». Ну это же вообще кретинизм. «Добровольно присоединяюсь к бандитской группе», то есть люди как бы бандитами становятся.
…Они сами записались в списки. Чтоб побыстрее освободить заложников, чтоб и самим побыстрее освободиться. В списки уже лишние люди просятся, которые не нужны».
Понятно желание министра снять с себя всякую ответственность за жизнь людей. Но подобного цинизма от Ерина не ожидали даже басаевцы.
Колонна с боевиками и заложниками выдвинулась из Буденовска только в 16.08. До этого стороны пытались договориться о том, сколько же заложников Басаев увезет с собой. В результате в автобусах находилось 75 боевиков, 16 представителей СМИ, 114 заложников и 9 депутатов.
В 16.40 колонну нагнала вторая из 7 «Жигулей» и двух микроавтобусов. В них сидели чеченцы. Кто они такие никто объяснять не стал, но было понятно – эти боевики, все это время бесконтрольно перемещались по Буденовску, готовые нанести удар в любое время.
«Мужики, а что вообще случилось?»
Дальнейшие события развивались так. 20 июня в 20.30 уже на территории Чечни заложники были отпущены, а Басаев и сотоварищи преспокойно растворились в горах. Все находились в недоумении: почему, после того как заложники были отпущены, бандитам дали уйти?
На это вопрос замдиректора ФСБ Межаков ответил: «Этот горный район Чечни полностью контролируется дудаевскими формированиями. Уже на подступах к Зандаку Басаева встречала сотня боевиков. Для его задержания потребовалось бы провести крупномасштабную операцию с подключением крупных, в том числе и войсковых, подразделений объединенной группировки федеральных войск в Чечне».
Этим словам мало кто поверил. Боевики вряд ли могли что-либо противопоставить, например, ракетному удару. Вопросов было явно больше, чем ответов.
Вот как описывает ситуацию вокруг больницы боец подразделения «Вымпел» Никитин: «Что творилось вокруг больницы – это особая история. Бардак и полная анархия, с которыми никто не боролся. Да и кому, собственно, наводить порядок, если менты сами «на голову пробитые»?
Поступила команда огонь не открывать. Вдруг слышим рядом очередь из автомата. Прибегаем, а там сотрудники родной милиции. Оказывается, по ним стрельнули. Объяснили им, что если стреляют, то нечего «отсвечивать» перед больницей, спрячься за дом и сиди там. Только мы ушли, снова послышалась стрельба. Прибегаем. Опять все то же. Ну, тут уже, не стесняясь в выражениях, пообещали мужику голову оторвать. После этого все прекратилось. Что поделать, особенность нашего национального восприятия в том, что ей явно не хватает эмоциональности для убедительности. Хотя, когда народ в подпитии, тут и мата для убедительности мало. Если смотреть на схему, дорога, проходящая справа от больницы, простреливалась басаевцами. Именно на этой дороге собралась толпа человек триста. Половина мужиков пьяных. Митингуют. Некоторые приходят и советуют. Одного очень активного еле уняли. Говорит: «Пойдемте, мужики, духов резать, у меня нож есть. Знаю, где подземный ход в больницу. Покажу, если камуфляж дадите». Наобещали ему с три короба, лишь бы отстал.
В конце концов, спровадил я их очень просто. Говорю: «Знаете, где у Вас УВД? Вот идите туда, там все руководство заседает!» Подействовало, и человек двести отвалило».
Интересно, что, в конце концов никто так и не сумел выяснить, кем именно принималось решение о штурме. И Москва, и местное командование попытались объяснить действия спецназа некоей ответной реакцией на стрельбу из больницы. Но звучало это неубедительно.
Кстати, когда речь идет о подготовке к штурму офицеры спецподразделений упоминают слово подготовка только в кавычках. Тот же Никитин вспоминает: «Около двадцати трех часов [за 6 часов до начала штурма] приехали автобусы и привезли СОБРовцев, которых собрали, наверное, со всей России. Прибывшие сразили нас вопросом: «Мужики, а что вообще случилось?». Напомню, что вопрос задали шестнадцатого июня за час до полуночи, тогда, когда уже трое суток вся страна стоит на ушах. Исходя из того, что вновь прибывшие вообще обстановки не знают, я решил, что штурма сегодня ночью не будет. Пообщавшись с вновь прибывшими, я решил лечь спать. По своему разумению я прикинул, что для штурма нас, наверное, сначала соберут, хотя бы пальцем на песке что-то начертят, поставят задачи, а уже потом…
Слишком я был хорошего мнения о нашем руководстве».
Еще более странный случай произошел, когда басаевцы, прикрываясь заложниками, отправились домой. По дороге в автобусах закончилась вода. Жара стояла страшная, и все мучились от жажды. По приказу Шамиля к колонне был выслан грузовик – водовоз. Все приготовились к штурму.
Экс-депутат Борщев вспоминает: «И все свободно – и террористы, и мы – бросились пить. Никто нас не контролировал, все были абсолютно свободны, это был момент, когда можно было напасть на террористов и обезвредить. Когда мы вышли к воде, я озирался. Я так и думал, что сейчас ко мне кто-то подойдет, шепнет на ухо, отойдите в сторону, и еще что-то, скажите остальным заложникам, чтобы они легли на землю, ну не знаю, что можно было еще предпринять. Наверное, я не профессионально, по-дилетантски размышлял, но что-то в этом роде должно было произойти. Думал, вот сейчас начнется, надо будет ложиться на землю, чтобы пули пролетали мимо. Где-то внутренне я был к этому готов. Но все было тихо.
Тогда я подумал другое: а, что ж я не догадался! Вот мы пьем, а в воду наверняка положили снотворное. Это ж наши привозили воду. Напившись, я сел в автобус. И стал спокойно ждать конца операции. А водителя, подумал я, наверняка предупредили: не пей воду, на тебе другую. Можно было все это сделать. Но нет. Никакого снотворного в воде не оказалось».
Друг Шамиля
Классической закулисной фигурой, мелькавшей за спинами ичкерийских боевиков, считается Борис Березовский.
Действительно, буденовская операция – первый случай, когда за спинами чеченских боевиков замелькала благородная лысина Бориса Абрамовича Березовского. Именно тогда пошли слухи о том, что он «попросил» Черномырдина отпустить Шамиля…
Ныне покойный Александр Литвиненко в забавной книге «ФСБ взрывает Россию» несколько по-иному объясняет события в Буденовске:
«Дудаев сумел договориться с Москвой о приостановке военных действий. Правда, за соответствующий указ с Дудаева затребовали очередную взятку в несколько миллионов долларов. Чтобы спасти людей, Дудаев деньги заплатил. Однако указ о приостановке военных действий российским правительством так и не был подписан. Люди из окружения Ельцина чеченцев «кинули».
Тогда Дудаев приказал Шамилю Басаеву либо вернуть деньги, либо добиться начала мирных переговоров. Басаев с этой задачей справился. В историю эта «разборка» по выколачиванию задолженности из Коржакова–Барсукова–Сосковца вошла под названием: «Захват Шамилем Басаевым 14 июня 1995 года в Буденновске больницы с заложниками». Заложников было больше тысячи.
«Альфа» уже захватила первый этаж больницы и вот-вот должна была расправиться с террористами. Но премьер-министр правительства России В.С. Черномырдин, взявший на себя роль посредника, справедливо рассудил, что чеченцев «кинули» не «по понятиям», пообещал немедленно начать мирные переговоры, настоял на прекращении операции и гарантировал беспрепятственный отход басаевцев вместе с заложниками назад в Чечню. Возможность отбить заложников и уничтожить басаевцев на обратном пути была. Стоявшее наготове спецподразделение внутренних войск «Витязь» только ждало приказа. Но приказа не последовало. Черномырдин дал Басаеву определенные гарантии и не сдержать слова не мог».
Версия экстравагантная и почти не обсуждавшаяся в России. А жаль. Обсудить ее стоит…
ИМАМ ШАМИЛЬ
продолжение)
Пока в Петербурге решали, что же делать с неуловимым имамом, Шамиль готовился к весенней кампании.
Несмотря на успехи последних столкновений с царской армией, он понимал: народное ополчение не способно к длительной борьбе. А в том, что она будет именно такой, сомневаться не приходилось – против маленького горского государства стояла огромная Империя, как казалось, с неисчерпаемыми людскими и материальными ресурсами.
Именно поэтому в первую очередь Шамиль озаботился созданием регулярного войска. Насчитывало оно 15 тыс. человек и организовано было в соответствии с требованиями военной науки того времени. Служить под знаменами имама хотели многие – но брали только лучших. Самые сильные и выносливые становились мюридами.
Воины Шамиля могли обходиться весьма скудным пайком, и это давало им огромное преимущество в маневренности – в противовес выносливым горцам царские генералы были вынуждены постоянно оглядываться на обозы. Снабжением армии Шамиля ведал особый военный фонд «Ибн-Сабаль».
Шамиль лично составил для своих солдат воинский устав – низам – и требовал неукоснительного его исполнения. Особые разделы были посвящены гуманному обращению с пленными, недопущению грабежей мирного населения и вообще отношениям с «гражданскими».
В Новом Дарго для армии имама были учреждены воинские знаки отличия, знамена и награды. За основу взяли турецкую систему, с которой были хорошо знакомы самые верные наибы Шамиля Архведилав и Юсуф-Хаджи. Особый знак полагался… трусам. Им Шамиль приказал пришивать на спину кусок войлока или медную бляху, которые приходилось носить до тех пор, пока трусость не искупалась кровью.
Однажды один из наибов совершил серьезный проступок и был сурово наказан по личному приказу имама – ему отсекли ухо. Однако в следующем бою он проявил настоящие чудеса храбрости и тогда Шамиль приказал… изготовить ему новое ухо из чистого золота, которое поднесли герою на серебряном блюде.
Единственным военачальником, не носившим наград, был сам имам.
Л. Толстой в «Хаджи-Мурате» писал: «Вообще на имаме не было ничего блестящего, золотого или серебряного, и высокая, прямая, могучая фигура его, в одежде без украшений, окруженная мюридами с золотыми и серебряными украшениями на одежде и оружии, производила то самое впечатление величия, которое он желал и умел производить в народе».
С наступлением весны царские армии вновь двинулись против Шамиля. Граббе рассчитывал овладеть Новым Дарго и окончательно покорить горцев. Но планы генерального сражения пришлось отложить. Ставку Граббе засыпал просьбами о помощи Ахмед-хан, обложенный в Хунзахе Хаджи-Муратом – пришлось идти ему на выручку, иначе вся Авария могла оказаться в руках имама.
У аула Гергебиль, недалеко от Хунзаха, генерала Фезе встретил сам Шамиль. После короткого боя горцы отступили, но, совершив внезапный удар, завладели одним из важнейших царских укреплений в Кази-Кумухе, жители которого сами открыли им ворота. В руках мюридов оказалась большая добыча и множество важных пленников, которых потом обменяли на своих плененных товарищей.
Тем временем Граббе все-таки предпринял попытку захватить Новое Дарго. По его замыслу отряд генерала Агутинского-Долгорукого должен был связать силы Шамиля в Дагестане, оставив столицу имамата без серьезной защиты.
Планам полководца не суждено было осуществиться. На всем пути к тайной твердыне Шамиля 10-тысячный русский отряд подвергался постоянным нападениям, засадам и внезапным налетам и вынужден был прорываться через хитроумные ловушки. За 3 дня солдаты прошли всего 20 верст. Не дойдя до города 12 верст, генерал велел отступить.
Больше в этом году крупных кампаний против Шамиля не предпринималось, а небольшие экспедиции в Дагестан успеха не принесли. Раздавленный неудачами Граббе заперся в крепости Темир-Хан-Шуру, уже не зная, кого больше бояться – Шамиля или собственного петербургского начальства.
Ждать пришлось недолго. Обеспокоенный непрекращающимися волнениями на Кавказе, за которыми виделись козни англичан и турок, царь приказал военному министру генерал-адъютанту Чернышову провести тщательное расследование.
В результате Головин и Граббе лишились своих постов, а царская армия получила приказ: не предпринимать активных действий против горцев, сосредоточиться на обороне оставшихся рубежей и… ждать новой стратегии действий из Генштаба.
Пока Петербург безуспешно бился над кавказской головоломкой, Шамиль получил долгожданную передышку…
